Арт-деятель Андрей Бартенев: "Художники лучше понимают, куда двигать будущее"

23 августа в галерее "Здесь на Таганке" открывается выставка "Переспелые пальцы слонов", куратором которой выступил художник Андрей Бартенев. Корреспондент сетевого издания m24.ru Екатерина Кинякина пообщалась с ним о проблемах стрит-арта и ситуации в современном российском искусстве.

– Раньше вы делали в основном объекты, а выставка "Переспелые пальцы слонов" – стрит-арт и граффити. Как вы к этому пришли? Вы давно хотели этим заняться? – В августе прошлого года Лиза Фокина, на то время являвшаяся руководителем объединения "Выставочные залы Москвы"(ОВЗ. – прим. авт.), предложила мне взять галерею в том же доме, где я живу. Конечно, помимо моей основной практики – перформансов, выставок и педагогики, которой я много занимаюсь, мне всегда было интересно сделать кураторский проект. И я увидел в этом галерейном пространстве лабораторию, где я могу не только опробовать свои собственные идеи, но и помочь своим друзьям-художникам почувствовать некую необходимость, азарт и энергию от самого процесса творения. Поэтому мы стали делать такие выставки, где все перемешивается – старшее поколение встречается с молодым, а стрит-арт сочетается с монументальной живописью и скульптурой. Первая выставка называлась "Ногами в воде, головой в облаках". И на ней я почувствовал, что моя мысль была верна, что художникам нужны такие неожиданные сочетания. – В ММСИ была выставка "Скажи: я тебя люблю". Там тоже были работы ваших студентов? – Это была моя ретроспективная выставка, часть которой я посвятил моим работам, а часть – работам семидесяти моих учеников. – Потом была выставка "Портреты счастливых людей", после которой вы заявили о том, что покидаете пост художественного руководителя галереи. – Да, когда ОВЗ было расформировано, и к руководству пришла Алина Сапрыкина, в этот переходный период произошло недоразумение. Тогда в новую команду пришла Ирина Саминская, мой давний хороший друг, и уговорила меня остаться. Но буквально неделю назад департамент культуры сменил руководство "Выставочных залов Москвы", и теперь нам придется вновь выстраивать отношения с новыми начальниками. У меня были запланированы еще три выставки на конец года: "Веселая карусель", "Кот о кошке, киса, мяуки" и после – "Новогодний вихрь". И по всем этим проектам у меня уже велась работа с художниками. Поэтому давайте посмотрим, что из этого получится. – Этот переход к стрит-арту будет во всех четырех проектах или только в ближайшем? – Сейчас это основное исследование. Потому что "Переспелые пальцы слонов" – это ничто иное, как баллончики, на которые давишь и они разбрызгиваются! Нужно иметь слоновью силу в пальцах, чтобы вообще выдавливать эту краску. Отсюда и родилось такое название. Но в будущем я тоже собираюсь работать с граффити. Моя идея – превратить окна галереи в экспозиционное пространство. И мы сможем радовать город и район произведениями современных художников. – Ваш проект открывается практически одновременно с основным проектом II Биеннале уличного искусства, который тоже целиком посвящен стрит-арту. Они как-то связаны между собой? – Его делает Сабина Чагина, которая рекомендовала многих художников для нашего проекта. Я знаю ее с 1990-х годов, она практически выросла на моих глазах. Я очень люблю все, что она делает и желаю ей всяческих успехов. Мне кажется, что она мощнейший специалист в этой области и ей по всем звездам положено делать эту биеннале. Но я, к сожалению, ее не увижу. Я уеду со своими студентами ставить спектакль по норвежским сказкам. – Как получилось, что вы стали преподавать в Норвегии? – Это связано с Робертом Уилсоном. Он патронирует эту школу, и все наши студенты стажируется в его команде. Если вы видели спектакль "Сказки Пушкина" в Театре Наций, то это как раз работа моей студентки – она делала для него сценографию и костюмы. – Вы же давно работаете с Уилсоном? – С 2002 года. Нас познакомил мой друг фотограф Паша Антонов. Тогда я сделал свой первый перформанс "Лестница красного" и потом шесть лет подряд участвовал во всех открытых программах Уилсона, а потом уже начал преподавать в его Норвежской академии. – А есть ли еще какие-то фигуры, которые были бы столь же важны для вас, как Роберт Уилсон? – Да, Слава Полунин, конечно же. Это второй большой маяк, к которому стекаются мои студенты. И я сам участвовал в его красочных карнавалах. – Как вам кажется, почему у нас не гордятся художниками так, как гордятся спортсменами или актерами? – Я помню, в 1990-е годы спортсмены тоже были никому не нужны. Мы как-то ехали в машине с Игорем Григорьевым, который на тот момент издавал журнал "Ом", и я ему сказал, что очень скоро спортсмены, архитекторы и артисты цирка станут востребованными звездами. И сейчас мы как раз наблюдаем этот процесс: спортсмены оказались на пике популярности. Это связано с тем, что медийный ресурсы определены, а героев не так много. И всей журналистике рано или поздно придется браться и за артистов цирка, и за архитекторов, потому что им все время нужно формировать новые источники информационных поводов. Будь рынок более развит, художники уже были бы на обложках всех журналов: если медийный рынок будет гармонично развиваться, то и у искусства появится своя ниша, если же он останется в рамках обслуживания поп-звезд, то он потеряет молодое поколение. Если радио, телевидение, интернет-ресурсы хотят получить новую аудиторию, то они должны говорить о том, что им интересно. Вот, к примеру, стрит-арт интересен. – Пару лет назад мы наблюдали за взрывом интереса к стрит-арту, когда в Москве стали легально раскрашивать целые дома. Но сегодня, кажется, известные стрит-арт художники стараются держаться в стороне от этих проектов. – У художника есть свои любимые темы, которыми он занимается. Если он видит, что нет пространства его теме, то он будет искать другие форматы. Художник должен чувствовать, уместен он или нет. Можно уходить в сквоты, можно формировать свои сообщества или поддерживать такие фестивали, какие делает Сабина Чагина. Энергию нельзя загнать в бетонные стены, она все равно прорвется. И это касается не только изобразительного искусства, но и экспериментальной музыки, поэзии, литературы. – На ваш взгляд, в культурном контексте 2016 года сквоты – это живая история? – Мне кажется, что это единственный выход для экспериментального искусства. Потому что все галереи и музеи – это достаточно закостенелые пространства, а кураторы и искусствоведы, которые отвечают за работу этих институций, к сожалению, слишком образованные люди. Искусство не всегда говорит на языке знаков высшего учебного заведения. Поэтому, если вы хотите получить живой музей современного искусства, то нужно создать мультиподвижную фабрику. И в ОВЗ есть структуры с мощными образовательными системами. Есть также ММСИ, МАММ. Если мы будем разбирать, то, конечно найдем оазисы мощной современной практики, но, к сожалению, это не меняет общий контекст культурной жизни в столице. – Официальная культура у нас все время отталкивается от прошлого, а контркультура копается в 90-х, то есть тоже, по сути, в прошлом. В чем тогда различие между ними? – Дело не в прошлом, а в том, что там был фантастический эффект свободы, к которому все тянутся. А разбираться, во что материализовалась эта свобода, никто не хочет. Она принесла массу открытий, но они были уничтожены, потому что в конце 90-х пришел рынок. Тогда в искусстве была сформирована система оригинальных русских практик, но коммерческие кураторы, которые были настроены на соответствие европейским и американским стандартам, включились в борьбу за уничтожение художников, которые не соответствовали этой эстетике. Так было проще продавать и работать с рынком западных коллекционеров. Это то, что произошло с группой "Север" и Катей Рыжиковой, с Владиком Монро и то, что происходит с Петлюрой. Поэтому не получилось сформировать национальную современную культуру. Вообще это очень больная тема, особенно в связи с тем, что несколько дней назад умер Эрнст Неизвестный. Последний титан Возрождения, таких больше не будет. А сейчас что? Эрик Булатов и Илья Кабаков – два художника на всю страну на мировом рынке. Подсознательно все хотят разобраться, откуда в 90-е был такой всплеск. Сейчас чтобы реинкарнировать это чувство, надо участвовать в таких фестивалях, какие делает Сабина Чагина, или в моих выставках. Кто за созидание счастья и оптимизм – приходите, мы всем рады. И я говорю, что 20–30 лет для художника еще не возраст. Поэтому я выставляю работы молодых художников вместе с работами Зураба Церетели и говорю: посмотрите как он успешен, продуктивен. Ориентируйтесь на него и у вас будет такая же успешная карьера. – То искусство, которое представляете вы или Сабина Чагина, вписывается в общемировой контекст? – Прекрасно вписывается. Думаю, что когда российские художники будут работать на одной площадке с европейскими и американскими художниками, у них появятся новые источники вдохновения. Сейчас граффити стали расписывать самолеты, а я еще в 1996 году предлагал компании British Airways расписать самолет северными орнаментами. Художники лучше понимают, куда двигать будущее. И люди, которые становятся свидетелями такого явления, меняются эмоционально. Если художник обладает талантом и счастьем творить оптимистическое искусство, то зритель получает способность транслировать оптимистическое будущее своей жизни. Представьте, вы идете в театр и смотрите хороший спектакль. Вы меняетесь, начинаете думать: "А что хорошее я могу сделать?" Вы идете в кино, смотрите хороший фильм, выходите оттуда в прекрасном настроении, к примеру, со своей девушкой, и она шутит, смеется, она меняется! Потому что искусство – это магия.