Николай Лемаев: «Я ценю в людях обязательность перед Богом»
Сегодня в рамках специального проекта «Нижнекамск исторический» мы публикуем интервью с легендарным экс-министром нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности СССР Николаем Лемаевым, бюст которого установлен в центре нашего города. Первый генеральный директор "Нижнекамскнефтехима" побеседовал с корреспондентом Daily Talking Андреем Морозовым в марте 2000-го. А в декабре того же года Николай Лемаев завершил свой земной путь.
– Николай Васильевич, не все люди достигают тех высот, которых достигли вы и не потому, что у них не хватает извилин или нужных связей. Мне кажется, что для того, чтобы добиться в жизни столько, сколько добились вы, нужно что-то, что трудно понять обыкновенному человеку. Вы не могли бы объяснить это что-то?
– Наверное, я достиг чего-то в жизни, потому что не стремился достичь этого.
– Парадокс.
– Нет, я без юмора и без ложной скромности говорю об этом. В 32 года меня поставили директором «Нижнекамскнефтехима». На следующий год после моего назначения в Нижнекамск приехал легендарный Николай Константинович Байбаков и спросил: «А где же комбинат?» Я показал ему лес, в котором стояли железобетонные колонны ремонтно-механического цеха, и говорю: «Вот здесь и будет комбинат». «Сможешь построить комбинат не хуже, чем на Западе?» – спросил он. «А почему нет? Чем Запад лучше, чем мы? У нас есть и возможности, и ресурсы, и люди, и стремление», – ответил я. Двадцать два года, пока был директором «Нижнекамскнефтехима», стремился к тому, чтобы доказать то, что сказал Байбакову. Мы начинали строительство с нуля, с ничего и достигли апогея – комбинат стал одним из ведущих предприятий нефтехимической промышленности Советского Союза и по объёмам, и по эффективности производства. А ведь нужно было ещё заниматься набором людей. Когда я приехал на строительство – в штате было сорок человек, а когда уезжал – двадцать восемь тысяч работало на комбинате. В начале строительства в городе не было ни одного дома, а к моему отъезду в нём жило уже 180 тысяч человек.
Когда ты видишь каждый день плоды своего труда, то всегда есть желание каждый день стремиться сделать ещё лучше.
– Но, наверное, были ещё и какие-то личные амбиции?
– Нет. До этого я десять лет работал в Башкирии, пускал завод и прошел путь от оператора до заместителя главного инженера.
Когда приехал в Татарию и познакомился с Князевым, с Табеевым, понял, что эти люди не мелочные и умеют делать дела с большим размахом. Так я вошёл в команду. Получалось, что я работал на них, а они – на меня.
– Как это понимать: они – на вас, вы – на них?
– Очень просто. Они были высшими руководителями республики и имели возможности открывать двери во все институты власти, во все финансовые учреждения, которые принимали решения. Я должен был правильно подготовить вопрос, чтобы они с минимальной тратой времени приняли правильное решение.
– Сложно было в те годы пробивать эти решения?
– О! Очень. Я приехал на строительство в 63-м году. Так вот, за период с 63-го по 65-й год строительство «Нижнекамскнефтехима» решением ЦК и Совмина закрывали четыре раза. Объясняли так – нет денег, нужно было вкладывать средства в сельское хозяйство или на более эффективные объекты. Приходилось доказывать, что всё равно рано или поздно, но к этому строительству придётся вернуться, но уже с большими потерями. После этих убеждений строительство вновь открывали.
– В те времена люди были не очень богатыми по доходам, получали по 200-300 рублей, ну, максимум 500. Но удивительно, что несмотря на всё это, они занимались своим делом, убеждали в необходимости строительства комбината даже тогда, как вы говорите, когда их закрывали. Вы же могли просто уехать на другое место работы. Зачем вам нужна была эта нервотрёпка?
– Миленький мой… Понимаете, человек должен во что-то воплотить себя, он должен выбрать цель и проявить себя. Если ты будешь бить по всей стене, то она так и будет стоять, а ты разобьёшься. Но если ты будешь бить в одну точку со всей силой и с сознанием, то пробьёшь стену, а не стена тебя.
– Значит, вы всю жизнь били в одну точку?
– Я бил для того в стену, чтобы создать нефтехимический комплекс, которому не было бы равных в Советском Союзе.
Когда я приехал в Татарию, в республике добывали 60 миллионов тонн нефти и достигли 100 миллионов тонн. Практически весь газ – до 75 процентов – сжигался в факелах, вся Татария пылала! Но тогда я уже знал цену этого добра, которое лежит под ногами в земле и которое не используется народом. Не используется не потому, что людям неохота, а потому, что не было специалистов, умеющих всё это сконцентрировать и направить в нужном направлении. За двадцать лет с начала строительства «Нижнекамскнефтехима» нам удалось достичь в одной точке Советского Союза таких объёмов производства каучука и мономеров для каучука, которые были равны половине объёма США! Американцы не верили, когда мы начинали. Когда-то мы просили у них продать нам лицензию на производство бутилкаучука, они сославшись на то, что это стратегический продукт, отказали нам. Тогда мы подключили свои институты, разработали свою технологию и в 1973-м году получили бутилкаучук. После этого американцы предложили нам сотрудничество, но тогда я уже сказал им: «До свидания, обойдёмся без вас». Они сейчас ходят: «Давайте вместе работать». Сейчас-то по технологии мы не хуже их, а даже лучше.
<...>
– Мне хотелось бы вернуться к вашей самостоятельности. Может это как-то связано с детством, с воспитанием?
– В семье нас было пятеро детей. Отец умер, когда мне было шесть лет. В 45-м году мы все опухли от голода. Тогда за жизнь приходилось бороться самостоятельно, не было ни профсоюзов, ни благотворительных фондов. Если где-нибудь покормят, то это считалось за благо. А так перебивались на 250-300 граммов хлеба на карточки. Но ничего, выжили… Наверное, поэтому и появилось желание быть независимым от обстоятельств, быть выше их, чтобы не ты от них зависел, а они от тебя.
– Почему вы выбрали профессию, связанную с химией?
– Не знаю. К нам приехали агитаторы из технологического техникума, агитировали поступать в него. После войны нефтеперерабатывающая промышленность бурно развивалась. Нам сказали, что стипендия будет 150-200 рублей. Когда поступили, жили в общежитии – двести человек в одной комнате.
– Казарма что ли такая?
– Это был какой-то танцевальный зал в клубе строителей.
– Знаете, чем больше человеку лет, тем больше он вспоминает своё прошлое – детство, юность, студенческие годы. Что сегодня вы вспоминаете больше?
– Те двадцать два года на «Нефтехимии»... Когда я приехал туда, кругом был только лес, ничего больше. Когда предприятие уже стало давать продукцию, ему дали орден Ленина. Именно предприятию, а не директору. Для этого нужно было иметь большие экономические и финансовые показатели, и не паркетные, а настоящие.
До сих пор вижу во сне как провожу совещания на «Нефтехимии», людей, с которыми проработал столько лет.
– Так получается, что у вас вся жизнь только одна работа. А как же личная жизнь?
– Это и есть личная жизнь.
– Много есть в вашем окружении людей, которые не смотря на ваш возраст имеют право обращаться к вам на «ты»? Много ли у вас друзей?
– Древние мудрецы говорили, что если у человека много друзей, то у него нет друга. Но я могу сказать, что у меня много друзей настоящих, проверенных. Я уже десять лет как не министр, но до сих пор сохранились отношения и с заводами, и такими крупными государственными работниками, как Байбаков, Воротников, Рябов.
– У вас есть какие-нибудь увлечения?
– Каждый день я прохожу минимум десять тысяч шагов по Москве. И на работу, и с работы хожу пешком. Живу недалеко от работы и стараюсь сделать такой прогулочный круг, чтобы на работу примерно идти час и столько же домой.
– Вы ходите без охраны?
– А зачем она мне нужна?
В пятницу выезжаю за город, беру с собой плеер и часа три-четыре гуляю с ним по лесу. Слушаю романсы или просто тихую спокойную музыку, настраивающую на лирический лад.
– Обычно, когда бываешь в лесу один, то почему-то думается не только о личном, но и о самой жизни. О чём вы думаете, гуляя в лесу?
– Когда прихожу с прогулок, беру книгу по истории древнего мира. Сейчас читаю про древний Восток, другие исторические исследования об устройстве мира, сопоставляю с тем, что имеем сегодня. Как же безобразно мы обращаемся с тем, что получили в наследство от природы.
Как-то раз я выступал в Америке на советско-американском экономическом симпозиуме. Пришлось дискутировать с бывшим начальником стратегического управления ЦРУ. Он в своём докладе почему-то стал учить где, как и сколько нужно добывать нефти. Я сказал ему: «Мы с вами примерно одного возраста. У меня есть дочь, есть внучка. За сто лет мы сожгли примерно четыреста миллиардов тонн топлива. Это значит, что мы сожгли двести миллиардов тонн кислорода. Вы же видите, как изменилась погода за последние сто лет. А что будет с Землёй ещё через сто лет при таком интенсивном использовании этих ресурсов? Я считаю, что не Рейган или Буш виноваты, а вы, потому что вы клали им на стол свои доклады о том, где можно ещё больше взять нефти. Вы же могли класть на стол им другие доклады, призывающие сократить расходы, чтобы что-то оставить потомкам, оставить им землю в том первозданном виде, в каком её создала природа. Как вам не стыдно?»
– И что он вам ответил?
– Он сказал, что как человек меня понимает и одобряет мои соображения, но как работник ЦРУ он должен был выполнять государственную задачу.
– Честно говоря, я первый раз вижу государственного чиновника такого ранга, который так искренне сожалел бы об экологии и думал о будущем детей. Но вам, наверное, приходилось всё-таки поступаться принципами ради дела?
– В глобальном плане я не могу назвать такой проблемы, где мог бы упрекнуть себя, что ради выгоды поступился принципами или интересами общества.
– Какие качества вы цените в людях?
– Обязательность. Прежде всего перед Богом, перед людьми, перед собой. Если сказал – сделай. Не можешь сделать – не говори.
– Простите, мне опять показалось странным, что про Бога говорит бывший коммунист.
– Бог – это условное… Мы, люди, слишком большого мнения о себе. Мы стали считать, что мы выше Бога, выше всемирного устройства Вселенной. Мы же не знаем, что делается в пяти-шести миллионах километрах от нас. Разве своим умом мы можем понять что там делается? Не можем. Неужели вы думаете, что всё это хаотично движется и никто это не регулирует. Мы козявки в этом мироустройстве. Мы никому не нужны. Но амбиции-то у нас какие! Мы можем полететь на Луну. Но кому нужна эта Луна во Вселенной?!
– По-вашему всё-таки выходит, что Бог есть?
– Может быть, выше Бога. Нет возможности человеческому уму познать мир.
– Вы ходите в церковь?
– Иногда хожу. Когда вспоминаю мать. Она для меня святой человек. Ставлю свечку, но не для себя, а для матери, она была верующей.