«Смертельные» приметы: как красноармейцев на фронте предсказывали скорую гибель

Находясь в экстремальной обстановке, когда каждая секунда таила в себе опасность, солдаты пытались хоть как-то упорядочить события действительности, и, следуя аналогии, устанавливали связь между схожими происшествиями и последствиями. В условиях господства атеизма, когда никто не знал никаких молитв и обрядов, религиозность среди красноармейцев вылилась в суеверия и приобрела мистическую форму.

 

«Выстрела по себе не услышишь»

Те, кто не придерживался никаких примет, вызывали недоумение у боевых товарищей, рекомендовавшим им уверовать в магическую, охранительную силу чего-либо, иначе они рисковали, как тогда говорили «выстрела по себе не услышать». Смысл этой сакраментальной фразы, предрекающей гибель, заключается в том, что скорость пули выпущенной из большинства боевых винтовок превышает скорость звука, а это означает, что смертельный снаряд стрелкового оружия достигает цели раньше, чем до человеческого уха доноситься звук от произведённого выстрела. При идеально точной стрельбе в голову, солдат умирал мгновенно, даже не услышав выстрела по себе.
Именно поэтому подавляющее число красноармейцев, ценою своей жизни защищавшие родину практически во всех конфликта ХХ века, не стесняясь показаться слабыми или суеверными перед сослуживцами и командованием, верили в военные приметы, часть из которых предсказывала успешное возвращение из боя, а иные, увы, возвещали скорую гибель.

Талисман

Практически каждый красноармеец, пытаясь обезопасить себя и обмануть смерть, защищал себя при помощи талисмана, в роли которого могли выступать самые разные предметы. Хранить его необходимо было тайно, никому не рассказывая, что именно эта вещь служит солдату оберегом, иначе она утрачивала свои заступнические свойства. Потеря талисмана расценивалась, как печальное знамение о скорой смерти.
Ветеран Великой отечественной войны Мансур Абдуллин в своих мемуарах «160 страниц из солдатского дневника» отмечал, что лично использовал в качестве талисмана мундштук. В этой же работе он поведал историю, о том, как встретил перед важным боем расстроенного танкиста, который случайно потерял свой оберег и печалился, что не вернётся с поля боя. Позже стало известно, что танкист был прав: уклоняясь от термитных снарядов, танк неожиданно взорвался и сгорел вместе со всем экипажем.
По свидетельству очевидцев штурман Борис Макаров всегда брал в боевой полёт свою скрипку, а другие пилоты чаще всего использовали как защитный символ портсигар, зажигалку, шарфик или кисет. Но самым распространённым талисманом, по мнению ветерана Великой Отечественной Льва Пушкарёва, была фотокарточка или письмо любимой, которые хранились у сердца и должны были отводить пули от бойца. Магическую силу солдаты приписывали знаменитому стихотворению Евгения Симонова «Жди меня», бумажку с рукописной копией которого тоже носили в левом нагрудном кармашке.
Иные никогда не использовали первую пулю с первой, полученной на фронте, обоймы винтовочных патронов. Её по старой традиции прятали, чтобы выжив в горниле сражений, выпустить в воздух в миг, когда будет объявлено об окончании войны.
Оберегом для бойцов служила воронка от только что разорвавшегося снаряда, поскольку из-за отката артиллерийского орудия, его прицел несколько сбивался и дважды в одно место оно не стреляло. Укрывшись в новом убежище, солдаты могли чувствовать себя в относительной безопасности.

 

Медальон-капсула

Каждому красноармейцу при отправке на фронт вручалась эбонитовая медальон-капсула с вложенной внутри неё бумажкой, на которой бойцы должны были написать своё имя, чтобы в случае гибели, не возникло проблем с идентификацией их личности.
Однако солдаты не желали делать этого, поскольку считали, что, таким образом, они намеренно накликают на себя гибель. Прозвав опознавательные знаки «паспортами смерти», они выбрасывали бумажку, а саму капсулу переделывали в мундштук.
По словам руководителя организации «Щит и меч» Алексея Корецкого именно потому, что заполнение медальона расценивалось как плохая примета, современные поисковики с большим трудом определяют, какому красноармейцу принадлежат найденные ими останки.

 

Фатальные предчувствия

Ничего хорошего не сулило бойцу, если он в момент отдыха перед очередной схваткой начинал вслух вспоминать свой дом, родителей и случаи, произошедшие с ним в детстве. По всеобщему убеждению, этот солдат откровенничал, предрекая свою гибель, и чтобы не привлечь внимание смерти к себе, настороженные сослуживцы старались отойти подальше от товарища.
А иногда бойцы прямо говорили соратникам, что ощущают свою скорую кончину, и погибали в следующем бою. И хотя психологи связывают это фатальное предчувствие синдромом усталости солдата, сопровождающейся потерей концентрации и притуплением чувства самосохранения, но объяснять этот факт только рациональными причинами невозможно.
Коллективные приметы
Некоторые приметы из разряда личных плавно превращались в коллективные, которым придавали значения целые рода войск. К примеру, горным стрелкам во избежание фатального исхода негласно рекомендовалось носить в металлическом прикладе автомата индивидуальный пакет, а лётчикам влезать в кабину с правой ноги.
К слову пилоты являлись рекордсменами по количеству суеверий, в которых они видели магическое знамение. Плохой приметой было собирать цветы на лётном поле, бить по колесу самолёта, махать отправлявшемуся в бой экипажу рукой, называть полёт «последним», вместо «крайним», добираться на попутке до аэродрома.
Пилоты перед вылетом предпочитали не бриться, класть в карман краюшку чёрного хлеба и ни в коем случае не фотографироваться, поскольку именно после такой процедуры погиб легендарный лётчик Пётр Нестеров.
Другой лётчик-штурмовик Николай Пургин ввёл традицию каждый раз перед полётом облачаться в «счастливую» гимнастёрку, которая лично у него была протёрта до дыр.

Приметы от предков

Часть примет красноармейцы переняли у бывших солдат царской армии, которые помнили, что нельзя показывать на себе место ранения сослуживца, принимать пищу, дарить что-либо и материться перед боем. Чтобы устранить возможность погибнуть, они всегда вставали с левой ноги и никогда не носили вещи погибшего соратника, и тем более не снимали с убитых часы, поскольку нарушение этого правила влекло за собой неминуемую смерть.