«Скользить по поверхности жизни без оглядки». Историк Вячеслав Раков о вероятности большой войны

Обострение ситуации на границе России и Украины приблизило мир к большой войне так близко, как не было со времён Карибского кризиса. Неужели большая война неизбежна? Или возможную угрозу используют как инструмент политики? И почему вообще россияне так легко говорят и рассуждают о войне? На эти и другие вопросы мы попросили ответить нескольких экспертов.

Материал «Скользить по поверхности жизни без оглядки». Историк Вячеслав Раков о вероятности большой войны впервые был опубликован на Звезда.

Сегодня публикуем мнение кандидата исторических наук, доцента кафедры истории и археологии ПГНИУ Вячеслава Ракова.

Большая война стала сейчас вероятнее, чем раньше?

Я думаю, вероятнее. Основную причину этого, на мой взгляд, следует искать в том, что мы вступаем, если уже не вступили, в новую эпоху, а может быть, в межэпохальный транзит. Нас накрывает волна фундаментальных перемен — информационно-технических, экологических, социально-экономических и политических, культурных и ментальных. Добавим сюда нынешнюю пандемию, которая, возможно, является первой «чёрной ласточкой», указывающей на планетарный биосоциальный сбой, естественным образом назревавший последние десятилетия. Всё это вместе создаёт новую историческую реальность, отличающуюся от прежней (послевоенной, политически и институционально отрегулированной) очевидной неопределённостью и нервозностью. Исторический оптимизм второй половины XX века заметно расшатан. Мы вновь не знаем, чего нам ждать от будущего. Старые правила глобальной политической жизни перестают отвечать сегодняшней ситуации. Поэтому сейчас становится возможным то, что не было возможным ранее: большая, серьёзная война.

Впечатление, что крупные страны уже никогда не будут воевать друг с другом, было иллюзией?

«Никогда не говори: „никогда“». Особенно в отношении частных, в данном случае государственных, политических интересов и намерений. Глобальная стабильность стоит дорого и держится она на далеко не бетонном основании. В условиях кризиса международного политического порядка, когда прежний мировой хор распадается на отдельные голоса, в дело вступает естественная «забота о себе», вытесняющая способность к диалогу, способность слушать другого на второй или даже третий план. Мир становится жёстким: для меня это очевидно. Вместе с тем существует «ядерный ограничитель», который напоминает нам, что все мы не просто смертны, но «внезапно смертны». Хочется надеяться, что этот аргумент, в отличие от «заповедей гуманизма», не так легко игнорировать. Дисциплина страха сейчас, похоже, единственная мать порядка.

Почему война или угроза ей до сих используется как инструмент политики и насколько этот инструмент эффективен?

Потому что истории без войн (или без противостояния) не бывает. Война, увы, в природе вещей и, в частности, в природе человека. От борьбы за жизнь, за ресурсы, за преобладание нам (и государствам, и людям) не уйти. Основной фигурой в политических шахматах на протяжении всей истории была, естественно, сила или угроза её применения. С наступлением послевоенного антракта казалось, что история начинается с чистого листа, на котором уже не будет красных военных клякс. Но сейчас антракт заканчивается и, скорее всего, мы вернёмся к обычному распорядку истории, предполагающему конфликты и конфликтность. Вопрос только в степени этой конфликтности.

Нарастание хаотичности в международных отношениях, растущий дефицит чистой воды, свободной земли, чистых природных зон, продуктов питания и т. д. толкает мир к войне как наиболее острой форме выяснения отношений между странами и блоками. В то же время осознание опасности происходящего (а его не может не быть) заставляет искать альтернативу военному сценарию истории, искать новый вариант мирового Общественного договора, «гуманитарная» эффективность которого не уступала бы «естественной» эффективности войны.

Кто сильнее всего пострадает, а кто получит больше выгоды от войны, если она начнётся?

Выгоду получит тот, кто будет «дирижировать» этой войной, так сказать, издали. Пострадавшими (и по большому счёту проигравшими) в той или иной степени будут непосредственные участники боевых действий. Как бы ни были далеки друг от друга сейчас Россия и Украина, в геополитическом смысле они в одной лодке, поэтому им нужно разговаривать и в перспективе договариваться, а не драться. Их способность к самообладанию сейчас на вес золота.

Кажется, что люди сейчас воспринимают войну не так, как прошлые поколения. Может ли это объяснить, что они так легко об этом рассуждают?

Отсутствие живой, непосредственной памяти о страданиях военного времени способно притупить страх перед бедствиями войны. Человек эпохи потребления привык хорошо есть и развлекаться ежедневно. Автоматизм относительного благополучия мешает ему обрести чувство реальности. Однако и здесь виден выход: эпоха потребления завершилась. Об этом пишут и говорят в последнее десятилетие. Пандемия и вызванная ею волна психических расстройств, в свою очередь, возвращают человека к пониманию хрупкости всего, что живёт. Человек вновь соприкасается с опытом страдания, который в ряде случаев «пробуждает спящего» и заставляет его видеть то, чего он раньше не видел — в данном случае, ценность жизни и недопустимость войны.

Информационная война началась сразу после событий 2014 года на Украине. Кто-то может сказать, что началась она раньше: с началом президентства Виктора Ющенко в 2005 году. С 2014-го к этой войне добавилась и намного усилила её физическая «войнушка» в Донбассе. Сейчас в эту войну активно включились «западные партнёры», и она, в сущности, стала мировой и одновременно достигла «точки кипения», балансируя на грани перехода в масштабный военный конфликт. Кстати, здесь мы имеем дело с первой реальной угрозой большой войны в новую эпоху. От того, как разрешится эта ситуация — войной или политическим компромиссом, — во многом зависит то, какими будут политическая реальность и политический стиль наступившего будущего.

Этот конфликт говорит, во-первых, о наступлении новой исторической эпохи, как бы пафосно и громко это ни звучало. Новая реальность меняет прежний строй жизни, порождая дезориентацию в историческом времени и всякого рода риски. Во-вторых, можно говорить и о гуманитарном кризисе, сопровождающем нынешние исторические перемены. Его существо, на мой взгляд, в эрозии, размывании ценностных оснований жизни — и социальной, и личной. Этот процесс охватывает последние 40-50 лет. Его девиз (пароль), если коротко: «Жить, чтобы жить». Скользить по поверхности жизни без оглядки на её возможные глубины. Жизнь как сёрфинг (нас «несёт»). Это приводит к гипертрофированной индивидуализации личного существования, а в целом — к разобщённости и атомизации общества. Тёмной стороной этого стиля жизни становятся одиночество и невротизация.

Понимаю, что прямого отношения к военным конфликтам это не имеет, однако в качестве общей ментальной почвы, общего культурного контекста нынешних политических (и не только) неурядиц я бы это рассматривал. Наконец, о возможности достижения политических компромиссов и о культуре диалога. Такая возможность, как я уже отмечал, не потеряна. Она, на мой взгляд, представляет собой момент позитивного контрсценария в отношении к кризисному сценарию нашего времени. Ближайшее будущее покажет, в состоянии ли мы вспомнить то, что не стоит забывать.

***

Читайте также интервью с Вячеславом Раковым — о глобальном кризисе, политике памяти и десоветизации.