Мой отец всегда был человеком, любящим навязывать свое мнение. Когда я был совсем маленьким (едва ли достиг пяти лет) он начал приучать меня к «армейской выучке»: я должен был застилать свою кровать по линейке, ходить, как солдат, и руки всегда держать прямо. 

Когда мама заставала нас за такой дрессировкой, она начинала костерить отца, на чем свет стоит, говоря, что у него явные проблемы с психикой. В таком случае он на какое-то время от меня отставал, но всегда говорил, что она растит из меня никчемного не приспособленного к жизни человека.

В восемь лет он решил начать учить меня играть в шахматы.

Стоит отметить, что этого я хотел сам, поскольку видел, как соседские мужчины во дворе за этой игрой проводили целые часы. Я любил за ними наблюдать. Один из них, дядя Алеша даже рассказал кое-что о правилах. Он делал это интересно, поэтому меня увлекало данное занятие.

Я попросил маму научить меня играть в шахматы, но она этого не умела. Но сказала, что папа вроде как умеет и знает правила. Услышав наш разговор, отец решил приступить к моему обучению.

Но проблема была в том, что он не умел рассказывать, как дядя Алеша. Последний не навязывал мне информацию и доносил ее доброжелательно, доступным языком. 

Отец же включал институтского лектора, говорил нарочито сложными терминами и часто отвлекался, чтобы сделать замечания по поводу того, что я не так сижу, смотрю слишком пустым взглядом, говорил другие подобные глупости. Конец каждого такого занятия заканчивался тем, что я начинал рыдать. 

В итоге, я совершенно потерял интерес к игре в шахматы, не подходил к мужчинам во дворе. На зов отца, который хотел провести еще один «урок» я стал прятаться. 

Заметившая это мать снова отругала отца. Их скандал длился несколько часов. Я помню, как сидел в большом шкафу в коридоре и плакал, обнимая какую-то старую пыльную шубу.

Из этого я думаю, можно понять, что в моей семье все было неблагополучно. Мать вышла замуж совсем юной за человека, который, как она сама потом призналась, первым обратил на нее внимание и стал навязчиво ухаживать. 

Поскольку со своими родителями у нее тоже были проблемы, ей льстило, что она привлекла внимание такого человека. Ее не смущала ни навязчивость, ни явная разница в возрасте (отец был старше матери на 14 лет).

Они зарегистрировали брак, не прожив вместе ни одного дня. Кто-то из родственников, имеющий связи при местной администрации, помог выбить «молодым» крошечную двухкомнатную квартиру, что в те времена было не так уж и просто даже в нашем маленьком городе.

Начав вести совместный быт, мать поняла, что слишком уж поспешила. Отец был рукастым, многое умел делать. Но его характер был настолько специфичным, что он, несмотря на свой уже зрелый возраст, не обзавелся ни друзьями, ни хотя бы хорошими знакомыми. 

Привычка учить всех жизни и читать длинные ненужные нотации нередко приводили к скандалам и даже дракам с местными мужиками. На заводе, на котором он работал, с ним старались лишний раз не заговаривать. Мой отец никогда не делал из этого никаких выводов, считая, что прав только он.

Надо признать, что временами он был очень добрым. Мог, например, во что-то поиграть, прочитать смешно книжку или внезапно рассказать действительно интересную историю. Бывало даже, мог угостить конфетой тайком от наругавшей меня матери. 

В такие моменты я очень его любил. И хотел любить дальше. Но этот свет редко пробивался, и снова наружу выходило стремление командовать, наставлять и дрессировать. Причем чему-то действительно нужному, например, что-то чинить, он меня не учил. Это делала мама.

Чем старше становился отец, тем хуже складывалась ситуация. Он перестал хозяйничать по дому, на заводе почти не работал. Основную массу времени он ходил за людьми, контролировал, что они делают и делал замечания. Неудивительно, что, в конце концов, коллектив сделал все, чтобы отца уволили. 

Дома стало невозможно находиться, поскольку меня он старался контролировать все время, делая замечания едва ли не к каждому движению. 

Вот так, не употребляя алкоголь и не распуская рук, человек превратил нашу жизнь в настоящий ад. Мать периодически одергивала его. Но это приводило лишь или к кратковременной передышке от навязчивого внимания отца, либо к очередному скандалу.

По итогу мать, которая слишком уж долго терпела это все, выгнала отца к своим родителям и подала на развод. Отец пытался приходить несколько раз в гости, но она не пустила его даже на порог. 

Только тогда я понял, что такое спокойное детство. Ко мне стали приходить друзья, я перестал бояться находиться дома.

Отца я увидел лишь спустя долгие годы, когда мне стукнуло 40 лет. Я знал, что он получил в наследство квартиру от родителей, продал ее и купил себе землю в полузаброшенном поселке недалеко от нашего городка. 

Не знаю, что на меня нашло, но я решил хотя бы мельком взглянуть на него. Узнав у местных сторожил, где находится его участок, я без труда его нашел.

Старый сухой мужчина сидел возле маленькой покосившейся хибары за шахматной доской. Он не заметил меня. Да если бы и заметил, то, наверное, не узнал. Все-таки он не видел меня 30 лет. А я его узнал, не смотря на то, что он уже сильно состарился за это время.

На шахматной доске были расставлены фигуры, которые он задумчиво передвигал. На противоположной стороне никого не было.

«А ведь там мог быть я», - подумалось мне. Мог бы быть, если бы не болезненное стремление этого человека навязывать свою «мудрость», которая по итогу его же самого привела к деградации и разрушению.

Именно это зрелище – старый мужчина, который сам с собой ведет шахматную игру возле почти разрушенного жилища, стало для меня символом одиночества. 

Того истинного, когда человек совершенно никому не нужен и неинтересен. Когда понимаешь, что за тобой никто не будет ухаживать, никто не поможет в беде. Некому будет ни похоронить, ни помянуть.

Я вздохнул и, ничего не сказав, ушел. На этот раз уже насовсем.