Максим Леонидов: Я уже не молодой бог...

Максим Леонидов — музыкант и актер, один из создателей легендарного бит-квартета «Секрет» — прошел путь от традиционной для советских рокеров любви к «Битлам» до перечитывания Пушкина и Шекспира. Теперь он готовится сыграть в спектакле «Я ненавижу Гамлета» и встретить в начале будущего года свое 55-летие. А только что Максим закончил работать над аудиокнигой «Капитанская дочка». Самое время подвести некоторые итоги. Что наш герой и сделал в разговоре с корреспондентом «Труда».

— Максим, начнем с Пушкина, с вашей аудиокниги. Где это можно будет послушать?

— В Сети, это делалось для интернет-радиостанции. К «Капитанской дочке» я, как и многие прилежные читатели, возвращался несколько раз. Потому что когда повесть читаешь в школе, то, безусловно, и половины не понимаешь из того, что в ней есть. Я очень люблю Пушкина и считаю, что пушкинская проза не менее блистательна, чем его стихи. Она написана скромно, скупо, без цветистости, но все так объемно и абсолютно гениально. Но должен сказать, что читать Пушкина вслух, да еще с листа, тяжело. Надо соответствовать высокой классике, ее мысли и настроению, но при этом удержаться от актерства, от игры, не делать радиоспектакль. Нужно максимально бережно донести до слушателя пушкинский текст. А между тем там встречаются слова, которые сегодня не произносятся, и фразы, построенные несколько иначе, чем это теперь принято. А потому читать вслух непросто. Но в общем, мне кажется, мы справились.

— Вы же когда-то учились в совершенно классической школе — в ленинградском хоровом училище при Капелле. Это было хорошее образование?

— Очень.

— Своего сына отдали бы туда?

— Нет. Потому что, получая такое образование и очень много времени уделяя музыке, ты становишься заложником профессии. А ее, профессию, все-таки лучше выбирать в более сознательном возрасте. Мой сын музыке учиться будет и учится уже, но все-таки в обычной музыкальной школе. Потому что специальное профессиональное среднее образование ведет тебя дальше в институт культуры на дирижерско-хоровой факультет или в консерваторию, а я совершенно не уверен, что ему это будет интересно и что вообще он захочет быть музыкантом. Захочет — станет! Маккартни, знаете ли, консерваторий не заканчивал.

— Кстати, как ваш папа, который был, как известно, заслуженным артистом республики и служил в Театре комедии имени Акимова, относился к вашей юношеской битломании?

— С пониманием. Папа сам был меломаном и поклонником джазовой музыки, хотя и в эстрадной тоже разбирался. У него было огромное количество виниловых пластинок, которые ему посылали друзья, в основном из Америки. А потому я дитя двух культур — российской и американской. С детства я главным образом слушал музыку американскую. Папа спокойно к этому отнесся, тем более когда я начал музыкой зарабатывать. Он же видел, что я к этому отношусь уже как к делу жизни, для меня это так важно, что я этим горю. А для родителей самое главное, чтобы ребенок был здоров и занимался тем, что искренне любит.

— Ваш роман с Элвисом Пресли пришелся на ту пору, когда им в Советском Союзе пугали детей...

— Нет, Элвисом Пресли пугали детей в 1950-1960-х, а я с ним знакомился позже, когда он, по сути, сошел со сцены.

— И что вам дал этот Элвис Пресли?

— Да много чего! Элвиса, конечно, нужно не только слышать, но и видеть, а в СССР это сделать было негде. Но мне друзья привозили всевозможные фото- и видеоматериалы. И я стал погружаться, смотреть на Элвиса и его творчество с той пристальностью и живым интересом, какие бывают только в отрочестве. И, конечно, не мог в него не влюбиться, как любой, попадающий под невероятное обаяние этого персонажа. Эта странная смесь чувства юмора, самоиронии и самого серьезного отношения к своей профессии, к призванию редко встречается даже у самых именитых звезд. Он был абсолютно уверен в том, что сам Бог наградил его талантом и голосом (Элвис был религиозным человеком, из религиозной семьи)... Еще можно у него поучиться звездности, потому что без этого ощущения на сцену вообще солисту выходить нельзя. Элвис никогда не заискивал перед публикой и никогда не извинялся за что-то перед ней. И в этой паре — публика и артист — Элвис был мужским началом, а публика — женским. А у нас часто эстрадные артисты исполняют женскую роль, а публика — мужскую, и на это, конечно, смотреть без грусти невозможно.

— Выпускной спектакль в театральном институте «Ах, эти звезды:», потом фильм «Как стать звездой» с вашим участием в свое время наделали много шума. А зачем вообще становиться звездой? Так вопрос не стоял?

— Зачем стать звездой? По мне, так в 20 лет без такого желания существовать просто невозможно. Это же абсолютно нормальное желание для молодого человека: покорить мир, быть на вершине, испытывать восторг, ловя на себе восторженные взгляды... Ничего плохого в этом нет, это чудесно. Как писал один индийский мистик, для того чтобы отбросить эго, надо его сначала иметь. Я убежден в том, что в юном возрасте эго необходимо для того, чтобы все-таки этот мир как-то познать и чего-то добиваться. Особенно если ты мужчина. Женщине это в общем-то необязательно...

— Не буду спорить по пустякам, лучше спрошу, с чего начинался «Секрет». Это правда, что вас с Николаем Фоменко свела служба в армии?

— Нет, неправда. С Фоменко мы встретились в театральном институте. Он учился у Игоря Горбачева, а я — у Аркадия Кацмана и Льва Додина. Это произошло в институте, мы потихоньку друг к другу притирались, в группе менялись составы, но классический состав «Секрета» организовался в институте на четвертом курсе.

— В вашей недавней песне «Письмо самому себе в 78-й год» звучит пожелание: «Живи на полную каждый миг». А разве это не так было в ту пору? Вспомнить хотя бы эту песенную фразу: «Я довольно молодой бог»...

— Так, так. Ну да, конечно, так и было. Сейчас я уже довольно немолодой бог, но хорошо помню то ощущение.

— «Секрет» — это был не просто удачный проект. Вы создали свою эстетику, свой мир, своих героев, я уж не говорю про публику. И вдруг этот мир исчез. Что это было, когда на пике успеха вы от всего отказались, ушли из квартета, уехали из страны?

— Это извне казалось, что мы на пике успеха. А изнутри я уже видел, что наша дорога заканчивается, потому что мы не могли найти другое качество. Любой организм обязан все-таки меняться. То, что хорошо в 20 лет, уже в 28 выглядит странновато, а к 40 вообще не годится. Нас объединила любовь к музыке 60-х, к «Битлам», к ливерпульскому движению мерси-бит, и здесь мы были едины. А потом, собственно говоря, мы стали взрослеть. И у нас начались раздраи, нас потянуло в разные стороны...

Извините за сравнение, но гениальные «Битлз» нашли другое качество, потом третье качество, потом четвертое, и от альбома к альбому их было не узнать. При этом они оставались собой. Ну а мы не были столь гениальны. Одно качество исчерпало себя, а другое мы так и не нашли. Я просто первым это осознал. И понял, что «Секрет» обречен. Поэтому и ушел. Другое дело, что мы сейчас собираемся и с удовольствием играем те песни, которые мы играли 20-летними. Но играем уже с высоты своих 55, не притворяясь пацанами.

— Вы довольно долго оставались в образе беспечного ездока: «Не таскай с собою день вчерашний в рюкзаке». Это в жизни-то удалось. А сейчас получается?

— Отчасти. Я по натуре лентяй. Не то чтобы ленивый, а такой, знаете, слегка барин. И больше, чем могу проглотить, я не кусаю. Стараюсь никому не подражать и ни за кем не гоняться, а твердо знать, что именно мне в жизни нужно. Поэтому в некотором роде я действительно беспечен.

— Что должно быть в песне такое, чтобы ее полюбили, запомнили, стали подпевать?

— Ты должен попасть в унисон с общим настроем, с народом и на этой волне находиться. Либо ты настроился на эту волну — и тогда тебя услышат и подпоют. Либо нет — и тогда, будь ты хоть трижды маэстро, публика в лучшем случае тебе холодно похлопает и тут же забудет, о чем ты ей пел. Бывает, песню-однодневку по радио крутят насильно, но вне эфира ее просто нет. Настоящий шлягер (у «Секрета» их было много, у меня меньше) пишется не так часто, как хотелось бы, иногда приходится ждать 5-7 лет, но оно того стоит. Это верняк, такую песню не забывают.

— Кто теперь ваша аудитория?

— Аудитория у меня самая разная. Я вижу на своих концертах и людей совсем молодых, и моего возраста — от 17 до 60 лет. Иногда даже детей приводят.

— Теперь объясните, за что же вы ненавидите Гамлета?

— Эта пьеса под названием «Я ненавижу Гамлета» не про принца датского, а про артиста, который готовится сыграть Гамлета, и другого артиста, который когда-то играл ту же роль и теперь делится опытом. Лирическая комедия про призвание, про искусство. Это будет антрепризный спектакль, его делает театр «Дом», которым руководит Наталья Колесникова.

— А что вас подвигло на создание спектаклей для детей?

— Да просто детей некуда сводить. Большинство спектаклей для детей — это халтура, которая сделана сугубо в целях заработка. Меня такое отношение угнетает. Хочется, чтобы появились хорошие спектакли, не только детские, но и для семейного просмотра. Это мюзиклы, у нас с моим соавтором Александром Шавриным идут спектакли «Мама-кот» в московском Театре имени Маяковского и в Петербурге в Театре эстрады, «Странствия Нильса» в Театре Ленсовета, и «Крем, джем & Буги-Вуги» в Театре комедии имени Акимова. Есть еще мюзикл по мотивам приключений героев Марка Твена. Они идут реже, чем мне хотелось бы, но идут.

— Еще вопрос: чем занимается комитет спасения Шуваловского парка, куда вы входите?

— Это инициативная группа жителей Парголово, которая в том числе и на собственные средства обустраивает парк, пытается не допустить полной его гибели. Меня просили, если понадобится, сходить к каким-нибудь чиновникам по поводу сохранения Шуваловского парка. Я обещал помочь и стараюсь это сделать. Проблема в том, что парк — это федеральная собственность, а не городская, и владеет им НИИ тока высокой частоты. Бедный, как церковная крыса, им не то что за парком не уследить, там и дворец в чудовищном состоянии. Надо бить во все колокола, трубить во все трубы, чтобы спасать не только исторический парк, но и Шуваловский дворец — умирающий памятник архитектуры. Их надо передать в городскую собственность, и тогда хоть будет адрес, по которому можно будет обращаться. Сейчас об этом идут переговоры. Надеюсь, так оно и будет.

— Стало быть, на вопрос, есть ли жизнь после 50, вы отвечаете утвердительно?

— Я занимаюсь многими делами. Готовимся к большому турне с «Секретом» по России. Может быть, последует съемка художественного фильма с участниками квартета в главных ролях. В феврале будет сольный концерт в Петербурге и в Москве по случаю моего 55-летия, там выступят разные мои друзья и Hippoband. Потом будет премьера спектакля «Я ненавижу Гамлета», потом премьера программы «Звездная пыль», а уже только потом концерты бит-квартета «Секрет»... Так что планов много. В Таврическом саду, где раньше был кинотеатр «Ленинград», теперь замечательный концертный зал «Ленинград-центр» с потрясающим оборудованием, талантливой балетной труппой и хором, там есть свои музыканты. Мы с ними делаем программу «Звездная пыль», это будет разговор об американской и советской песне 1940-1950-х. Да, безусловно, жизнь после 50 существует, пусть и в несколько приглушенных тонах.

— Вы считаете, это все востребовано?

— Я это делаю, потому что мне оно интересно. Надеюсь всегда, что то, что интересно мне, будет интересно кому-то еще. И вообще: жить даже после 50 надо по любви, а не по расчету.

— Традиционный вопрос для этой рубрики — о ваших взаимоотношениях с телевидением, о своих недавних ярких художественных впечатлениях.

— Телевизор не включаю. У меня двое детей, посмотреть телевизор именно тогда, когда там что-то интересное показывают, практически невозможно. Телефильмы я смотрю онлайн, в интернете, конечно, в основном американские или английские, потому что они лучшие. Но и у нас иногда встречаются прорывы, «Ликвидация», например, или «Апостол».

Из художественных впечатлений... Совершенно чудесная книга Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза». Еще мне понравились «Авиатор» и «Лавр» Евгения Водолазкина. В театре два ярких впечатления — это «Гамлет» с Камбербэтчем Британского национального театра и «Загадочное ночное убийство собаки» — такой замечательный драматический спектакль я смотрел в Лондоне.

— Вам кого-нибудь не хватает в Петербурге? Чье-то отсутствие здесь ощутимо?

— Знаете, мне, скорее, присутствие многих здесь не нравится, нежели отсутствие...