Украинские националисты поддерживают ИГИЛ

Идеология Исламского государства и те преступления, которые совершают его адепты, вызывают у большинства страх и оторопь. Но зло бывает привлекательным, даже если в этом мало кто готов признаться даже самому себе. Зло становится особенно привлекательным в случае, если альтернатива в лице разумного-доброго-вечного напрочь отсутствует в мультикультурной парадигме новой Европы.

Но «Исламское государство» готово взорвать мультикультурную Европу, и не остановится на этом — поскольку оно стремится к дестабилизации мира, который мы по-прежнему считаем цивилизованным. В глобальном мире и планы по созданию Халифата глобальны — очевидно, что если его не остановить, то ИГИЛ не удовольствуется только Ближним Востоком и южным побережьем Средиземного моря. Угрозы со стороны Исламского Государства для Европы и даже США в последние месяцы из разряда эфемерных превратилась в колонны беженцев, часть из которых, являясь жертвой экстремистской идеологии, могут в ближайшей перспективе стать проводниками радискльного исламизма в Европе.

Миграционная волна из стран Третьего мира захлестнула Европу внезапно. Несмотря на агрессивную внешнюю политику демократизации и столь же парадоксально агрессивную внутреннюю политику мультикультурализации, новые гости стали для Европы неожиданностью. Особенно если принять во внимание, что новые сограждане прибыли не через дверь, а влезли европейцам в окно, да и предельное время нахождения их в гостях нигде не было зафиксировано.

В связи с новой волной иммиграции европейский истеблишмент и обслуживающие его масс-медиа оказались не в состоянии игнорировать уже по факту произошедшую культурно-гуманитарную катастрофу. Впрочем, исходя из парадигмы толерантности, они стали задавать сами себе парадоксальные вопросы: как уменьшить смертность нелегалов от запрыгиваний на крыши поездов? этично ли размещать вновь прибывших граждан в пустующих концлагерях? как избежать радикализации крайне-правых и антииммигрантских движений в связи с меняющейся этно-религиозной картиной в Европе?

Слабые голоса, однако, призывали задуматься и над тем, как оградить Запад от возможной инфильтрации под видом беженцев боевиков или вербовщиков Исламского государства. Ведь, пересекая на периодически тонущих лодках Средиземное море и попутно выбрасывая в оное паспорта, любой выходец из Ближнего Востока или Африки может назваться беженцем из Сирии, спасающимся от Исламского государства или, на выбор, репрессий со стороны антидемократического режима Ассада. Будь он даже, натурально, чёрным негром – ведь усомниться, что негры тоже живут в Сирии и тоже страдают от Ассада, — это харам, политкорректность запрещает.

Даже такое пугало лево-либерального мейнстрима, как немецко-общеевропейская PEGIDA (Патриотические европейцы против исламизации Запада), выступает не против нелегальной или нежелательной иммиграции как таковой, а именно против радикализации живущих или вновь прибывающих в Европу иммигрантов мусульманского вероисповедания. Впрочем, несмотря на то, что исламизм ругать «уже можно», эта организация является тотально нерукопожатной для европейцев, живущих не по лжи или просто на социальное пособие.

Об опасности исламизации Запада предупреждали многие: от Патрика Бьюкенена до Мелани Филлипс и от Сэмюэла Хантингтона до Тило Саррацина (в хорошем смысле слова). Речь обычно идёт как о распространении радикальных форм ислама среди граждан западных стран, так и о физическом увеличении процента мусульман в традиционно христианских или постхристианских обществах. Кого-то больше беспокоит отход Европы от её христианских основ, кого-то – снижение интеллектуального уровня европейских школьников и студентов с параллельным расширением малоинтеллектуальных и малопродуктивных низших страт общества.

Наплыв беженцев и, в гораздо большей степени, экономических мигрантов из стран Третьего мира сделал насущным и абсолютно неизбежным решение тех вопросов, которые ранее обсуждали скорее «теоретически», уходя в софистику или словесный гуманизм. Суть проблемы ведь не только и не столько во вновь прибывших мигрантах, число которых, как справедливо отмечают левые, — крайне мало по сравнению с общим числом европейского народонаселения.

Вопрос в том, что даже уже живущие в Европе, причём во втором, третьем, четвёртом поколении, молодые люди с мусульманско-иммигрантским бэкграундом, несмотря на все усилия соответствующих социально-ориентированных правительств, не только плохо интегрируются в общество (хотя, теоретически, они уже родились в этом обществе и должны интегрироваться «по умолчанию»), но ещё и сами склонны к криминализации и радикализации.

Доля молодых людей мусульманско-иммигрантского бэкграунда среди получающих социальное пособие, например, в Германии несопоставимо выше доли этих людей в немецком обществе. (При этом другие категории иммигрантов, например из стран бывшего СССР или из Индии, занимают среди реципиентов социальной помощи незначительный процент.) С точки зрения идеологии холодильника, радикализация получателей вэлфера – это нонсенс. «Что тебе ещё надо? Живи у неё как за пазухой и радуйся!» — говорил Савва Игнатьевич из «Покровских ворот».

Тем не менее, помимо базовых потребностей, у людей, как правило, есть ещё потребности небиологического порядка – в принадлежности и в самоактуализации. Если самоактуализация в рамках системы образования или в профессии затруднена в силу различных причин, остаётся самоактуализация через принадлежность к группе. Например, к группе этнической или религиозной. Особенно в случае, если принадлежность к этим группам отличает тебя от окружающих. «Тебе повезло, ты не такой, как все».

Немецкие социологи ещё давно заметили парадокс итальянских и турецких рабочих, приезжавших в Германию в 1960-е гг. Итальянцы без труда могли интегрироваться в немецкое общество, но, как правило, после окончания проекта были склонны вернуться на родину. Турки же, напротив, интегрировались очень плохо, однако по окончании работы не только оставались в Германии, но и привозили с собой свои большие семьи в рамках действующей в стране программы «воссоединения семей». Турки и, затем, арабы селились в немецких городах кучно, постепенно создавая закрытые сообщества. У живущих в таких сообществах не было серьёзных стимулов адаптироваться к новой стране (ведь вокруг – и так сплошная Турция, да и спутниковая антенна настроена на приём турецких каналов), искать работу, социализироваться.

Франко-немецкая система образования, изначально ориентированная на интеграцию, постепенно перешла на рельсы толерантности, предполагающие особый подход к культурным, религиозным и прочим чувствам меньшинств. Таким образом, вместо того, чтобы препятствовать дальнейшей геттоизации мусульманских подростков, школа лишь способствовала взращиванию в них ощущения собственной инаковости. А когда речь заходила о вине европейских народов за своё колониальное угнетение мусульманского мира, подростковая агрессия нашла своё «идейное» обоснование, свой ресентимент.

А здесь как раз случился наплыв экономических мигрантов и беженцев из мусульманских стран. Кто виноват? Уже известно. Что делать? Радикализироваться. Жители геттоизированных окраин почувствовали, что антииммигрантская и антиисламистская риторика, набирающая популярность в Европе, обращена не только на тех несчастных, что в переполненных лодках плывут к берегам греческих или итальянских островов. Она подспудно направлена и на них.

Поборники толерантности, в свою очередь, только укрепляют потомков мигрантов в этом подозрении: «Вы – такой же эксплуатируемый класс и такие же жертвы расовой и религиозной дискриминации, как и эти беженцы, которых не хочет принимать Европа». Так почему бы не побороться за свои права под чёрно-белым флагом ИГИЛ? И пусть все боятся!

Цепь этих рассуждений может показаться алогичной, но кто сказал, что человек – логичен? Усама бен Ладен получил хорошее образование и значительное время жил на Западе, а Джохар Дудаев был советским офицером, награждённым орденами и медалями. Радикализация всегда происходит на стыке обществ, цивилизаций, религий – или на их сломе.

Станислав Бышок