Книги среди колбас
Некоторые банальности вполне искупаются их правдивостью: Московская международная книжная выставка-ярмарка, прошедшая в этом году в 28 раз, действительно осознается как одно из важнейших интеллектуальных и культурных событий в столице. Хотя, возможно, это просто привычка читающих слоев и СМИ реагировать на такое масштабное, единственное в своем роде событие.
Завсегдатаи способны, оценивая нынешнее состояние ММКВЯ (так неказисто звучит ее аббревиатура), сетовать и бухтеть, но процесс продолжается. Перед нами явление, выходящее за пределы книжного мира – с официальной точки зрения, это своего рода символ книжности, знак непрерывности и постоянства отрасли. Нечто, запрещенное к вымиранию.
Не случайно, что именно в рамках ММКВЯ объявляются результаты национального конкурса «Книга года», смысл которой год от года все менее ясен – кроме возможности издательств-финалистов получить новые гранты. Не удивительно присутствие среди публики политиков и чиновников, вовсе не обязательно по долгу службы связанных с культурой. А медийных персонажей здесь действительно можно встретить на каждом шагу.
Все это заставляет задуматься о собственно книжной составляющей выставки-ярмарки. Лет десять-пятнадцать назад она переживала расцвет, не только количественный, но и качественный. Для выставки-ярмарки тогда не существовало книжных ниш, которые она бы не представляла. Здесь были и книгоиздательские монстры, и маргинальные проекты. Были и открытки с котиками, и всевозможные детские издания, и солидные, академические книги, посвященные весьма специальным темам. В одном месте выступал Жириновский, в другом – двадцатилетние поэты-бунтари, пропагандирующие «новую искренность» и «прямое высказывание», в третьем – читал лекцию кто-то из крупнейших отечественных ученых-гуманитариев, а в четвертом устраивали эротический перформанс создатели серии «Улица Красных фонарей».
Было весело и насыщенно. Правда, и безумно, и несколько избыточно, но ощущение полноты происходящего казалось неизбывным. В некотором смысле это напоминало и собственно литературную среду тех и еще более ранних лет: утопия всеобщей коллегиальности и приятельства, ощущение совместимости несовместимого. Потом настала другая эпоха…
Можно возразить: всякое явление не столько продукт, сколько процесс. Продуктом оно становится, когда совсем окаменеет, умрет или выродится в чистый ритуал. Что-либо живое не может не трансформироваться. Можно вспомнить советскую эпоху, когда не было ярмарки, а была только выставка, возникшая в …