Фазиль без Чегема

Судьба Фазиля Искандера, последнего из великих классиков советской литературы, сложилась настолько кинематографически красиво, что о ней стоило бы снять полнометражный фильм, полный света, добра и любви.

Родившийся в 1929 году в Сухуми писатель ушел из жизни на закате июля 2016-го, признанный, читаемый, не изменивший себе и сказавший все, о чем хотел. Не каждому инженеру наших душ, чьи произведения включены в школьную программу, выпадало такое счастье.

О впечатляющем творческом пути Фазиля Абдуловича можно прочесть в энциклопедиях, да и сам он охотно говорил о себе. О том, каким был глубоким человеком, еще напишут те, кто знал мастера лично. Мы же — ​обычные читатели и поклонники его таланта — ​всегда будем вспоминать об Искандере с теплотой: он в полной мере обладал той мудростью, которую сам называл «умом, настоянным на совести», его бесконечное обаяние, порядочность и такт трудно поставить под сомнение. Совершенно лишенный апломба, он являлся действительно «больше, чем поэтом». Часто знаменитая формула употребляется не к месту, но случай создателя абхазского литературного эпоса «Сандро из Чегема» подходит для определения идеально. Искандер стал полномочным представителем маленького абхазского народа в большой литературе, и с детства впитанное двуязычие (писал, разумеется, по-русски) сослужило ему и всем нам добрую службу.

Язык Искандера чудесен, при этом автор не играет строчками, стараясь похвастаться, как ловко умеет жонглировать образами. Почему? Потому что не делает подобного певец, творящий эпос, так уж повелось: нужно поведать современникам увлекательную историю, которая уйдет далеко за горизонт, будучи многократно пересказанной грядущими поколениями. Отточенность формулировок рождается из необходимости мгновенного запоминания. Такие афоризмы, как «Прогресс, друзья, это когда еще убивают, но уже не отрезают ушей» или «Стремление к абсолюту совести породило великую русскую литературу. А стремление к абсолюту свободы — ​великое одичание общества», рождаются не ради красного словца, а чтобы полнее выразить мысль.

Однако не одними емкими цитатами и тонким юмором замечателен Искандер. Вспомним, с какой любовью (от нее-то и рождается образность!) автор описывает пятнадцатилетнюю дочь дяди Сандро: «Лицо ее дышало — ​вот чем она отличалась ото всех! Дышали глаза, вспыхивая, как вспыхивает дно родничка, выталкивая струйки золотистых песчинок, томно дышали подглазья, дышала шея так, что частоту биения пульсирующей жилки можно было подсчитать за пять шагов от нее. Дышал ее большой свежий рот, вернее, дышали углы губ, не то чтобы скрывающие тайну ее чудной улыбки, но как бы неустанно подготавливающие эту улыбку задолго до того, как губы ее распахнутся. Казалось, углы губ ее пробуют и пробуют окружающий воздух, вытягивая из него какое-то солнечное вещество, чтобы благодарным сиянием улыбки ответить на сияние дня, шум жизни».

В этом отрывке через край толстовской любви к своим героям, «Сандро из Чегема» — ​сборник новелл о небольшой абхазской деревне, оказавшейся в жерновах XX века и вынужденной меняться, конечно, не похож на «Войну и мир», но между двумя текстами есть нечто общее. Искандер, как и Лев Толстой, стремился запечатлеть весь огромный масштаб происходящих событий, глядя на них глазами человека, не умеющего возомнить о себе слишком много.

И в «Созвездии Козлотура», и в рассказах герой Фазиля Абдуловича совсем негероичен, он похож на Пьера Безухова, в растерянности стоящего перед свалившимся на него наследством, или Андрея Болконского, отрешенно взирающего в небо Аустерлица. Что делать, если время проходит по тебе катком, не щадя нежных чувств? Дядя Сандро из Чегема старается сохранить в себе все хорошее, что в нем есть: он не всегда пример для подражания, но в образе этого обаятельного, витального южного плута воплощено то миропонимание, которое и позволило самому Искандеру очень остро разочароваться в 90-х и замолчать. Назовем это «здравым смыслом»: и хотя словосочетание слишком заезжено, другого все равно нет.

Советский Союз, который писателю нравился не во всем, служил единственным залогом того, что в общем хоре голосов найдется место и для абхазцев, и для жителей маленькой деревни: можно было сколько угодно бегать от колхозов и бороться за свои обычаи, однако после отделения республик довольно быстро выяснилось, что сами по себе малые народы никому не интересны: в наступившей реальности они способны лишь стать фигурами на глобальной шахматной доске.

Оставленность — ​это чувство ироничный Искандер переживал остро и болезненно: нет, сам он не был столь высокого мнения о себе, чтобы считать, будто все должны бегать вокруг писателя и возносить хвалы. Он высоко ценил своих земляков, о которых писал всю жизнь. Но сейчас Чегем заброшен. Умирал Фазиль Искандер в России, где о Сандро и Абхазии вспоминали редко. Великий эпос малой нации читали в Советском Союзе, а в нашей нынешней стране ему не нашлось отдельного места. Вне империи очень трудно быть писателем целого народа, да и просто русским классиком — ​та еще задача.

Искандер не сдался, но и слов у него не осталось. Все было сказано в 60-е, написано в 70-е, произнесено в 80-е. Фазиль без Чегема, как Дон Кихот, боролся за своего Санчо по имени Сандро, и если вы читаете этот текст, то рыцарь, наверное, одержал победу.