Мирный атом. Чего чернобыльцы не могут простить государству?

26 апреля исполнилось 30 лет со дня страшной катастрофы на Чернобыльской АЭС. Как сегодня живут её ликвидаторы?

В ликвидации аварии участвовало почти 600 тыс. человек, из них более 2 000 липчан. Многих уже нет в живых. А те, кто ещё с нами, вынуждены каждый день бороться за свои права – права, которые они заработали собственным здоровьем, защищая миллионы жизней. О том, как живут сегодня герои, мы поговорили с председателем Липецкой областной организации инвалидов «Союз Чернобыль» Михаилом Барвинским.

Как скрывали правду

– Михаил Борисович, как вы попали в Чернобыль?

– Как и многие – призвал военкомат. Я в то время работал на Новолипецком металлургическом комбинате, а до этого служил в армии командиром роты химзащиты. Видимо, государство посчитало, что в Чернобыле знания офицера–химика пригодятся. Правда, забрали меня не сразу. Осенью 1986 г., когда нас уже готовили к отправке, неожиданно дали отбой. Вновь призвали только в феврале следующего года. Я знал, рано или поздно это случится, но «закосить» даже мысли не было. Это сейчас такие понятия, как патриотизм, долг перед Родиной для многих ничего не значат, а тогда было иначе.

– Но ведь вы как офицер–химик знали о грозящей опасности?

– Конечно, я понимал, что ситуация серьёзная. Но всего масштаба катастрофы не представлял, пока не оказался на станции и сам всё не увидел. Ведь информации не было никакой. Газеты писали, что случилась маленькая авария и её последствия столь незначительны, что уже завтра всё будет хорошо. С тех пор я не доверяю прессе. Даже после катастрофы нам продолжали говорить, что наши реакторы – самые надёжные в мире.

– Что в Чернобыле поразило вас больше всего?

– Заброшенность. Припорошенные снегом тротуары, дорожки к домам, и нигде нет человеческих следов. А ещё перемёрзшие коричневые яблоки на деревьях.

Всё это резко ударило по глазам. Такие же эмоции я испытал, когда попал в Припять. Пустые детские площадки, брошенные дома. Очень тягостное такое впечатление.

– Говорят, что радиацию до определённой дозировки никак не почувствуешь, а последствия проявятся позже. Это так?

– Не совсем. Я, например, хорошо её ощущал, когда работал на крыше третьего энергоблока. От радиоактивного воздуха постоянно перехватывало дыхание, чувствовалась сильнейшая усталость. В мои обязанности как офицера радиационной безопасности входило делать замеры и следить за тем, чтобы люди, которые очищали кровлю, не переоблучались. Несколько раз я даже запрещал выпускать их на крышу, спорил с начальством, доказывал, что это опасно. И мог настоять на своём.

– Много хватанули рентген?

– 18 при допустимых 25. Ещё три набрал, когда ездил с бригадой долбить фундамент в 402–е помещение. После чего мне выдали увольнительную. Всего я пробыл в Чернобыле 2,5 месяца, но этого мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Помню, как приехал домой в конце апреля, пошёл на рыбалку, только забросил удочку, как перед глазами всё поплыло, очнулся уже вечером. Диагноз – дисциркуляторная энцефалопатия (заболевание сосудов головного мозга. – Ред.). С тех пор меня мучают постоянные головокружения, отсутствие сна – я и сейчас почти не сплю. А ещё больная щитовидка, суставы. Из оставшихся в живых чернобыльцев каждый второй – инвалид.

За что борются?

– Люди потеряли здоровье. Государство обязано их лечить, снабжать лекарствами. Оно это делает?

– Лекарства по 30 руб. на нас не действуют, а по 3 тыс. нам никто не даёт. Единственное, что у нас оставалось для поддержания здоровья – санаторно–курортное лечение. Раньше мы без очереди могли получить путёвку. А теперь нас приравняли ко всем и говорят – ждите. Но ждать можно бесконечно, если я, к примеру, шеститысячный в очереди, а путёвок всего 1 500. К сожалению, несмотря на все заверения, социальные гарантии чернобыльцам уменьшаются. Хорошо хоть выплаты получаем регулярно, а раньше и их добивались с боем.

– Какая ситуация с жильём? Помню, отчаявшись его получить, чернобыльцы голодали.

– Было такое. И мы добились, чтобы наши требования выполнили – сегодня чернобыльцы жильём обеспечены. Более 200 семей улучшили свои условия.

– Почему нужно доводить до радикальных мер? Неужели нельзя решить всё мирно?

– Мы – федеральные заложники. Когда наши семьи лишали 50–процентной льготы на коммунальные услуги, а в Красноярском крае приняли свой закон, позволяющий их сохранить, нам сказали – они не должны были этого делать. Но сделали! А в Омской области по местному закону каждому инвалиду–чернобыльцу ежегодно выплачивают по 5 тыс. рублей. Всё зависит от политической воли. Есть она, например, у нашего мэра, так он и памятник чернобыльцам отремонтировал к 30–летнему юбилею, у других её, видимо, не хватает.

– Жалеете, что попали в Чернобыль?

– Нет, у каждого поколения своя война. Для меня войной был Чернобыль. Я просто защищал свою Родину.