Владимир Соловьев: «Бубнил бы я как диктор - никто бы не слушал. А так вы правильно реагируете: «Да он сошел с ума! А ну-ка сделай погромче...»

когда попробовал пригласить Михаила Касьянова.

- Касьянов, Каспаров… Вспомнилось, что когда-то вы работали на «Серебряном дожде», ТВС. И как же такой свободолюбивый журналист потом перешел на государственное радио «Вести FM» и телеканал «Россия»?

- Меня вызвали на ВГРТК и предложили работу, которая по всем параметрам была мне куда более интересна. «Серебряный дождь», конечно, замечательная станция, я на ней служил много лет, но они выбрали направление гламура и веселухи, а мне гораздо интереснее политика и жесткая социалка. И на «Вестях» эта тематика есть, а колоссальная корреспондентская сеть позволяет в режиме онлайн получать актуальные репортажи и интервью с мест. Потом, сюда гораздо проще приглашать государственных чиновников и депутатов. За месяц работы на «Вестях» у меня набирается больше политически значимых фигур, чем за год было на «Серебряном дожде». Это ни хорошо ни плохо, это просто другой жанр, а мне не хочется стоять на месте.

- А цензура на государственном канале не гнетет?

- Многие так думают. Например, когда я позвал на эфир одного из наших завзятых демократов, то он сказал, что его либо не пустят на «Россию», либо все реплики вырежут. Потом удивлялся, что никто ничего не вырезал... Я много лет работаю в СМИ и знаю, что степень свободы в них определяется не формой собственности, а умом главного редактора. Парадоксальная ситуация, но, когда я работал на «Серебряном дожде», директор радиостанции часто на меня сердился за то, что после моих эфиров его прессинговали. А недавно я наехал в эфире на главу Счетной палаты Татьяну Голикову, так мне через пару часов позвонили от руководства канала и только сказали: «Хм, ну ты молодец». Никакого давления. У канала есть определенная позиция: она заключается в том, что мы не лжем, а если кто-то не согласен с нашими трактовками и комментариями, пусть подает в суд.

- Для вас есть запрещенные темы?

- Конечно.

- Хотя начальство вас не цензурирует...

- Начальство вместе с вами смотрит меня по телевидению или слушает по радио, а потом хватается за сердце: да что он там наговорил!.. Но мною руководит внутренний цензор. Например, никогда не обсуждаю скандалы, связанные с личной жизнью политиков. Их жены и любовницы мне не только неинтересны - заходить на эту частную территорию постороннему человеку, считаю, просто неприлично. Несколько французских президентов скончались в объятиях любовниц - как говорится, «вот прекрасная смерть». Но когда ко мне приходит человек, меня интересуют его политические взгляды и поступки, а не грязное белье.

- Вы бываете в эфире очень разным: жестким насмешником, строгим морализатором, добродушным наставником и даже любящим сыном. А как бы вы сами определили свою главную роль?

- Не сочтите за самонадеянность, но у меня вообще только одна роль, которую ни от кого не скрываю: роль Владимира Соловьева, что ужасно не нравится некоторым телевизионным критикессам. Специально для них повторю: я делаю только то, что мне нравится. Пишу ли я книги, веду ли блог или телепрограмму, беседую ли с кем-либо на радио - всегда остаюсь тем же самым человеком. Работать постоянно в одном жанре - скучно. Быть всегда самим собой - естественно и неизбежно, если хочешь оставаться интересным зрителю.

- Несколько лет назад у вас вышла книга, посвященная всевозможным манипуляциям сознанием людей. Присутствуют ли таковые в вашем телеэфире?

- Каюсь, грешен. Когда мне, например, необходимо, чтобы у кого-то из моих противников (особенно противниц) были хоть какие-то голоса, я на них начинаю наезжать. Зрители, соответственно, возмущаются: что он, сволочь, навалился на бедную женщину? И начинается протестное голосование. А как важен тембр голоса, особенно в радиоэфире, где публика тебя не видит: я меняю интонацию, смеюсь, пою песни. Если бы я бубнил, как диктор, меня бы никто не слушал. А так вы правильно реагируете: «Что такое? Да он сошел с ума. А ну-ка сделай погромче!»