Воскресший селезнёв
Возглавив в 2001 году «ЛГ», я ждал появления друга юности с минуты на минуту, даже спрашивал у секретарши, не заходил ли он в моё отсутствие. Нет, не заходил. Селезнёв вдруг исчез. Несколько раз я предпринимал тщетные попытки разыскать его, пока кто-то – кажется, покойный ныне Юрий Чехонадский (наш однокашник по семинару Сикорского) – не сообщил мне скорбно, что мой товарищ, по выражению Михаила Светлова, «ушёл в дальнюю область, заоблачный плёс…» И песню унёс. Другой чёрный вестник выразился конкретнее: «Игорь умер в психушке». Я принял эту весть с грустной готовностью – наше поколение редело стремительно: Коля Дмитриев, Гена Касмынин, Галя Безрукова, Женя Блажеевский, Саша Щуплов… Готовя новую редакцию эссе «Как я был поэтом», впервые напечатанного в 2001 году, я вставил в этот мартиролог имя своего давнего товарища Игоря Селезнёва… И вдруг месяц назад раздаётся звонок и удивительно знакомый голос спрашивает:
– Юра, знаешь, кто тебе звонит?
– Кто?
– Только не падай!
– Я сижу.
– Игорь Селезнёв.
– ?!.
Оказывается, он прочитал моё эссе в интернете, обнаружил своё имя среди утрат, справедливо вознегодовал и решил восстановить справедливость. Мы встретились и обнялись. Жив. Здоров. Ум, как всегда, ясен и остр. На мой вопрос, куда же он исчезал и почему не давал о себе знать целых 16 лет, Игорь посмотрел на меня с мудрым сочувствием и ответил: «Зачем? Для того, что я сейчас делаю в поэзии, журналы, газеты, публикации вовсе не нужны…» Однако я этой уверенности не разделяю и потому предлагаю читателям «ЛГ» подборку стихов Игоря Селезнёва, друга моей юности, так внезапно к нам вернувшегося, точнее, никуда из русской поэзии не уходившего.
Юрий ПОЛЯКОВ
В мороз шумит вода...
Игорь СЕЛЕЗНЁВ
* * *
– Бессовестный, – сказала мать впотьмах.Пошли домой! – и мы домой пошли.
Горело электричество в домах.
И нас из окон видеть не могли.
Нельзя меня увидеть из окна
за отраженьем комнаты в стекле.
Была дорога долгая темна.
Но твёрдо я по мёрзлой шёл земле.
Последний раз.
Не буду. Никогда.
Гудят под напряженьем провода
за сотни вёрст –
и слышу я один,
как, падая на лопасти турбин,
вода шумит!
В мороз шумит вода...
ЗАРУБКИ НА ДВЕРНОМ КОСЯКЕ
Башку под косяк подставляю…И в ней
хватает пробоин,
а матери я недостоин своей,
отца недостоин…
Чем дальше от всех
и чем тоньше в кости,
тем кажешься выше,
отец надо мной захотел соскрести
зарубки свои же…
Как хочет…
Но в нём сомневаться не смей
и лучше не смейся –
отец бескорыстен до мозга костей
и честен донельзя…
* * *
В канаве воды напился.Так вот он, передний край
всей жизни, не добивай
сочувствием, я пробился.
Вперёд упаду пускай уж.
Я мрак придавил собой,
и взору какая залежь
открыта в земле сырой...
* * *
Спали в разных комнатах.Привстав
на подушке, всматривался он
в потолок – и вскакивал стремглав.
Чувствовал, что воздух раскалён.
В стену лбом, упорно каждый раз
засыпал, прислушивался часто.
Било полночь!
В этот страшный час
тьма во тьме отчётливей гораздо.
После сам себе не будешь рад,
если не используешь попытки.
К ней войди. Неважен результат.
Нет так нет. А будешь не в убытке.
Ведь поставь она заслон ему,
он бы тихо встал в торец барьера,
и спокойней стало б самому
сразу же.
А ей была бы вера.
Для него безбожно здорова.
Он бы понял. Никакой обиды.
Самая что ни на есть Москва.
На неё он мог иметь бы виды.
В комнате видна, в дверной проём,
родственница дальняя знакомых.
И в квартире всей они вдвоём.
И надежду он терял на промах.
Если б знала! Если б не спала!
Он идёт попить!
Она лежала,
руки положив на одеяло.
И смотрела твёрдо из угла.
И назад, воды попив сырой,
комнату насквозь прошёл послушно.
Быстро на диван вернулся свой.
Всё в порядке. Ничего не нужно.
(Так бывает. На себе дорогу
еле тянешь через город весь
и к дверям подходишь понемногу:
что там о тебе решили здесь?
Нету никого – и слава богу!)
Так и есть. Назавтра по своим
достопримечательностям смело
с гостем шла
и, в полдень рядом с ним
слыша бой курантов, чуть краснела.
* * *
Пятьдесят не пятьдесятей кругом, но смотрит строго.
Косо в спину ей свистят
дальше цели, мимо срока.
Да, живёт не в первый раз,
нет зато ни в чём подлога.
И поэтому сейчас
не нужна ничья подмога.
Хватит. Но постой-постой.
Ведь проходит мимо главной
синагоги лобовой,
правомочной, неослабной.
Посвист прямо с мостовой.
Вот он где, немолчный, очный,
кучный вызов призовой
Вологде её бессрочной.
Что зарделась? Пробрала ж.
Огляделась – и с помоста
тротуара в самый раж
ей сплясать ещё не поздно.
* * *
Я трубку снял. Поговорим серьёзно.Я трубку положил. Пока не поздно.
С базара ёлку женщина несла.
К тебе назавтра выбегу до света.
И под ногами, надо ж, ёлка эта
уже лежала –
первого числа…
* * *
Где скрываюсь, отбился от рук?Пусть отец все подвалы вокруг
обежит.
Но подумалось вдруг:
у меня-то его голова!
Плоть от плоти… У самого шва
на чулке у соседки трава
забывается, вянет во сне.
Кто стоял здесь не раз и не два?
Кто закат на кирпичной стене
узнаёт – и шагает ко мне?
И от кровного страшно родства.