Говорят, войны не будет

***

Говорят, войны не будет,

но когда-нибудь потом,

а сейчас – чужие люди

с автоматами кругом –

называются врагом.

Наступили, обступили,

взяли штурмом, отошли...

Мало чести, много пыли,

стойкий запах анаши

плюс отсутствие души.

Занавешиваю окна,

выключаю белый свет,

в мою комнату волокна

не затащат интернет.

Нет меня, повсюду нет.

Нет меня и всё в порядке:

песни, пляски, летний зной.

Я теперь играю в прятки

с этой (как ее?) войной

не играющей со мной.

***

Мальчик упрямо вертит,

крутит овал земной

и не боится смерти,

маленький, страшный, злой.

Утром на мессершмитте

не облетал страну,

просто сходил на митинг

и развязал войну.

Просто несчастный мальчик,

выросший без отца,

взял и направил мячик

вдоль своего крыльца.

Не подавал снаряды,

не поднимал знамен,

просто всегда был рядом,

светел, горяч, умен.

Дешево будет продан

родины горький дым.

Быть со своим народом

нравится молодым.

В этом, не скажешь мягче,

дикое что-то есть.

Катится дальше мячик,

дом огибает весь.

Если сильней ударить,

перелетит забор –

пятнышко на радаре

не разглядеть в упор.

Небо расчешет космы

облаку и – вперед –

мальчик в открытый космос

вслед за мячом уйдет.

***

Война, война...

А жизнь все так же

невозмутимо хороша.

Я заложу последний гаджет,

куплю винтажный ПэПэШа.

И негде будет ставить пробы,

когда, испытывая страх,

начну расстреливать сугробы

на отдаленных пустырях.

И день, и ночь. Без остановки.

За поддержание войны

меня погладят по головке

все коммунальщики страны.

***

В каком-нибудь избыточном раю,

где днем и ночью зреет чечевица,

зима наперекор календарю

к началу майских праздников

случится,

появится отчаянно, легко,

внезапно, как желание проснуться,

сгущенное польется молоко

из облака похожего

на блюдце,

изогнутого облака, – и тут, –

пяти-, шести-, семиконечный атом

блеснет своим божественным

распадом,

и сызнова прокладывать маршрут

заснеженные мальчики пойдут

по самой главной площади

парадом.

***

Кто сказал,

что смерти нет,

был не прав –

она повсюду,

даже в том,

что я чуть свет

встал и

перемыл посуду.

Просто понял:

все – пора…

Будто жизнь

перегорела,

сдулась

целая гора

чашек, ложек

и тарелок.

Дню недели

нет числа.

Нынче много

утром рано

за каких-то

полчаса

утекло воды

из крана.

Можешь петь

за упокой

под рыдания

товарок

и дрожащею

рукой

запалить

свечной огарок.

Пересохнет

водоем,

не случится

в мире чуда,

время выйдет –

все умрем,

как немытая

посуда.

***

Вот она в образе

женщины с автоматом

едет в автобусе

по равнинам покатым.

Спутались волосы

лапками шоколадниц,

только воли, что вольности

кладенец или кладезь.

Вот она легкая

в платьице деревенском,

кажутся локоны

несуразным довеском,

так ведь и платьице

лишнее, даже слишком,

голова моя катится

к оголенным лодыжкам.

Точки на гландышах,

будто след от удавки.

Вот она рядышком

развернулась на лавке,

вот она голая,

как последняя близость,

в поседевшую голову

острым колышком вбилась.

***

Блажен погибающий в первом бою

с собой даже мухи не взявший.

Я родину самозабвенно люблю,

как полную грудь комиссарши.

На плечи закинув ручной пулемет,

оправлю на кителе складки.

Куда комиссарша меня позовет,

туда и пойду без оглядки.

Посажено солнце на маковку дня,

гудит, как встревоженный улей.

В открытом бою не уйти от меня

прицельно метнувшейся пуле.

Солдат из меня по всему никакой –

высокие берцы на замше,

зато, погибая, прикрою собой,

как родину, грудь комиссарши.

***

Пока баба на войне, 

отдыхаю на спине, 

жду, когда ж она вернется

в орденах и на коне. 

На меня со всех сторон

днем и ночью давит сон… 

А вернется, я достану

из чулана самогон. 

Встану с банкой на ветру, 

пыль тряпицей оботру. 

Как же нежно прилегает

сабля к знойному бедру. 

Конь стреножен у плетня, 

сабля сброшена с ремня… 

Без усилий гимнастерку

разорву средь бела дня. 

Нет любви моей сильней! 

Бабью грудь за пару дней

зацелую так, что шрамов

не останется на ней. 

Будет солнце выше крыш, 

будет кот и будет мышь, 

и смеяться будет в голос

народившийся малыш. 

Это счастье нечем крыть, 

если сила есть и прыть –

по-другому не умеют

мужики благодарить. 

Хоть живи сто тысяч лет, 

отымей весь белый свет, 

только лучше русской бабы

никаких на свете нет. 

***

Не буду на войне,

которой нет,

смертельно ранен

в битве под Нью-йорком.

я не умру, как воин,

за рассвет

империи, оставшись

книжным орком.

И голосить

не будут надо мной

сто тысяч жен,

ушедшие на убыль,

в стране,

где узаконенной виной

распахан, будто поле,

Мариуполь.

Я вижу все,

я знаю города,

я сам – Донбасс,

хоть на Донбассе

не был

и, может быть,

не буду никогда,

хоть помани меня

заморским хлебом.

Я никогда не буду

на войне,

которой нет,

я никогда не буду…

сказать кому,

что тяжело вдвойне,

так насмешу,

как скомороший бубен.

Не буду, потому что

слишком стар,

долги, любовь,

которая не пухнет,

и льется мимо чашки

самовар

где я сижу,

один сижу на кухне.