«Пнай до шуста, хрущи хирианиц у плюсы сдобривай». Древнейшая профессия — нищий

За одну статью явно не уложимся. Поэтому предложу начать с многочисленных видов и подвидов профессиональных нищих, которые со времён Киевской Руси непрерывно эволюционировали в русском обществе, идя строго за волной христианизации. Из больших городов и первых монастырей — до самых до окраин.

Явление «христарадничать» крайне любопытное, многогранное и многослойное. Почти философское порой, но об этом неспешно поспорим завтра. Довольно предисловий… всё начиналось с этих персонажей...

Калики перехожие.

Товарищи очень любопытные для исследователя, органично влились в отредактированные славянские былины даже. Был богатырь Калика, а иногда вместо волхвов с Ильей Муромцем беседовали «калики перехожие», всячески поучая и наставляя общечеловеческим ценностям силача и защитника простого люда. На самом же деле это были странники (зачастую еретики и полуязычники), желавшие посмотреть «святые места». Вершина пешеходного мастерства в их среде — добраться до Иерусалима.

Отношение к ним Церкви, особенно византийской греческого обряда — было настороженное. Константинополь прекрасно помнил, как благодаря «каликам перехожим», побывавшим на Ближнем Востоке и набравшимся идей персидского манихейства, — в Х веке в Болгарии вспыхнуло «богомильство». Или ересь богумиловская. Именно через «калик» распространялись другие проклятые Вселенскими Соборами религиозные запрещённые учения.

Внешне это были (века до XIII) очень крепкие люди, поди ножками с Дуная или Днепра дотопай до Палестины. Опознавались легко: были обуты в специфическую обувь из античных времен, «калиги или калики». Это такие закрытые сандалии из очень прочной и лёгкой кожи, с высокой ременной шнуровкой до колена и подбитыми металлом подошвами.

Другим отличительным признаком служил — шум. «Калики перехожие», словно современные кришнаиты, двигались по дорогам группами от трёх до пяти человек, беспрестанно распевая духовные гимны и песни религиозного содержания. Всегда были с радушием принимаемы в деревнях и городах, поскольку считались кладезем самой полезной информации о дальних странах. «Калики» порой выступали хранителями древнейших культур, неисчерпаемым источником давно забытых историй.

Эрудиция и память были потрясающими. Армянские монастырские хронисты часто использовали знания «калик перехожих» для составления летописей, поражались точности формулировок, датировок и знанием нескольких календарей этими бродячими певцами. Немало их «исторических песен» попали на страницы хроник и прочей исторической литературы. Обычным делом в среде «калик перехожих» было знание нескольких языков, почти поголовная грамотность.

Со временем в своих песнопениях и сказаниях «калики» становятся проповедниками и морализаторами, начинают распространять как еретические, так и вполне одобряемые Церковью просветительские идеи христианства. Сказки, былины, песни, стихи, целые исторические очерки о разных странах и исторических персонажах — как некий бонус слушателям. Знания передавались изустно, зачастую по семейной линии. Обычным делом в городах Византии были «сходы» нескольких бродячих групп и разучивание «репертуара» друг друга.

Первые «калики перехожие» Древней Руси — это весьма состоятельные люди, отошедшие от дружинных или княжеских дел по возрасту, реже по ранению, желавшие посмотреть мир. С торговыми караванами и самостоятельно, от одного подворья епископа до другого, эти крепкие, внимательные (а порой очень опасные) люди стремились в Святую Землю, другие центры христианства.

Жили по… хм, заповедям апостола Павла. Словно птицы, которые не сеют и не жнут, но всегда сыты бывают. Подаяния не просили в современном понимании, народ в те времена мягкосердием не страдал. Именно благодаря своим «выступлениям», начинавшихся христианской молитвой, — они зарабатывали на пропитание и кров. Иногда «труппы» не отпускали несколько дней из городов и селений, пока народ, духовенство и местная знать не выдаивала «калик перехожих» досуха, сутками напролёт поглощая информацию о заморских землях.

Уже после монгольского нашествия «калики перехожие» постепенно превращаются в «калек», действительно нищих людей, зависящих от милости окружающих: часто слепых, с физическими увечьями, психически нездоровых. Они уже не ходят в Святую Землю, а группами «духовных певцов» просят подаяния у церквей, путешествуют в границах одного-двух княжеств. Постепенно закрепив в народе образ больных, неприкаянных и немощных «калек».

Иерусалимцы.

Это элита элит нищенствующего сословия. Вышли из недр традиционных общин «калик перехожих». Отличались высоким сословным происхождением, образованностью, стопроцентной грамотностью (на нескольких языках читали и писали). Их ещё могли называть «горбачами» (не «горбунами», это совсем другое). Тоже были паломники-странники, одевались во всё чёрное. Если побывали в Святой Земле, на голове носили легко узнаваемый головной убор — монашескую «скуфью» с пришитым «иерусалимским крестом» из оливкового дерева.

Они ходили по городам, редко останавливаясь в небогатой сельской глубинке. Просили милостыню на какое-нибудь крупное «Святое дело». С большим равнодушием (даже презрением) относились к прочим «нищенствующим и христарадничающим». Никогда не брали подаваемую еду или мелкие денежки, могли «дарителя» вполне серьёзно отходить посохом за такое оскорбление.

Перед «иерусалимцами» всегда радушно распахивались ворота в архиерейские, княжеские, боярские и купеческие терема, с особым почётом их привечали настоятели монастырей. Неспроста. «Горбачи» долгое время являлись своеобразными почтальонами, могли в Киево-Печерскую лавру принести записочку от александрийского или иерусалимского патриарха даже.

«Челночили» между монастырями одного какого-то святого (например св. Георгия), расположенных в самых разных странах, принося весточки настоятелям из Палестины, Балкан, Византии, Ирана, даже западных земель. После Великой Схизмы католики с большим радушием принимали «иерусалимцев» у себя, узнавая свежие новости из восточных земель.

Этот неоформленный никак «нищенствующий Орден» отличала очень высокая мотивация милостыни. Не через церковные епархиальные структуры, а именно через «горбачей» Рюриковичи и прочая русская знать могли передать пожертвование в далёкие монастыри, поставить свечку в церквях на Святой Земле, пожертвовать на строительство или ремонт дальних святынь. Только у «иерусалимцев» можно было купить за огромные деньги «горсть землицы Иорданской», а то и камешек с Голгофы.

Как источник неофициальной информации они тоже всегда и везде приходились ко двору. Церковные иерархи могли узнать новости богословия, о кадровых перестановках во всём мире христианства, князья и бояре делали «горбачей» почётными гостями на пирах, степенно толкуя с ними на геополитические темы. А купцы зазывали в гости по своим корыстным интересам.

«Иерусалимцы» отличались хорошей осведомлённостью во многих вопросах. А бонусом их присутствия всегда были захватывающие легенды и рассказы о заморских землях. Начиная карьеру — всегда отрекались от своей собственности, «несли крест смирения и терпения». К закату дней опять были очень состоятельными и влиятельными фигурами, «странствуя и богатея именем Бога». Глядя на них, сформировался другой класс «нищенствующих»...

Молитвенники.

Эти тоже не дожили до наших дней, к сожалению. Если «горбачи» были наднациональной нищенствующей структурой, всю жизнь проводя в заморских или дальних путешествия, то внутри государства вращалась целая структура помельче калибром, но крайне многочисленная по составу. Выполняя схожие функции, паломники-«молитвенники» предпочитали «национальный христианский туризм», кочуя от одной обители — к другой. Крайне редко собирались для похода в Иерусалим.

Сверх-задачей таких нищенствующих было посетить все святыни собственной земли. Уходить за границы Руси (а потом и России) очень не любили, языков не знали, обычаи других народов считали отвратительными. Характером были куда пожиже «калик перехожих» и «иерусалимцев». С образованностью в их среде наблюдались огромные проблемы.

Этот класс профессиональных нищих очень любили приходские священники и мелкие монастыри. Именно там те могли пересидеть природные катаклизмы, политические неурядицы, даже гонения властей. «Молитвенники» обычно собирались в небольшие артели, предпочитая скитаться исключительно по сытым местам, собирая копейки на строительство храмов и обителей для более отдалённых и бедных селений.

Всегда сторонились других нищих: юродивых, увечных, умалишённых, побирающихся ради собственного пропитания. Порой были вооружены, «кассу» у них отбирать лихие людишки опасались, можно было получить очень яростный отпор. Не будучи грамотными, навыками для нехитрых проповедей, толкования Писания — обладали. Довольно близко к «официальному прочтению», хотя порой выдумывали кучу нелепиц. Но нужно отдать должное, «молитвенники» были очень искренними верующими, честными людьми.

Богомолы и могильщики.

Эти нищие очень не любили путешествовать, выполнять какую-либо христианскую миссию. Паразиты и тунеядцы. Кучковались вокруг наиболее богатых храмов и монастырей, могли по большим стольным праздникам посетить недалёкую святыню. Христарадничали исключительно ради пропитания, сбивались в большие артели с жесточайшей дисциплиной и иерархией.

Каждая нищенская артель старательно сторожила границы своей «делянки», устраивая кровавые побоища с конкурентами. Одиночек-нищих из других земель могли тишком прибить или утопить, если талантами актерскими или страшными увечьями пришелец не обладал. «Богомолы» работали слаженно, даже временные рамки были строго очерчены. Нищий, просящий милостыню в обедню, не должен появляться подле храма во время всенощной, к примеру.

Нарушение внутреннего распорядка строго каралось «артельщиком» или старостой. Эти пауки обычно сами не занимались промыслом, жили в съёмных домишках на окраинах, занимались контрабандой, ростовщичеством, многими другими противозаконными делишками. Например, власть всегда находила в их норах краденное, взятое разбоем и грабежом имущество. Таких казнили. Но на месте отрубленной головы всегда вырастала новая, более хитрая и осторожная.

Артели богомолов и могильщиков (промышляли подаянием во время похоронных процессий и церковных отпеваний) состояли из профессиональных нищих. Во многих городах становились инструментом политической борьбы. Через них могли поднимать бунты, распространять самые мерзкие слухи и нелепицы, даже Великие Князья и цари страдали порой от внезапно вспыхивающих восстаний, которые обычно начинали артели «нищенствующих», получив немалую мзду от знатных боярских семей.

Редко кто из главных «артельщиков и старост» доживал до старости. Либо заканчивал свою жизнь в пыточном подвале и на плахе, либо устранялся конкурентами и подросшими зубастыми подчинёнными. Но у некоторых получалось, они становились знаменитыми ростовщиками, кабатчиками или лавочниками, порой оставляя огромное наследство.

«Покаянники» и «прошаки» (запрощики).

Россия — не просто родина слонов, но и настоящих чудес. Бывало, «артельщики и старосты», сливки профессиональных «богомолов», бывшие разбойники, заядлые грешники… вступали на путь исправления. Долго каялись, посещали многие святыни, зачастую обзаводились духовными учителями из монастырских «старцев».

Не желая вступать в монашеские скучные братства, становились очень интересным и суровым классом «нищенствующих». Таких называли «покаянниками», затем — просто «прошаками» или «сборщиками» (запрощивами, кубракёмщиками).

Первые всегда выделялись из толпы. Битые жизнью волчары, в шрамах, порой без уха, клеймёные или с рваными ноздрями, опасные… и смиренно кланяющиеся любому встречному. Эти крупные, сильные физически мужики носили на груди неизменную «книжку», обёрнутую в тафтяную чёрную тряпицу с нашитым крестообразным орнаментом.

Народ очень охотно сыпал им медь и пятаки, аристократы останавливали возки, чтобы кинуть рублик поувесистее. Сама «книжка» прошнуровывалась, верёвка скреплялась сургучной печатью какой-нибудь епархии (сначала — епископской печаткой-перстнем). В конце XVIII века на последней страничке было обязательное свидетельство: кто таков, откуда, какой епархии, на что конкретно собирает деньги.

Сначала «прошаками» были действительно опасные в прошлом люди, отобрать «кассу» у них было проблематично. Плюс, они прекрасно ориентировались в мире профессиональных нищих, «лихих людишек», некоторые были знаменитыми смутьянами и преступниками. Появлялись чаще на ярмарках, могли пинком отворить дверь корчмы, кабака и трактира… молчаливо обходя притихшие столы и обязательно получая горсть медяков от опасливо крестящегося владельца питейного заведения.

Со временем в «прошаки» подались более мирные люди, отправляясь в долгое паломничество в крупные города (обычно Москву или Санкт-Петербург), собирая в свои прошнурованные «книжки» средства на строительство церквушки или ремонт монастыря. Много стало монахов и монахинь, которые всегда шли с послушницами. Были крестьянские «выборные», отправляемые в путешествие решением церковной общины и батюшки.

Их усилиями восстановлено, построено, отремонтировано не счесть мелких церквей, отлито колоколов, заменено ризниц и иконостасов, куплено книг, организовано богоугодных заведений. От профессиональных нищих они отличались грамотностью, опрятностью, чистотой одежды, знанием церковных уставов и молитв. Порой их узнавали по говору.

«У прошаков даже диалект отличался от многочисленной братии бродяг, если услышим в его объяснении «тшерковь», то смело можно говорить ему, что он вязниковец или из тех владимирцев, которые живут между Клязьмой и Окой. За Окой в южной части Нижегородской губернии говорили уже «черква».

Другой особенностью «прошаков» была строжайшее следование церковному уставу и ритуалам. Никогда профессиональный нищий «богомол» не придёт на заутреню, а «прошак» с первым ударом колокола уже стоит подле алтаря или на клиросе, усердно и правильно ведёт хор в главных партиях. Способен поправить дьячков и пономарей по памяти, а то сбившегося батюшку.

Через «прошаков» учились новым колокольным звонам, им было позволено произнесение «апостола», раздувать в алтаре кадило, читать псалом после молитвы. «Прошаки» везде и всегда старались быть на виду, впереди массы верующих, тщательно следя за правильностью церковных обрядов. Но самыми интересными среди христарадничавших были, вне всякого сомнения…

Лабори.

Этим эпитетом называли мужчин, прекрасно известных всей Российской Империи. Все родом из нескольких деревень подле местечка Яново (современный город Иваново Брестской области, республика Беларусь). Они были классическими «прошаками»… по найму. Ходили по России, собирая деньги на строительство и восстановление крупных храмов и святынь, получая от епархий процент за свои действительно выдающиеся «нищенские услуги».

История этого местечка любопытна: Яново всю свою жизнь принадлежало королям Речи Посполитой, что давало очень существенные льготы жителям. Во-первых, это касалось свободы перемещения. Из повинностей была только «милевая», то есть привези-отвези по требованию королевской администрации определённое количество подвод в год и будь словно птаха небесная — свободен.

Совсем необременительное существование, особенно на фоне беспросветно похолопленных крестьян Речи Посполитой. Правда, была проблема — в Яново было крайне мало годной земли для хозяйствования. Но народ нашел способ обращать собственное свободное время — в звонкую монету, занимаясь актёрским «нищенским промыслом» в королевстве на уровне лучших трупп бродячих комедиантов. Им подавали все: католики, протестанты, униаты, православные…

После присоединения белорусских земель к России, жизнь «лобарей» стала ещё сытнее. Их освободили (как мужественно оставшихся в православии) от всяких налогов и повинностей, а церковные иерархи в них души не чаяли. Грамотные, организованные, внешне благочестивые, знающие несколько языков… яновцы стали использоваться именно «нищенским» образом.

От жителей Речи Посполитой и России (даже от соседних деревень) «лабори» отличались говором, манерами, одеждой. Традиционным белорусским «магеркам» предпочитали дорогие шапки с козырьком, а то и шляпы. На лапти с онучами смотрели с нескрываемым презрением, щеголяя в дорогих кавалерийских сапогах с высокими голенищами. Зимой красовались в расшитых ярких полушубках. Дети и женщины славились поголовной грамотностью и

«Знанием церковных и многих монастырских уставов да чинов наизусть, отличались расторопностью и находчивостью, столь редкой среди здешних крестьян».

Уже при поляках «лаборей» горячо привечали в Киевской епархии, они истоптали все дороги Польши, Литвы, Гетманщины, Молдавии, Прибалтики и Центральной России. Порой выполняя деликатные поручения православных иерархов во враждебном окружении католиков и униатов. Христарадничали повсеместно, не гнушались (как прочие профессиональные нищие) «никакой жертвой»: брали деньгами, холстом, льном, шерстью, шкурами, мукой и даже зерном. Исключительно на «святое дело».

Когда униатские священники (по наущению иезуитов) заподозрили их в нечистоплотности… крепко обмишурились. Оказалось: «лабори» действительно собирают деньги на «храмы Божии», ведут тщательный учёт и своеобразную бухгалтерию.

У них имелись записи: где, кому, за сколько «грошей» продано подношений натуральными продуктами. И расписки от священнослужителей и казначеев епархий прилагались, на что именно передалась собранная милостыня. Какой процент «лабори» оставляли себе — неизвестно, но судя по уровню жизни Яново… немалый.

Теперь к началу статьи,

странному заголовку с тарабарщиной на неведом языке. Это словарь «лаборей» нужно знать, господа. Профессиональные нищие из Яново составили собственный сленговый язык, наиболее полный из всех известных. Против них «ботающие на фене» уголовники — суть безмолвные истуканы со словарным запасом Эллочки Людоедочки. Как и пресловутые знатоки «олбанского».

«Лабори» скитались повсеместно, насытив профессиональный диалект греческими, латинскими, немецкими, еврейскими, тюркскими и прочими словечками двух дюжин диалектов и языков. Одни были сознательно искорёжены до неузнаваемости, другие являлись узколокальными, встречающимися в какой-то одной (богами забытой) местности. Много придумали и новообразований.

Поскольку профессия была исключительно мужская, жёны «лаборей» не понимали своих благоверных, когда те начинали обсуждать свои нищенские бизнес-проекты за столом под чарочку. Мальчиков начинали учить языку с семи лет, если те подходили сообразительностью и артистизмом для профессии. Все прочие его не знали.

Этнографы XIX века утверждали: лаборский язык был полностью развит и самодостаточен, его носители разговаривали промеж себя на любые темы. От высокой политики — до мельчайших бытовых ситуаций. Даже стихи на нём, громком хохоча, читали, горланили не менее трёх десятков песен. На сегодня «лаборский язык» полностью утерян, удалось восстановить силами энтузиастов «Дыялектычны слоўнік лабарскай гаворкі» из четырёх сотен слов.

Многие нам знакомы, кстати, перекочевав в уголовную среду или жаргонизмы подворотен: хаза (дом), патлы (волосы), клёво (хорошо), хана (конец), хохмить (смешить), хрущи (рубли) и т.д. А фраза в заголовке: «Пнай до шуста, хрущи хирианиц у плюсы сдобривай» с лаборского переводится так:

«Ступай в город, с народа рублей собери у церкви».

Погорельцы

были наиболее знакомым русской деревне и городу классом нищих. Деревянная наша страна полыхала регулярно, порой выгорая до головней. Многие крестьяне шли по миру, чтобы христарадничать на постройку нового жилища. Но обычно укладывались в один сезон. Паразитировали на бедствии тоже многие, собирая профессиональные «семьи погорельцев».

Обычно это выглядело так. Профессиональный городской нищий из «богомолов» или «могильщиков» скапливал немного деньжат и покупал сани или телегу с худой лошадёнкой. Нанимал за харч и малое содержание бабу с детьми и начинал ломать из себя несчастного, убитого горем «погорельца», который к брату едет аж в Сибирь через всю Россию-матушку.

Часто это были «артельщики» или старосты нищих, которые получали от мздоимцев-писарей фальшивые документы о статусе погорельца, если неподалёку случался крупный пожар. Начинали топтать округу крупными ватагами, от двора к двору, вымаливая помощь и участие сердобольных крестьян. Но занятие было сопряжено с немалым риском, таких мошенников часто раскусывали, могли забить до смерти. Спасались фальшивые «погорельцы» только собственной численностью и организованным отпором.

Кстати, байка из личного архива. Сам не застал, но была в родной станице бабка по прозвищу Погорелиха, немного тронувшаяся умом после смерти сыновей и мужа на пожаре. Когда наступали новогодние праздники, она выволакивала из сарая обгоревшие сани, в такие же обугленные оглобли впихивала старую клячу Муху и… отправлялась на промысел.

Ездила по округе, изображая погорелицу, рассказывала истории одна другой чудесатее (никогда не повторялась!). Все бабку знали как облупленную, но обязательно наливали чарочку, собирая нехитрую снедь с праздничных столов в узелки. Возвращалась Погорелиха к ночи в невменяемом состоянии, влекомая многоопытной Мухой. Так и замерзла один раз обратной дорогой насмерть…

Калуны.

Самый странный, исключительно национальный сорт нищенствующих. Не желая жить только «с земли» или зарабатывать отхожими промыслами, они отпрашивались у помещиков… «собирать подать». «Калунами» были целые деревни и семьи, на промысел отправлялись раздельно. Тут просто искусство процветало: кто-то ехал в богатые волжские губернии и Бессарабию, некоторые даже до Сибири добирались. Но чаще всего ограничивались визитами на крупные зимние ярмарки и в столицы.

При сборе «подати» не брезговали ничем, был ряд особенностей. В губерниях, славных ткачеством, — вымаливали именно холсты, где уродился хорошо хлеб — муку или зерно, на севере — мёд и воск. Первыми отправлялись в дорогу женщины и дети, сразу после уборочной. Мужики спешили вдогонку с первым снегом, как полностью заканчивался сельхоз/сезон, любая сезонная работа исчезала. До посевной обычно успевали совершить два-три «рейда».

Что удивительно, деревни «калунов» всегда отличались зажиточностью и богатством, в сундуках хозяек было немало ценных тканей и нарядов, дети щеголяли в полушубках, девчонки — в персидских цветастых шалях. У каждого такого «нищего» крестьянина был хороший надел земли, немало скота, не счесть птицы и крепкое подворье.

А умение собирать милостыню («калить») передавалось из поколения в поколение. Само собой, результат таких представлений был потрясающий. Критики русского театра часто ядовито пеняли актерам даже «императорских культурных учреждений»: съездите на Нижегородскую Ярмарку или в Саратов с Оренбургом зимой… поучитесь настоящему мастерству лицедейства!

Чаще всего «калуны» сопровождали своим гужевым транспортом профессиональных нищих, но и сами являлись мастерами перевоплощения, блистали артистизмом. Повозки и сани выглядели столь убого, что у каждого ямщика рука тянулась бросить им копеечку на ремонт, сбрую или овёс для отощавших кляч. У каждого «калуна» имелся гардероб, чтобы в разных ситуациях разыгрывать маскарадным образом любых «несчастных». Тут и солдатская шинель, и дырявый кафтан, даже монашеские лохмотья находились.

Пора заканчивать, вроде все крупные, именно профессиональные группы нищенствующих назвал. Были местечковые, национальные артели ещё. Как и неорганизованные в ватаги — кубраки, побирушки, нищеброды, скрытники, христолюбцы и ещё пара дюжин христарадничавших. Тему продолжим завтра, позвольте откланяться…

Продолжение следует...