Обломов-путешественник

Если самых динамичных и зорких русских классиков – Пушкина, Толстого и Достоевского – очень трудно представить в роли непоседливых пилигримов, отчаянных мореходов и знатных географов, то самого медлительного и  неповоротливого из них, самого тяжелого на подъем и неприспособленного к бивуачному быту – ваятеля апатичного русского феномена «обломовщины» Ивана Александровича Гончарова – вообразить в роли просоленного морскими ветрами и прожаренного экваториальным пеклом литературного Магеллана вполне себе даже можно.

Почему так?..  Русская загадка. 170 лет назад, взгромоздясь в Кронштадте  с чемоданами на борт фрегата «Паллада», самый неприспособленный и неподходящий из всех, кто мог бы на нем отправиться в кругосветное плавание, отягощенный застопорившейся рукописью о великом лентяе Обломове,  изъеденный ежедневной  концелярской рутиной,  столичной обывательской скукотой, до этого – купеческой негой провинциального мещанства,  не написавший еще своих главных книг, 40-летний тучный, мягкий, невоинственный русский литератор Иван Гончаров решает вдруг одолеть под парусами  земной шар, не зная, впрочем, для чего он это делает. 

«Если вы спросите, для чего я решил плыть, – писал он в одном из прощальных писем своим знакомым, – то я бы вам ответил так: а для чего бы я остался?..»  Редко кто из наших, даже вполне великих, людей мог поставить вопрос о смысле существования так радикально: если не знаешь, зачем сидишь дома – поднимай якоря. Куда – не важно. Главное – чтобы на долго. Годами не выезжавший далее Петергофа  столоначальник,  не прыткий, не тертый, не крепкий, с виду добродушный ленивый тюфяк, боявшийся в городе выйти на ветер без шарфа, а в изморозь – без калош, вдруг кидает себя в штормовые широты на скрежещем в бюро всеми своими шпангоутами фрегате, оставляет в числе пройденных один океан за другим, очередной материк – за следующим.  

С равным любопытством и кропотливостью ревизует пристальным  писательским оком и мускулистый Портсмут,  и кукольную Мадеру, самый краешек земли – Мыс Доброй надежды в Африке – и самый пуп ее – Лондон в Европе. Окунается в Китай, в Малайзию, в Японию, на Филиппины. Стынет в Якутии, чешет на перекладных через всю Сибирь. Мотается вдоль и поперек земных широт долгие два года. Чтобы по возвращении в столицу  вновь сесть за канцелярский стол в  постылом департаменте, а дома – за отставленную на два года рукопись о возлежащем  в мечтательной прострации русском тюфяке Обломове. И написать о нем так, что каждый русский смог угадать в нем родственные гены. То есть так хорошо написать, что можно было бы и чуть похуже.

О чем, кстати, впоследствии пытался сожалеть и сам автор, предупреждая в одном из писем Льва Толстого в том, чтоб тот начинал читать «Обломова» не с первой части (самой, как назло, литературно совершенной), а сразу со второй (где прозябанию героя виден хоть какой-то выход). Да и не раз в задумках Гончарова проскальзывала мысль пустить своего главного литературного героя тем же маршрутом, что прошел он сам. Порастрясти лень. Стряхнуть унылость. Но думал-думал и почему-то не пустил. Мечта о написании отдельной саги «Путешествие Обломова» так и не реализовалась. Что выложило кучу козырей в умелые руки тех, кто вылепил  впоследствии из сочиненного Иваном Гончаровым обаятельного  образа ругательство «обломов».

Из всех великих романов Гончарова самым выдающимся остался тот, что так и остался не написанным. О том, кто был и есть и кем бы мог бы быть на самом деле любимый всеми и жалеемый до слез Илья Ильич. Хотя возможно все в нем угадалось автором сполна и так. Да не все из этого  нам удалось расшифровать впоследствии  как должно...

 

Алексей МЕЛЬНИКОВ, г. Калуга