Осторожная революция. Новый президент Ирана — реформатор, но он помнит о красных линиях

Внеочередные выборы

Сам факт нынешних выборов — уже событие из ряда вон выходящее. На начало года пост президента Ирана занимал последовательный традиционалист Эбрахим Раиси, консерватор, которого поддерживали как духовный лидер Али Хаменеи, так и большинство сил консервативного крыла. К началу 2020-х годов консерваторы наконец сумели вытеснить ненавистных им реформаторов из политического поля и полностью монополизировали политическую поляну. Выборы в парламент - Меджлис - в 2020-м и избрание президента Ирана в 2021 году проходили по одинаковой схеме: значимые альтернативные силы не проходили через избирательный фильтр, и в итоге консерваторы выигрывали при падающей явке.

Казалось, что после трех десятилетий острой политической борьбы между реформаторами и консерваторами система дала окончательный крен вправо и будет пребывать в этом состоянии до ухода Али Хаменеи на покой по естественным причинам (сейчас ему 85 лет). 

Казалось, что после трех десятилетий острой политической борьбы система дала окончательный крен вправо

Выборы в Меджлис в начале 2024 года лишь подтверждали эту тенденцию: максимальный недопуск альтернативных кандидатов, максимальная доля избранных консерваторов (233 из 290 мест) и максимально низкая явка в истории (около 40%).

Однако 19 мая 2024 года мировые СМИ облетела новость о внезапной гибели президента Раиси в результате крушения пассажирского вертолета. Власти, согласно действующим процедурам, объявили о досрочных выборах.

Кандидатов, подавших заявки, по иранским меркам было немного: около 80 человек. Совет стражей конституции Ирана ожидаемо не допустил к избирательной гонке непредсказуемого Махмуда Ахмадинежада, занимавшего пост президента с 2005 по 2013 годы, и умеренного и авторитетного Али Лариджани, который долгие годы был спикером парламента страны. 

Среди допущенных до выборов, казалось, особых сюрпризов нет: пять кандидатов от консерваторов, трое из которых выглядели очевидными спойлерами, и один претендент от реформаторов — для создания видимости альтернативы и конкуренции.

Фаворитом выглядел нынешний спикер парламента Мохаммад-Багер Галибаф — прагматичный консерватор, близкий к Корпусу стражей исламской революции (КСИР). В политике он давно и зарекомендовал себя как системный и управляемый человек. На прошлых выборах он покорно снял свою кандидатуру в пользу Раиси, хотя скорее всего не сильно этого хотел — вероятно за счет этой уступки он и получил пост спикера Меджлиса. 

К тому же у Галибафа, в отличие от все остальных претендентов, был пусть небольшой, но стабильный электорат. Его главным соперником считался Саид Джалили, основным активом которого была близость к Хаменеи — он занимал пост представителя духовного лидера Ирана в Высшем совете национальной безопасности.

Масуд Пезешкиян на этом фоне выглядел лишь формальным претендентом в списке. Он был почти не известен рядовым иранцам. Правда, в 1990-е политик занимал пост министра здравоохранения в кабинета Мохаммада Хатами — самого яркого президента-реформатора в истории Ирана. Но больше особо ничем не запомнился. Однако все вдруг пошло совсем не по прогнозируемому сценарию.

Сенсационный итог

Предвыборная гонка сама по себе получилась довольно вялой. Кандидаты отстаивали разные точки зрения, но споры были не самыми ожесточенными. Любопытно, что пять кандидатов из шести (все, кроме Джалили) раскритиковали действия полиции нравов за излишнюю жестокость при попытках следить за соблюдением ношения хиджаба. Но и здесь все, включая Пезешкияна, были предельно аккуратны — никто не обещал убрать с улиц эти патрули или пересмотреть принципы исламского дресс-кода. Просто немного критики из разряда: надо быть немного умереннее в методах.

Однако уже предвыборные опросы показали, что Джалили и Пезешкиян набирают чуть больше остальных. В результате первый тур закончился сенсацией — в Иране наметился второй тур, что до этого происходило лишь однажды — в 2005 году. Пезешкиян получил 10,4 миллиона голосов против 9,4 миллиона у Джалили, а главный фаворит — Галибаф — набрал слишком мало, чтобы пройти дальше. То есть, во второй тур вышли представители самых полярных позиций: единственный реформатор в списке Пезешкиян и самый крайний консерватор среди кандидатов Джалили.

Во второй тур вышли представители самых полярных позиций: реформатор Пезешкиян и самый крайний консерватор среди кандидатов Джалили

Первый рассказывал про необходимость восстановить ядерную сделку и вывести страну из международной изоляции, чтобы решить финансовые проблемы, а также обещал инициировать реформы в культурной и экономической сферах. Второй же утверждал, что США должны понести ответственность за разрушение ядерной сделки и последовательно поддерживал обязательный хиджаб, называя его дресс-кодом, который «сохраняет святость института семьи». 

Затем ситуация стала еще более странной. Сторонники выбывшего консерватора Галибафа начали призывать голосовать во втором туре за реформатора Пезешкияна. То ли они были обижены на Джалили, что сторонам не удалось договориться о едином кандидате от консерваторов, то ли речь шла о более сложных внутренних интригах.

Сторонники выбывшего консерватора Галибафа начали призывать голосовать за реформатора Пезешкияна

Разлад у консерваторов

Разногласия между сторонниками Джалили и Галибафа подсветили вопрос, который казался не столь важным до выборов, но стал одной из основных причин победы реформатора. Речь о расколе среди иранских консерваторов: молодые политики считают, что их старшие коллеги отходят от идеалов Исламской революции.

Пока президентом был Раиси - консенсусная фигура - обострения не было. Хотя на последних выборах в парламент было представлено целых пять основных списков кандидатов от консерваторов. В иранской политической традиции одни и те же кандидаты могут быть в разных предвыборных списках и коалициях.

Наконец, неожиданным фактором стало протестное голосование. В Иране явка год от года падает - недовольные просто не приходят на выборы, а до участков добираются только лоялисты: сторонники властей и те, кто не может не голосовать (вроде чиновников и военных).

И если на прошлых выборах вынужденные голосовать в случае несогласия с провластным курсом просто портили бюллетени (в 2021 году второе место на выборах заняли испорченные бюллетени — почти 15% от проголосовавших), то в этот раз эти люди решили выразить свой протест иначе — отдать голос за реформатора. Причем несогласных среди вынужденных голосовать оказалось сильно больше, чем раньше.

Победа на фоне апатии

Первый тур закончился рекордно низкой явкой в истории (40%) — причем это уже четвертый подряд антирекорд, после спада на выборах в Меджлис 2020-го и 2024 годов и избрания президента в 2021 году. Неожиданный результат чуть взбодрил аудиторию на втором туре, но и тут явка подскочила лишь до 49%, что очень мало по меркам современного Ирана. То есть выборы подтвердили главную тенденцию последних лет в Иране — рост политической апатии и неверия населения в систему Исламской Республики.

Количество голосов за Пезешкияна во втором туре (16,384 млн) — это минимальный с 1993 года показатель, с которым президент побеждает на иранских выборах. То есть президентский мандат реформатора достаточно сложно назвать по-настоящему народным. Иными словами, электоральная сенсация произошла на фоне доминирующей политической апатии, которую лишь чуть-чуть удалось расшевелить непредсказуемым результатом и острой конкуренцией во втором туре.

16,384 млн голосов, набранные Пезешкияном во втором туре — это минимальный с 1993 года показатель, с которым президент побеждает на иранских выборах

Пока Пезешкиян — это не кандидат надежды, все-таки голосовали за него протестно, без особого воодушевления и лишь небольшая часть населения. Вдохнуть жизнь в эту историю, похоже, можно, но для этого Пезешкиян должен действовать по-настоящему решительно по важнейшим вопросам, например, по хиджабу и блокировкам в интернете. Однако в ходе всей своей предвыборной кампании он совсем не создавал впечатление человека, готового переламывать политический вектор Исламской Республики. Как раз наоборот, заявления Пезешкияна — это риторика аккуратного системного политика, хорошо понимающего красные линии, очерченные духовным лидером.

Похоже, что и многих консерваторов, включая людей близких к духовному лидеру, результат устраивает. После того, как в ходе протестов 2022 года столь отчетливо обозначился кризис легитимности, многие во власти подумывали о том, чтобы вернуть реформаторов в политику. Надежда была на то, что такой шаг может вернуть массовое участие населения в политическом процессе. 

Кроме того, системный и умеренный президент-реформатор вряд ли всерьез угрожает духовному лидеру и обозначенному им вектору. Все-таки большую часть времени с 1989 года президентский пост занимали именно реформаторы. Исключением были только Ахмадинежад и Раиси, пробывшие на этом посту совокупно 11 лет, тогда как представители другого лагеря — 24 года. То есть для системы скорее привычна расстановка с реформатором в кресле президента при бессменном консерваторе на посту духовного лидера.

Для системы скорее привычна расстановка с реформатором в кресле президента при бессменном консерваторе на посту духовного лидера

Конечно, даже слабый реформатор на посту президента будет ощутимо отличаться от сильного консерватора, каким выглядел Раиси. В то же время для того, чтобы выйти за пределы косметических корректировок внешнеполитического и внутреннего курсов Пезешкияну нужно проявить решительность и стойкость. Последний реформатор на этом посту — Хасан Рухани, занимавший президентское кресло с 2013 по 2021 год — несмотря на первичные успехи при заключении ядерной сделки в целом с этой задачей не справился. В итоге к концу своего второго срока он напоминал статусного эксперта, который активно критикует текущий курс Ирана, но поменять ничего не может и действовать наперекор духовному лидеру и его окружению побаивается.

Как бы то ни было, иранская политическая система показала, что она все еще способна генерировать непредсказуемость и конкурентные выборы. Очевидно, что иранское общество пронизывает один главный запрос — желание перемен. И эти настроения давят на власть, которая вынуждена реагировать и даже идти на уступки.