Отрывок из книги Сергя Белякова «Парижские мальчики в сталинской Москве»

Историк и писатель Сергей Беляков написал документальный роман о расцвете сталинской эпохи с позиции русских парижан — сына Марины Цветаевой Георгия (Мура) Эфрона и его друга Дмитрия Сеземана. Оба родились в эмиграции и попали в СССР в конце 1930-х годов.

Летний день

«Но нельзя же читать целый день, чорт возьми!» Мур, эрудит и книгочей, не был книжным червем: его интересы не исчерпывались литературой. А потому он все чаще и чаще скучал. Митя Сеземан еще лечился в Башкирии, девушки разъехались по дачам, новых друзей и знакомых не находилось, а друзья Цветаевой ему не были интересны. Сидеть дома с матерью — скучно, гулять одному — тоскливо: «В сквере деревья вздыхают, город весь тут, со всеми своими звуками... и вот. Мне до чорта скучно. Ни товарищей, ни друзей. НИ-ЧЕ-ГО! Мама пристает каждые пять минут со своими повторными жалобами, что ей жарко. Полная и совершенная изоляция. Полное непонимание со стороны матери. Я знаю, это банально, но это так, и это очень занудно, ручаюсь. НИЧЕГО! Ах! Чорт! И ко всему — тихий и свежий воздух вечерней Москвы. Большой город совсем близко, машины тихо урчат, воздух свеж, сегодня особенно. И нечего делать!»¹

Летний день Мура проходил так. Он вставал в восемь утра. Умывался — в квартире Северцовых была ванная с горячей водой, все удобства к услугам. Включал радиоприемник, слушал новости и съедал свой petit dеjeuner, то есть легкий французский завтрак. Затем писал дневник, часто — не выключая радио, потом отправлялся покупать сметану или еще что-нибудь из продуктов. Между двенадцатью часами и часом дня он «завтракал» — то есть, по-русски говоря, обедал, — и  отправлялся гулять. По Герцена (Большой Никитской) еще ходили трамваи в сторону  Бульварного кольца. Мур иногда садился на трамвай (на 16-й, 22-й, 26-й или 31-й) и ехал к Никитским воротам, где стоял «неплохой ларек с хорошими пирожными и газфруктводой». В Москве тогда продавали «напитки высшего качества»: московский хлебный квас в стеклянных бутылках, напиток «Крем-сода», содовую и сельтерскую воду в сифонах, лимонад «Освежающий», лимонад «Лимонный», лимонад «Апельсиновый» и лимонад «Спортивный». Рецепт последнего мне найти не удалось. Но чаще Мур шел в Государственную центральную библиотеку иностранной литературы. В предвоенной Москве это будет одно из любимых его мест. Может быть, самое любимое. Он будет ходить в Столешников переулок и сравнительно благополучным летом 1940-го, и страшной осенью 1941-го.

Атмосфера в библиотеке иностранной литературы была весьма необычна для сталинской Москвы. «В первую минуту вам кажется, что вы за границей. Всюду звучит французская, английская речь, — писал Корней Чуковский. — Кругом тысячи книг

на любом языке. Посреди комнаты — невысокая стойка. Люди подходят и просят:

— Пожалуйста, «Историю Сирии».

— Нельзя ли «Записки Ллойд-Джорджа»?

На стойке вырастают холмы французских, английских, норвежских, чешских журналов, брошюр и книг. Вы идете в соседний зал. По стенам — словари, энциклопедии, справочники на всех языках, всевозможные Ляруссы и Брокгаузы. Сверху, словно с неба, благосклонно взирают на вас Сервантес, Шекспир и Гете. За длинными столами какие-то прилежные люди склоняются над страницами книг, изданных в Лиссабоне, в Нью-Йорке, в Амстердаме, в Мадриде, в Торонто».²

Путь с Моховой в Столешников переулок недолгий, и Мур мог проделать его пешком. Тем более что он проходил по самым фешенебельным улицам сталинской Москвы: по Моховой до «Националя», от «Националя» — вверх по улице Горького. Переход на четную сторону — и вот уже знаменитый Столешников переулок.

Люблю Кузнецкий
(простите грешного!),
потом Петровку,
потом Столешников...

Маяковский в стихотворении 1925 года перечисляет улицы, что с дореволюционных времен были славны самыми дорогими магазинами, роскошными витринами. Все эти улицы Мур очень любил. Бродил он и по книжным магазинам, и по универмагам, и по специализированным магазинчикам, которые он называл лавками. На Петровке, 5 был магазин «Табак». Мур пробовал курить. Еще в апреле он, «покуривая», гулял по Тверскому бульвару, но к табаку не пристрастился. Цветаеву не представить без папиросы — ее сын остался лишь пассивным курильщиком. Он вполне мог зайти в магазин, чтобы просто полюбоваться: ассортимент далеко не исчерпывался легендарными папиросами «Казбек». Были ведь еще и папиросы «Зефир» «в квадратных зеленоватых коробочках», папиросы «Душистые», «Делегатские», «Девиз», «Первомайские». Наконец, продавались и «тонкие, с длинным мундштуком сигареты “Метро” с изображением станции “Охотный Ряд”»³ на пачке. Погарская сигарная фабрика и Ленинградская табачная фабрика имени Урицкого выпускали даже настоящие сигары. Их продавали упаковками и поштучно — от 20 копеек до четырех рублей за сигару.

На Кузнецком работал магазин издательства «Советский писатель». В апреле 1941-го туда же, на Кузнецкий Мост, 18, переедет с улицы Горького «Книжная лавка писателей».⁴ Там Мур будет продавать прочитанные, уже не нужные ему книги и покупать новые.

При всей своей любви к магазинам, покупкам, к мужским аксессуарам Мур совершенно не интересовался часами. А ведь магазин «Часы» (бывший «Павелъ Буре») находился на Кузнецком Мосту — и заглянуть туда, полюбоваться на старые и новые модели  было так естественно. Как вспоминает москвовед Георгий Андреевский, в праздничные дни витрину этого магазина украшали чем-то вроде большого глобуса с часовым циферблатом: «Цифра “12” на нем была красной. Справа часовую стрелку к этой цифре подтягивали веревкой четыре фигуры: рабочего, китайца, индуса и негра. С другой стороны стоял Ленин с факелом в руке, а его красное знамя обвивало весь земной шар. Надо всем этим красовалась надпись: “Близок час всемирной революции”».⁵

«Мы летели, по часам Лонжин, ровно час и двадцать пять минут», — единственное упоминание марки часов во всем творческом наследии Мура.

На углу Кузнецкого Моста и Неглинной — магазин «Пионертовары». Его интерьер украшала белая, видимо, гипсовая статуя Сталина с девочкой на руках. Товар вполне соответствовал названию: вымпелы, барабаны, галстуки, флажки, — но были и канцелярские товары.

После прогулки Мур возвращался домой, «обедал», то есть ужинал, слушал радио, читал, рисовал, писал дневник; спать ложился обычно рано — в десять или одиннадцать часов вечера.

Мур старается жить в Москве так же, как привык жить еще в Париже: слоняться по улицам, рассматривать прохожих, витрины магазинов, афиши кинотеатров и купаться в городской атмосфере.⁶ И в сталинской Москве Мур ищет — Париж: ту же атмосферу большого города с роскошными магазинами, театрами, парками, бульварами.

___________________________

¹Эфрон Г.С. Дневники. Т. 1. С. 112.
²Чуковский К. Книги и бомбы // Вечерняя Москва. 1941. 9 октября.
³Андреевский Г.В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920–1930-е годы. С. 52.
⁴Вечерняя Москва. 1941. 30 апреля.
⁵Андреевский Г.В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920–1930-е годы. С. 25–26.
⁶Эфрон Г.С. Дневники. Т. 1. С. 42.

Книгу можно приобрести по