В «СамАрте» поставили «Бурю»

Три красавицы в черных кокошниках, появляясь из огромной канализационной трубы, декламируют: «У лукоморья дуб зеленый…» Не узнали? Это же «Буря» Уильяма Шекспира. Текст великого английского классика в переводе Михаила Донского в театре «СамАрт» поставил приглашенный режиссер Мурат Абулкатинов. «Бурю» называют философской поэмой, итогом творчества барда, его завещанием человечеству. В основе фантастического сюжета — история о герцоге Миланском, которого его коварный брат в сговоре с королем Неаполитанским отправляет вместе с крошечной дочерью на утлом суденышке. Море выносит их на остров, где Просперо становится могущественным волшебником и повелителем духов благодаря ученым книгам. И вот спустя годы судьба дарует ему шанс на реванш — корабль со всеми его врагами оказывается поблизости. Остров, на котором разворачиваются события, представляет собой пустыню, которую художник Софья Шнырева украсила гигантской канализационной трубой, шершавой бетонной стеной, пучками сухоцвета и черным остовом дерева. Все это великолепие, приправленное изрядным количеством дыма, навевает мысли о постапокалиптическом или загробном мире. Злосчастные персонажи мечутся по всему пространству сцены, в том числе по галереям над ней. К сожалению, в этот момент не представляется возможным понять, кто из актеров произносит реплики, и даже знакомство с первоисточником не спасает зрителей, утопающих в хитросплетениях полилога. Зато когда режиссер позволяет исполнителям «обрести лицо», выводя их из сумрака галерей, актеры показывают выразительных и ярких персонажей. Коварный брат Просперо Антонио (Алексей Елхимов) подговаривает морально неустойчивого Себастьяна (Павел Маркелов) на убийство ради захвата власти очень по-деловому. Четко и уверенно раскладывает по полочкам детали плана, как будто предлагает выгодный бизнес-контракт. Решив не довольствоваться шекспировским текстом, постановщик ввел в ткань сценического повествования и цитаты из булгаковского «Бега». Кроме литературных аллюзий есть и мануфактурные. Просперо в исполнении Петра Касатьева одет в шинель Хлудова, его дочь в исполнении Анастасии Вельмискиной носит некую реплику этого военного наряда. Персонажи, прибывшие на корабле, щеголяют в деловых современных костюмах. И даже шут Тринкуло (прекрасная комедийная роль Вероники Львовой) одет в бриджи и белоснежную рубашку. Михаил Афанасьевич встретится и в конце спектакля. Три сказительницы, набросив белые халатики на свои черные наряды, проведут операцию над дикарем Калибаном (Ярослав Тимофеев), словно над Шариковым, приправляя ее цитатами из «Собачьего сердца». Собрать воедино все отсылки и разномастные детали постановки представляется делом трудновыполнимым. Поэтому за ответами на многочисленные вопросы журналисты после премьеры обратились к автору этого непростого сочинения — режиссеру Мурату Абулкатинову. — Что для вас буря? — Буря вмещает в себя абсолютно все: это природное явление, исторический катаклизм, страсти, чувства. — Как возникли параллели с текстами Михаила Булгакова? — «Буря» — история человека, который оказался вне своего дома — так возникла ассоциация с «Бегом». Потеря родины, желание ее обрести. Это скорее скользящая параллель, нежели прямая.  — Почему вы взяли для постановки «Бурю»? — Когда я учился в ГИТИСе, у нас был семестр Шекспира. Какие-то первые подходы к этой пьесе были сделаны там. И любопытство к ней возникло еще тогда. По дороге в институт я вышел на станции метро «Арбатская». Там стояли ларьки с носками, рядом музыкант зарабатывал, раздавался шум автомобилей, справа стояло здание с огромным экраном. И я подумал, что этот мир невероятной эклектики и есть буря. Мы живем вне единой стилистики. История абсолютно сегодняшняя. В ГИТИСе я делал первые попытки — ставил отрывок для экзамена. С тех пор хотелось вернуться к материалу и всю историю рассказать. Поэтому с художницей Соней Шныревой мы искали мир, который не принадлежит никакому времени, максимально разрознен и эклектичен. И это все тоже буря. — Почему жанр вашего спектакля «сказка»? — Мне кажется, сейчас как раз время сказки, время попадания в мир иллюзий, мир фантазий. Хочется выйти в объем, в эту эпичность, вместе с тем не потерять человеческие отношения. И не потерять комическое ощущение автора. Шекспир — это объем, большой масштаб. И он достигается за счет неразрешимых отношений и вопросов. — Что здесь делают черные кокошники? — Мы играли с тем, что у Шекспира это некая сказка. Мне хотелось, чтобы в спектакле были три женщины, которые рассказывают нам историю. И у которых в сознании также существуют обломки других случайных произведений. Рассказчицы, которые влияют на историю, как-то ее видоизменяют. Некая славянско-скандинавская мифология. Те же макбетовские ведьмы, мойры, которые плетут нить судьбы. А черный — это красиво. Все на грани то ли сна, то ли бреда. В пьесе часто звучит слово «сон». Оттуда также возник булгаковский «Бег», потому что это пьеса из снов. Не совсем логическое варево. — У Шекспира пьеса с благополучным финалом, у вас он трагический. Почему? — У меня есть убеждение, что Шекспир немного обманывает. Особенно в комедиях. Ты чувствуешь, как пьеса напряжена, как она строится, и никак из того не вытекает счастливый конец. На мой взгляд, это было сделано искусственно, и нужно заканчивать чуть раньше, чем написано. «Мера за меру», «Двенадцатая ночь», «Буря» — ощущение нависающего трагизма, и вдруг — искусственный финал. В этом смысле мы пошли за автором — именно так должно было разрешиться. Как можно себе представить, что человек прожил столько лет на острове и вдруг со своими предателями поедет на одном корабле? Он понимает, что его дочери нельзя оставаться здесь, она должна присоединиться к большому миру, но не готов к тому. Для него это большое потрясение, вызывающее отчаяние. Герой потерял смысл существования — он все делал ради дочери.  Мне кажется, здесь очень серьезно заявлена тема Миранды — девочки, которая становится взрослой и у которой отняли детство. Она впервые сталкивается с чувством, с другим людьми помимо отца. Также мне интересен Калибан — юноша, потерявший мать. Если разобраться, он не чудовище, им движут естественные порывы, нормальные желания, свойственные молодому человеку. — Вам важно, чтобы разгадали все ваши аллюзии? — Нет. Мне важно, чтобы люди чувствовали что-то в зале, подключились к героям. Ребусы — это игра, придуманная для того, чтобы придать больший объем происходящему на сцене. Фото: Светлана Келасьева