Недетская книга Александры Зайцевой: «Где дом и дым глубин и алый»

В серии «Недетские книги» от издательства «Самокат» вышла повесть Александры Зайцевой. 16-летняя Лена с мамой и братом спасается от домашнего насилия и находят приют в мистическом Доме, где реальность переплетается с магией. «Сноб» публикует начало книги.

Лена не будет жаловаться, постоит, хоть и устала. Ноги у неё сильные, длинные. И вся она длинная, тонкая, но не болезненная, а крепкая. Бегунья, а не макаронина.

Макарониной Лену обзывали в пятом классе, когда она стремительно рванулась к небу и обогнала всех в росте. Её это ранило, конечно, но вида не подавала — им только покажи слабость, никогда не отвяжутся. Зато к старшим классам оказалось, что Лена не такая уж высокая. И худоба её — модная худоба. К тому же характер у Лены твёрдый, спортивный, это важно.

Так что она постоит. А Диника жалко. Он маленький, ему энергию девать некуда, уже измучился весь.

— Пусть Диник пройдётся немножко? 

— Нет, — сказала Марина.— Ну хоть до скамейки и назад? — Нет. Ни шагу. Потерпите, ладно?

Диник промолчал, лишь глаза скосил на Лену. Он изображал солдата на посту. Понял, что нытьём ничего не добьётся, и придумал игру в солдата. Но вряд ли его хватит надолго. Лена вздохнула, потопталась на месте. Подумала, что, если это издевательство затянется, она упадёт — рухнет прямо на жухлую траву и опавшие листья. И останется так лежать, только ноги вытянет, чтобы удобнее было. И, может быть, даже поспит.

Сил совсем не осталось. Не осталось больше сил. По ощущениям они стояли здесь целую вечность, но наручные часы Марины утверждали, что всего двадцать восемь минут. А хоть бы и двадцать восемь. После такой трудной дороги и пять — много.

Выехали вчера утром, ещё по тёмному. Самолёт, поезд, автобус — это след, потому что билеты без документов не купишь. А следы лучше не оставлять. Хорошо, что в интернете можно найти водителя, который довезёт в своей машине, если по пути.

Они нашли двоих.

Первый был молчаливый пожилой дядька. Вопросов не задавал, остановки делал, когда просили, терпеливо ждал возле придорожных кафе, где можно поесть заветренных невкусных пирожков и холодных котлет. Лене понравилось с ним ехать. Было в их внезапном горьком бегстве что-то новое, волнующее, словно настоящая жизнь закончилась и начался фильм, а Лена в нём — главная героиня. И если так, ничего действительно плохого не случится, а если случится, то к финалу всё обязательно наладится. Не о чем думать, когда прошлое потеряло значение, усохло, скукожилось и стало таким маленьким, что и не разглядеть. А будущего нет, оно пока не существует. Есть только дорога. Чувствуй её, смотри в окно, слушай глупые песенки из магнитолы и рассеянно перебирай светлые прядки на макушке Диника, который уснул, положив голову на твои колени. И пусть несутся мимо дома, деревья, столбы с проводами и без, дорожные указатели и грустные коровы в полях. Здравствуйте и прощайте.

А потом, когда стемнело, за окном замелькали огни фонарей и стало ещё лучше, печальнее.

Первый водитель высадил их ночью на площади незнакомого города. Лена и название не спросила, какая разница? Они ждали другую машину, а каменный Ленин протягивал руку с высокого постамента. Указывал путь. На юг, всё время на юг.

Второй водитель, помоложе, оказался любителем поговорить. Правда, болтал он сам с собой, монотонно жаловался на что-то. Лена не прислушивалась, дремала. Сначала сидела прямо, не хотела класть голову на спинку сиденья — в машине пахло пóтом, мокрой собакой и застоявшимся табаком. Грязно.

И окно не открыть, всё-таки осень и ночь, не хватало ещё простудить Диника. Но прикачало, Лена сникла, привалилась щекой к ворсистой обивке. Поплыла и сразу встрепенулась от того, что голова свесилась на грудь, а по подбородку потянулась ниточка слюны. И снова поплыла, и опять рывок, и снова. Сон не сон, от такого только хуже.

На рассвете водитель поднял их, чтобы сходили в туалет. Потому что дальше негде, голая степь на сотни километров. Лена обжигала язык дрянным пережжённым кофе из магазинчика на заправке, ёжилась на ветру и оглядывала бурые пески от горизонта до горизонта. Фильм закончился, захотелось домой. Просто потому, что там не надо ехать. Так сильно захотелось, что пошла бы назад пешком, если бы это было возможно. Зато Диник выспался, познакомился с местной кудлатой дворнягой и выглядел вполне довольным. Хоть что-то.

А дальше и правда была только степь. Земля и небо, небо и земля. Великая пустота. Редкие хибарки и непонятные названия на указателях: Баскунчак, Сасыколи, Чапчачи, Ашулук... Водитель слово не сдержал, оставил их на трассе, а сам свернул на грунтовку. Крикнул напоследок: «Здесь недалеко, скоро маршрутка будет». И снова ждали. Сняли и спрятали куртки в сумку, потому что слишком жарко для октября, уселись на бордюр возле кривой ржавой остановки, допили воду из последней бутылки.

«Куда мы? Зачем?» Но Лена знала ответы. Подальше. Чтобы на время исчезнуть. Кажется, в этой плоской, совершенно голой пустыне совсем негде спрятаться, но в то же время именно здесь человек — только песчинка, попробуй отыщи. А три человека — три песчинки. И гонит, гонит их ветер. В город у реки. Во двор этого ни на что не похожего дома.

Дом нигде не начинался, нигде не заканчивался и замыкал пространство двора в чёткий квадрат. Со стороны центральной улицы — ничего особенного, дом как дом, только очень старый и неухоженный, но стоило войти в ворота... Лена медленно поворачивалась вокруг своей оси, разглядывая три этажа светло-серых стен, крытых круговых галерей с непрерывным чередованием арок — широкая-узкая-широкая-узкая, с деревянными лестницами, которые сходились и расходились на каждом этаже косыми крестами. Потом потрясённо посмотрела на Марину: «Это что, музей?» — но быстро сообразила, что здание слишком ветхое для музея — битые кирпичи, трещины, оборванные провода. К тому же бельё на верёвках сушится: простыни в линялых розах, полосатые полотенца, футболки и треники. И пахнет какой-то едой, кажется жареным луком или рыбой. Марина тоже осмотрелась, но без удивления, напряжённо. «Нет, тут живут, — пробормотала она. — А раньше, давно, персы торговали. Они и построили. Диник, не надо! Идите сюда».

Марина уверенно прошла в центр двора, ещё раз огляделась, нахмурилась, сдвинулась на пару шагов в сторону и поставила сумку с вещами на землю. «Здесь». Здесь они и стояли уже двадцать восемь... тридцать две минуты. Положили к ногам свои рюкзаки — Лена школьный, Диник детсадовский, с плюшевой мордой тигра на кармане. Снова оглядели арки, подвальные окошки и мансарды, чахлые кустики цветов у каждого из четырёх крылечек, плети дикого винограда на стенах, цветочные горшки и банки из-под эмалевой краски, в которых тоже что-то росло. Снова оплакали свои телефоны, которые Марина опустила в урну ещё вчера на площади с Лениным, потому что «мне так спокойнее, ну по- жалуйста, потом новые купим». Разозлились, когда запретила отходить. Ещё сильнее разозлились, когда отмахнулась — «не знаю сколько, сколько нужно, стойте». Но послушались. Даже Диник понимал, что Марине труднее, чем им. Из-за ожогов, которые наверняка болели. Из-за ссадины над бровью, которую Марина прикрывала чёлкой. У Лены тоже синяки, но разве можно сравнивать. Вот они и стояли. Долго. Сколько нужно.

Иногда мимо ходили люди, но словно не видели женщину лет тридцати пяти, долговязую старшеклассницу и маленького мальчика. Пару раз во двор заезжали машины. Одна осталась возле клумбы, другая уехала. Несколько ребят бегали кругами с мячом не меньше часа, но держались на расстоянии и даже не взглянули.

— Эй! Эй, дети! Я вам говорю! — не удержалась Лена. Никакой реакции. Тогда она повернулась к Марине: — Они что, нарочно нас игнорируют?

Та лишь пожала плечами.

И снова потянулись вязкие, унылые минуты. Диник уже не играл в солдата, а прилёг на сумку и закрыл глаза. Лена присела на корточки, но Марина велела встать. Сказала: «Он маленький, надеюсь, ему не обязательно, а тебе надо со мной». И Лена стояла. Слушала смутные голоса из окон, смотрела на пожилого дядьку в растянутом спортивном костюме, который долго шаркал на галерее, развешивая между простынями и пелёнками связки солёной рыбы. Провожала глазами толстую тётку с собачкой, пока те важно шли со двора. И девушку с пакетом из супермаркета, пока та поднималась на третий этаж. Разглядывала тощего серого кота с порванным ухом и серого же с фиолетовым отливом голубя. Следи- ла за тенями, которые двигались от стены к стене вслед за солнцем. Уже вечер.

Люди приходили, уходили, медленно утекало время, только Лена, Диник и Марина были неизменны и неподвижны. Они да совсем древний дед, которого Лена заметила не сразу. Сидел он на стуле с высокой спинкой в дальнем углу двора и будто сливался с тёмно-коричневой дверью, собранной из широких досок. Сам тоже коричневый, морщинистый, двумя руками опирался на палку, глядел неотрывно перед собой. Или спал с открытыми глазами. Скорее всего, спал.

Вот бы тоже присесть.

— Я больше не могу, — сказала Лена. — У меня колени подгибаются, я правда не могу. Не понимаю, почему так важно стоять именно здесь, но...

— Нас должны встретить именно здесь. Потому что здесь для одних людей мы незаметны, но другие видят. Нужные. Я бы хотела тебе объяснить, но слишком мало знаю. Мне сказали сделать так. Надо ждать, — Марина смотрела умоляюще. — Обопрись на меня, станет полегче.

— Нет, ты сама уже шатаешься. И что будет, если стемнеет, а они не придут?

— Она.— Что?— Если ОНА не придёт. За нами.

Она пришла.

Сначала хлопнула дверь в глубине дома, потом на третьем этаже появилась она — в полукруге арки, как в раме, — скрестила руки под грудью и в упор посмотрела на Марину. А Марина шепнула Лене: «Что бы ни случилось, молчи. Я сама». 

С 10 сентября по 15 октября «Самокат» запускает литературную мастерскую с писательницей Александрой Зайцевой «Город Зеро. Магия и мистика провинций». Курс для тех, кто хочет научится видеть магию в обыденном и адресован как начинающим, так и продолжающим авторам