Певец усталости

Михаил СИНЕЛЬНИКОВ вспоминает своего ушедшего друга Омора СУЛТАНОВА и знакомит с его стихами.

Печальная весть – скончался Омор СУЛТАНОВ, Народный поэт Киргизии. Он принадлежал к поколению, примерно, соответствующему нашему «евтушенковскому», его ранняя лирика, вольнолюбивая и авангардная, была явлением «оттепели». Омора хорошо знали в поэтической Москве и не забывали в ЦДЛ (и в его «пестром» и подвальном буфетах), в редакциях литературных журналов.

После распада нашей большой страны он появлялся в любимой им Москве уже в качестве руководителя созданного им Союза писателей Киргизии (впрочем, киргизская литература была тогда не в меньшей мере, чем российская, расколота).

Говорят, что первый признак таланта – толковость. Омор определенно обладал способностями организатора и делал все для того, чтобы родная словесность сохранилась в современном виде и не вернулась всецело в исходное состояние устного народного творчества.

Былые времена вспоминал с ностальгической печалью. Лирика его стала серьезней, грустней и при этом классичней. Должен сознаться, что завидую точности названия его позднего сборника – «Песни усталости». Это очень хорошая, своеобразная книга. Замечу, что усталость совсем не обязательно означает приостановку творчества...

Мое глубокое сочувствие и соболезнование семье покойного поэта и киргизской литературе.

 

Михаил СИНЕЛЬНИКОВ

 

 

___________________

 

Омор СУЛТАНОВ

(переводы М.С.)

 

* * *

Грудь заливает радость,

И ветер несет огнекрылый,

Едва помыслю о родине,

Расцветшей в мирном покое.

Ах, знали бы вы, какое

Занятие сердцу мило,

И кем бы я стал,

Когда бы пера не имел под рукою.

Был бы табунщиком я

на зимнем, и на летнем джайлоо,

Юркий, словно конское ухо,

Укрощал бы строптивых иноходцев,

Запахивая на коленях кементай,

Тяжелый и широкополый,

Оставляя зеленые следы

На горных лугах, где придется.

А зимой, когда режет кожу

Бескровный бритвенный холод,

И скрипучая стужа

Ходит ледяными ложбинами речными,

Свой табун ты пасешь на склонах,

И в ночи, обступившей джайлоо,

В темноте, лошадей уши

Теплятся огоньками свечными.

Кажется, что тебе доверены

Все на свете земли и воды,

И ты сторожишь всю вселенную,

И бесконечно мгновенье…

А ты одинок,

И разлука томит, как печаль непогоды,

Но что горящему сердцу вьюжное дуновенье!

Стихи мои стремятся на родину,

Как реки тянутся к морю,

Вдохновенная память детства

Поселилась в родных аилах,

Когда бы я к ним вернулся,

С табуном сдружился бы вскоре…

Если бы стал табунщиком

В горах крутых, сизокрылых…

 

АИАА – ЭТЮД

 

Я лечу,

Поднявшись много выше Ала-Тоо,

И на распутьях воздуха крутого

Глаза мои тоскую по земле.

Лечу и вижу:

Подо мной, во мгле

Поникли белоснежные вершины,

Приниженные, гордые холмы.

Глубокие ущелия-морщины, обрывистые пропасти, лощины

Избороздили сонное лицо

Огромных гор.

И медленно из тьмы,

Из облачного дыма и тумана

Встают зубцы раздавленных крестцов —

Хребты, хребты.

На берегу потока

Они легли и отошли ко сну,

Полузакрыв глаза под звоном солнцепека.

Ели

Стоят навытяжку, сурово, тяжело.

А я плыву. Упругое крыло

Касается сплошной воздушной сини.

Меж тем ползет неведомо куда

Нагих степей нестройная орда.

Безрукие, безногие пустыни.