В Израиле никогда не было настоящей демократии. А что было?
В Израиле никогда не было настоящей демократии. А что было?
На пресс-конференции 11 января, когда он представил свой экономический план, Биньямин Нетаниягу уверенно, с улыбкой, заявил: «Демократия и верховенство закона зависят от баланса между тремя ветвями власти. Это было установлено Джоном Локком и Монтескье, двумя величайшими философами современной демократии».Если бы Нетаниягу удосужился почитать источники, то узнал бы, что двух великих мыслителей, родившихся в XVII и XVIII веках, можно охарактеризовать разными политическими определениями, но утверждать, что они были демократами, уж точно нельзя. Если бы премьер-министр взглянул на тексты обоих, он бы обнаружил, что они ни на мгновение не задумывались о том, чтобы массы простых и неимущих подданных, подавляющее большинство обществ в то время, имели право определять, кто будет их сувереном. Нужно было дождаться Жан-Жака Руссо, а за ним и радикалов Французской революции, чтобы демократический принцип начал сотрясать современную историю.
Меня бы не заботило историческое невежество Нетаниягу, если бы проблема демократии была ясна и очевидна для всех тех, кто публично снова и снова клянется, что он стойкий демократ. Во-первых, и Локка, и Монтескье в исследовательской литературе называли «либералами». Это правильно. Оба в той или иной степени дали оригинальное теоретическое выражение возникновению новых социально-экономических элит, которые боролись за ослабление абсолютистской монархии и подавление всемогущей гегемонии аристократии.
И действительно, в «славной революции» 1688 года в Англии можно видеть начало возникновения политического (недемократического) либерализма на практике — новшества в истории. К этому следует добавить, что в 1793 году, когда впервые во Франции во власть пришли демократы, т. е. те, кто хотел осуществить принцип один мужчина — один голос (но еще не принцип одна женщина — один голос) — они не были либеральны по своему темпераменту.
Разделение властей, ограничение суверена или принцип политического плюрализма не были им близки. На самом деле потребовалось еще столетие, пока в промышленно развитых странах Запада сформировались режимы, сочетающие либерализм с демократией (разумеется, по-прежнему только для мужчин), отчасти благодаря напору и электоральному подъему новых движений рабочего класса.
В XX веке шаг за шагом почти все политические элиты определили себя как демократии. Большевики считали себя подлинными демократами, потому что Советы избирались на основе всеобщего и прямого избирательного права. Бенито Муссолини охарактеризовал фашизм как более демократическую власть, чем парламентские режимы, потому что он давал возможность подлинного и прямого выражения уличной толпе. Даже коммунистические страны Восточной Европы после Второй мировой войны назывались «народные демократии».
Революции в Китае, Вьетнаме и большинстве стран постколониального мира создали режимы, которые также считали себя подлинными демократиями. Северная Корея до сих пор называет себя «Корейской Народно-Демократической Республикой» (там собирается национальная ассамблея, в которой действуют три партии-близнеца). Либеральные принципы, такие как разделение властей, ограничение суверена, подлинный партийный плюрализм, свобода слова или основные гражданские права — все они совершенно чужды на этом пространстве и во многих случаях почти непонятны.
Правильно ли рассматривать Израиль как либеральную демократию? В Декларации независимости 1948 года государство было определено как «еврейское», хотя в нем фигурирует термин «ивритский народ» («ам иври») и называется оно Израилем. Поскольку определение «еврейский», в отличие от «ивритский» или «израильский», не является гибким инклюзивным определением, которое также может включать граждан, не определяемых как евреи, — а скорее жестким и исключающим определением этнорелигиозной принадлежности — дискриминация встроена в само определение Израиля, и термин «еврейская демократия» определенно является оксюмороном.
Соединенные Штаты не считались бы демократическими, если бы считали себя страной граждан протестантского происхождения. Мы бы не определили Великобританию как демократическую страну, если бы она игнорировала валлийцев и шотландцев и определяла, что принадлежит только англичанам. Да, мы не считали бы Францию демократией, если бы она видела себя государством выдуманной галло-католической нации.
Демократия по самому своему определению должна быть государством всех своих граждан, принципиально слепым к различиям этнического происхождения. Конечная цель демократического государства — служить всем, в равной степени, чтобы граждане могли отождествлять себя с государством и принимать его законы добровольно, а не только по принуждению. Ведь именно так достигается возможность плавного управления в либерально-демократических странах.
Поскольку Израиль был объявлен «еврейской демократией», неудивительно, что через несколько месяцев после провозглашения независимости его арабским гражданам было навязано военное правление, что резко ограничило их свободу передвижения и их гражданские права. Это антидемократическое и антилиберальное правление просуществовало до 1966 г., то есть на протяжении всего времени правления Давида Бен-Гуриона во главе партии МАПАЙ. Кроме того, первый премьер-министр Израиля возглавил, наряду с религиозными списками — и вопреки твердой позиции своего соперника Менахема Бегина — упорную оппозицию принятию в Израиле конституции.
Основатель государства особо не придавал значения политическому либерализму — если бы мог, то он поставил бы вне закона «Херут» и МАКИ — но понял довольно рано, в отличие от, например, Моше Снэ и Меира Яари, что, хотя именно Сталин поддерживал, гораздо больше, чем президент США Гарри Трумэн, создание еврейского государства и его вооружение, будущее государства в большей степени зависит от отношения к нему либерального американского еврейства.
Отсюда, между прочим, выбор определения его как «еврейского», а не «ивритского» или «израильского». Отсюда и шаткий демократический строй страны, которая вот уже почти 75 лет принадлежит не всем гражданам, но живущим в ней евреям, а также евреям всего мира (которые со странным упорством отказываются иммигрировать в нее и жить в ней).
Но даже если в Израиле никогда не было настоящей демократии, а Закон о национальном характере от 2018 года вновь прямо подтвердил это, и даже если религия никогда не была отделена от государства, и в нем еврей не может жениться на нееврейке, после колебаний его можно определить как «либеральную этнократию».
Действительно, через некоторое время после ухода Бен-Гуриона в Израиле начал развиваться и укрепляться осторожный, но последовательный либерализм. С конца 1970-х гг., несмотря на оккупацию территорий и появление новой антидемократической области управления, и особенно в 1990-е гг., в основном из-за смены правительства, развивались такие принципы либерализма, как разделение властей, политический плюрализм (в 1960-е годы арабской партии «Эль-Ард» еще запретили участвовать в выборах) и многое другое.
Судебная власть укрепилась к концу прошлого века, и некоторые основные законы более прочно закрепили базовые гражданские права, и они также в некоторой степени охватили израильскую арабскую общественность.
Приход к власти энергичных националистически-религиозных правых в конце 2022 года (эти правые вошли в союз с политической элитой, многие члены которой находятся под угрозой из-за преступлений, связанных с коррупцией и мошенничеством), — сразу же привел к нескольким явно антилиберальным предложениям.
Израильские центристы и левые не точны, когда заявляют, что новая администрация Нетаниягу намерена отменить или сократить «еврейскую демократию». Все, и левые, и правые, по-прежнему цепляются за эту формулу со слепым упрямством. Однако если правые бегинисты внесли значительный вклад в укрепление израильского либерализма, правая бибистская коалиция явно намерена уже с первых шагов уменьшить относительную автономию израильской правовой системы.
Новое правительство предприняло массированную атаку на принцип разделения властей, важный либеральный принцип (который, как мы знаем, выдвинут Монтескье), путем полного подчинения Верховного суда прихотям игры сил политической системы власти. В стране, не имеющей конституции, такой как Израиль, это скользкий склон для скатывания к ситуации, подобной той, что Виктор Орбан замыслил для Венгрии еще десять лет назад и что Жаир Болсонару начал реализовывать в Бразилии и не успел завершить.
Вряд ли новое популистское правительство удовлетворится этим. После подавления юридического либерализма, вероятно, наступит период новой жесткости по отношению к арабской общественности в Израиле, а также усиление угнетения населения на территориях.
Некоторые министры нового правительства живут за пределами Государства Израиль – кто в Хевроне, кто в Кдумим или в Римоним. Конечно, это не достаточная причина, чтобы окончательно присоединить территории к Израилю, так как мир вполне может возмутиться открытым апартеидом, но теперь, безусловно, есть хорошая возможность присоединить к ним Израиль — тем самым еще больше ограничить истощающийся израильский либерализм.
Шломо Занд, «ХаАрец», И.Н. На снимке: портреты Локка и Монтескье. Фото: Wikipedia public domain
Автор — историк, автор книги «Краткая история левых в мире»