Если бы заводы жили, как черепахи, лет по 200...
Раньше, когда все мы были советскими людьми, каждое утро для нас начиналось с трудовых подвигов страны: кто где что перевыполнил, сколько набурили, проложили, выплавили, собрали, намолотили. Честно говоря, доставали эти хроники порядком. А теперь скучаем о них как о чем-то дорогом, но ушедшем. С этого, собственно, и начался наш разговор с Виталием Черных...
Наш царскосельский завод «Гофра-2001» выпускает продукцию для железных дорог: трубы, арки мостов, тоннелей, гофрированные водоотводные трубы диаметром до 3 метров и толщиной до 8 мм. Там, где ландшафт не позволяет строить мост, укладывается такая труба. То, что она гофрированная, дает ей жесткость. По сейсмике выдерживает 8,3 балла, а высоту насыпи и давление грунта — до 42 метров. Мы поставляли их на Камчатку, в Хабаровск, в Забайкалье, в Сочи к Олимпийским играм. В России такую трубу впервые применяли под Азовом еще в 1903 году. Их выпускали на Обуховском заводе. Но потом производство было приостановлено, и делали их уже только в Европе, Америке и Канаде. А вот мы снова к ней вернулись.
— А сейчас Обуховский завод существует?
— Существует, но трубы такие уже не выпускает. В Петербурге и в области их выпускаем только мы.
— То есть у вас здесь конкурентов нет?
— Сейчас это не главный показатель. Главный показатель — многопрофильность трубы, тут множество нюансов. У нас оборудование морально подустарело, мы производим всего один вид гофры. А наш главный конкурент, Алексин в Тульской области, производит 4 вида гофры — это же их основное направление, вот они оборудование и обновляют постоянно.
— Cколько человек здесь работает?
— В лучшие времена было 300 человек, сейчас — 200. Упали объемы-, поскольку снизилась востребованность продукции. Пики приходились на строительство здесь кольцевой дороги, потом на сочинскую Олимпиаду. Большие заказы были при восстановлении Восточно-Китайской дороги, это Чита — там мы два года сотрудничали с Забайкальской железной дорогой.
— А какая на заводе зарплата?
— С учетом спада объемов производства составляла 38 тысяч рублей. Но платится она день в день. В конце 2015-го доходила до 48 тысяч. Естественно, у сдельщиков все зависит от объемов.
— Вы привязаны к евро?
— Еще как! Все оборудование импортное. На гофре — шведское, и хотя куплено оно давно, но работает в агрессивной среде, где испарения кислот, поэтому и оборудование, и электроника быстро выходят из строя, к ним приходится покупать импортные запчасти. А главное, цинк приходится покупать за доллары, так что цена на него выросла в два с лишним раза.
— А каков прогноз, как собираетесь выживать? Говорят, кризис — это надолго.
— Объемы строительства в том же Санкт-Петербурге упали, и, соответственно, упало производство строительных металлоконструкций. Дорожники тоже снизили темпы. Гофрированные конструкции мы последний раз делали осенью. Так что прогнозы не слишком радостные.
— У вас, говорят, производство вредное?
— Вредное, хотя мы находимся под строгим экологическим контролем и природоохранного комитета, и эпидстанции. Недалеко здесь от нас на перекрестке пост, который постоянно замеряет, сколько находится в воздухе опасных для человека веществ. Мы живем в режиме сплошных проверок.
— У вас, наверное, в основном мужчины работают?
— Из 200 работающих на заводе 68 женщин: экономисты, начальники смены, ОТК.
— Все местные?
— Практически. Это спальный район города Пушкина, и работу здесь найти трудно. Поэтому завод для пушкинцев — это стабильность.
— А сколько еще здесь, в Пушкине, производств?
— Три завода. А населения — 220 тысяч.
— Молодежи, наверно, мало...
— Кто из молодых сейчас хочет стоять у станка? Сложно найти даже инженеров. ПТУ ликвидировали, а что взамен? Военно-промышленный комплекс — Балтийский завод, Морской, Северная верфь — вынужден создавать свои ПТУ при заводах, платить пэтэушникам стипендию порядка 20 тысяч, чтоб они только подписали контракт, и все равно не набрать. Рабочая профессия не в чести. Еще несколько лет назад нам как говорили? Нужно воспитать цивилизованного потребителя, а все остальное, мол, купим. А вот санкции ввели — и все, ничего не купишь. Пожинаем плоды такой политики. Вот сейчас пройдем по цехам, сами увидите, что молодежи кот наплакал. А то приходят после института и говорят: «Я бы хотел в конструкторском бюро работать». — «На какую зарплату рассчитываешь?» — «Тысяч 50». — «Что умеешь?». Ничего. В институтах экзамены покупаются, сильно подкосило ЕГЭ. Приходит человек с высшим образованием и ни-че-го не умеет. А рабочим быть не хочет — как же, у него ж высшее! Поэтому сварщик — дефицит, слесарь — дефицит, ремонтники — дефицит, все — дефицит.
Виталий Алексеевич повел по заводу. Площади огромные, все увито трубами, агрегаты шумят, и вся атмосфера чем-то напоминает киношную планету Плюк из «Кин-дза-дзы». Но, как ни странно, именно этот добротный дизайн как раз и симпатичен для экскурсанта на час. Обычно так рассматриваешь старинные инструменты — всегда поражаясь их особому изяществу.
Пара человек в специальных очках стоит возле огромной металлической камеры, в окна которой хорошо видна ванна 12,5 метров, здесь при температуре 450 градусов плавится цинк, идет процесс цинкования изделий.
— А еще мы уже 8 лет выпускаем карьерные экскаваторы, — показывает куда-то Виталий Алексеевич, форсируя голос из-за шума. — С Ижорским заводом по кооперации. Они их поставляют на горно-обогатительные комбинаты не только в Россию, но и в Пакистан, Индию, Иран, Казахстан. И козловые краны. Их так называют, потому что похожи на спортивный снаряд.
Возмущается, говорит, что в Питере завод имени Свердлова поставлял отличные станки на экспорт, а сейчас все закрыто, даже гвозди — и те китайские.
Хоть и ругается, а все равно видно, что положительный человек этот Черных. Офис весь в цветах — садовника держит на полставки. В приемной — аквариум с черепахами. Рассказывает, как ухаживают за ними. Если, говорю, они и вправду живут 200 лет, то будут друг другу рассказывать: помнишь, мол, когда еще жили на «Гофре»...
Виталий Алексеевич смеется: «Двести не двести, но хотелось бы еще пожить, нам же уже и так 120 стукнуло»...