Трагедия Шмелёва

Фото семьи Ивана Шмелева. Март 1917 года. В центре — сын Сергей

 

 

  ТРАГЕДИЯ ШМЕЛЕВА *

* Ю. А. Кутырина, по данным архива писателя.

 

Иван Сергеевич Шмелев всегда избегал говорить о своем неизбывном горе - потере единственного сына Сергея Шмелева, для него - Сережи, расстрелянного в Крыму в 1921 году.

"Это мое личное, я не хочу выносить это наружу", говорил он и до конца нес молчаливо свою тяжкую скорбь о нем.

Не многие знают об этом страшном событии в жизни Шмелевых. При них никто и не решался ни вспоминать, ни говорить о происшедшей трагедии.

Профессор Николай Карлович Кульман писал:

"Не хочется сейчас говорить о тех страданиях, которые выпали на долю И. С. Шмелева, - скажу только, что чаша этих страданий была наполнена до краев. Что было пережито им в Крыму, мы можем догадываться по "Солнцу мертвых", которое французский критик сравнивал с Дантовским Адом по силе изображения. Но ад-то был реальный, земной, а не потусторонний. Самые интимные личные страдания, однако, в этой книге целомудренно скрыты, поэтому и мы не имеем права говорить о них, пусть о них когда-нибудь скажут другие".

Теперь, когда нет на земле Шмелева, я решаюсь сказать об этом страшном и недосказанном. В начале я приведу выдержки из его записной книжки от ноября 1920 года в Крыму. В кратких записях уже отражается этот страшный период времени. Позже он повторен в "Солнце мертвых".

Вот из его записной книжки, в городе Алуште, затем в Феодосии и Симферополе, после ареста сына. По отправленным письмам, указанным в записях видно, как он старался через центральную власть и через друзей-писателей, спасти сына. Его мука выражается в тяжких предчувствиях смерти сына, в снах. Тогда шли страшные 1920 и 1921 годы.

 

10. 12. 1920 г. От Сережи письмо. 21. 12. 1920 г. Письмо Серафимовичу, Горькому, Луначарскому.

8.1. 1921 г. Открытка от Сережи от 16. 12. 20. 9. 1. 1921 г. Телеграмма Горькому и Луначарскому и Рабенек. Телеграмма Вересаеву. 12.1.1921 г. Открытка от Вересаева. 19. 1. 1921 г. Открытка от Сережи от 27 декабря. 20.1.1921 г. Телеграмма Волошину. 12. 1. 1921 г. Под 21 видел сон. Банки варенья. Сад в черных ягодах. Временами страшное спокойствие?! Отупение? 25. 1. 1921 г. Снег. Вихрь.

29. 1. 1921 г. Видел во сне Сережу - он пришел! Я его целовал и еще видел несколько дней спустя: он как будто приехал с дальней дороги. Лежал в чистом белье, после ванны. (Дата близкая к расстрелу сына Сережи. - Ю. К.).

5. 2.1921 г. Выехали в Симферополь. Накануне сон: Сережа перевозил нас на особом аэроплане... высадил нас в Москве у часов Университета. Стрелка показывала без четверти семь вечера.

19. 2. 1921 г. Выехали в Феодосию. Прибыли 14-го - воскресенье.

22. 2. 1921 г. Выехали в Симферополь.

24. 2. 1921 г. Прибыли в Симферополь, среда.

17. 3. 1921 г. Вернулись из Симферополя.

30. 3. 1921 г. За молоко - 2 десятка яиц, одна бутылка портвейна, одна бутылка красного вина, 2 куска мыла. Павлин 20 000 рублей...

 

На этом обрываются заметки в маленькой клеенчатой записной книжке из которой вырваны (из предосторожности) страницы.

Потом Шмелевы выехали из Крыма в Москву, не зная окончательно судьбы сына и все еще в надежде спасти его.

Как они ехали, видно из слов О. А. Шмелевой, приводимых Верой Николаевной Буниной в ее статье о ней: "Умное Сердце" и так правдиво записанных:

- Ехали - Шмелевы - "верхом на бревне, положенном на тележные колеса, из Алушты в Феодосию..." Так просто рассказывала О. А. Шмелева. - "Только ноги очень мерзли, - думала и не доеду..."

Погибали в дороге Шмелевы и от голода... И спасла краюха хлеба, вытащенная из-под полы и вынесенная писателю Шмелеву таким же "бывшим человеком, который случайно узнал автора "Человека из ресторана" и когда не было хлеба, в благодарность за его понимание "судьбы" и души человека, поделился с писателем этим куском, быть может, последним.

Так доехали Шмелевы до Москвы, но и в Москве, несмотря на розыски, ничего узнать о сыне не могли. Надежды почти не оставалось. Нервы и здоровье Ивана Сергеевича так пошатнулись, что на его личную просьбу и хлопоты собратьев-писателей отпустить на кратковременную поправку за-границу, не последовало обычного отказа, за него поручились и он с женой выехал 20 ноября 1922 года из Советской России в Берлин. Вот отрывок из его первого письма ко мне после выезда 23. 1. 1922. Он пишет:

"... Мы в Берлине! Неведомо для чего. Бежал от своего горя. Тщетно... Мы с Олей разбиты душой и мыкаемся бесцельно... И даже впервые видимая заграница - не трогает... Мертвой душе свобода не нужна."

"1. 12. 22 г. - Итак я может быть попаду в Париж. Потом увижу Гент, Остенде, Брюгге, затем Италия на один или два месяца. И - Москва! Смерть - в Москве. Может быть в Крыму. Уеду умирать туда. Туда, да. Там у нас есть маленькая дачка. Там мы расстались с нашим бесценным, нашей радостью, нашей жизнью... - Сережей. - Так я любил его, так, так любил, и так потерял страшно. О, если бы чудо! Чудо, чуда хочу! Кошмар это, что я в Берлине. Зачем? Ночь, за окном дождь, огни плачут... Почему мы здась и одни, совсем одни, Юля! Одни. Пойми это! Бесцельные, ненужные. И это не сон, не искус, это будто бы жизнь. О, тяжко!..".

13. 1. 23. - Я получила письмо из Берлина, которое казалось вернуло надежду:

"Милая Юличка! Не знаю верить или нет? Делали публикацию о Сережечке, получили сведения, что:

Сергей Иванович Шмелев находится в Италии, Штабс-Капитан. Все это подходящее, но года не указаны. Посылаем туда справку...".

Но все оказалось жуткой эксплуатацией чужого горя, и человеческой скорби. Ими внесена была довольно крупная сумма на справки. И вот письмо от Шмелевой:

"Ваня думает выбраться отсюда не раньше весны... Мне же теперь все равно, где не жить, ехать иль не ехать, я теперь уже не живу, двигаюсь, так, как автомат. Живу еще маленькой надеждой, которая с каждым днем тает".

Вскоре все надежды рухнули. Все оказалось ложью, выманиванием денег у утопавших в горе людей, цеплявшихся в отчаянии за все, только бы найти, сына, только бы его спасти, любой ценой!

За это время Иван Сергеевич получает дружеские, бодрящие письма от И. А. Бунина, который зовет его в Париж.

"25 ноября 1922 года. - Дорогие милые, сию минуту получил письмо от вас. Взволновались до растернности. Спешу сказать два слова: Все, все будем счастливы для вас сделать... Нынче же Вам напишу, как следует, а пока только горячо обнимает Вас. Ваш Ив. Бунин".

"20 ноября 1922 г. - Дорогой друг, послал Вам записочку второпях. Теперь пишу толковое. Не буду говорить о чувствах, это прямо непосильно, без слов обнимаю вас. И к делу. А все дело, конечно, в вопросе - ехать ли Вам в Париж? Отвечу так: боюсь, не смею звать Вас, но помимо того, что ужасно хочу вас видеть, думаю, что Вам бы следовало бы рискнуть немедля выехать сюда... Визу достать в Париж, очень трудно, но думаю, что достану все-таки мгновенно. Решайте же, и скорее... Целую, ждем ответа. Ваш И. Бунин".

"6 декабря 1922 г. - Дорогой Иван Сергеевич, сейчас пришло письмо от Вас, а я думал, что Вы уже в пути! Уж назвал на 10-е кое-кого из друзей на обед у нас с Вами...".

"Очень благодарю за письма, очень хороши и очень волнуют. Целуем Вас обоих. Всей душой Ваш И. Бунин".

Получив наконец визу, Шмелевы 17 января 1923 года приезжают в Париж.

Но, через 6 месяцев, в Париж приезжает из Москвы и Н. С. Ангарский и запрашивает И. С. о его возвращении на родину. И. С. Шмелев из Грасса, где он проводит лето на даче у Ивана Алексеевича и Веры Николаевны Буниных, пишет мне:

"... У меня к тебе большая просьба... Может быть Н. С. Ангарский, который за меня поручился... может сообщить что-нибудь важное о моих родных... Узнай от него, как обстоит дело с его поручительством, меня это очень мучает... Я надеюсь, что у него не было особых неприятностей. Я решил остаться свободным писателем, чего в России нельзя получить. Скажи ему, что я по-прежнему признателен ему за все, что видел от него доброго...".

Иван Сергеевич Шмелев решает остаться во Франции...

О страшном конце сына, об убийстве его большевиками он узнает вскоре из случайной встречи со спасшимся от расстрела доктором, о котором он пишет позже в своем письме к защитнику такого же русского юноши Конради, - А. Оберу.

 

 

ПИСЬМО И. С. ШМЕЛЕВА

 

Господину Оберу, защитнику русского офицера Конради,

как материал для дела.

 

Сознавая громадное общечеловечское и политическое значение процесса об убийстве Советского Представителя Воровского русским офицером Конради, считаю долгом совести для выяснения истины представить Вам нижеследующие сведения, проливающие некоторый свет на историю террора, ужаса и мук человеческих, свидетелем и жертвой которых приходилось мне быть в Крыму, в городе Алуште, Феодосии и Симферополе, за время с ноября 1920 по февраль 1922 года. Все сообщенное мною, лишь ничтожная часть того страшного, что совершено Советской властью в России. Клятвой могу подтвердить, что все-сообщенное мною - правда. Я - известный в России писатель-беллетрист, Иван Шмелев, проживаю в Париже, 12, рю Шевер, Париж 7.

1. - Мой сын, артиллерийский офицер 25 лет, Сергей Шмелев - участник Великой войны, затем - офицер Добровольческой Армии Деникина в Туркестане. После, больной туберкулезом, служил в Армии Врангеля, в Крыму, в городе Алуште, при управлении Коменданта, не принимая участия в боях. При отступлении добровольцев остался в Крыму. Был арестован большевиками и увезен в Феодосию "для некоторых формальностей", как, на мои просьбы и протесты, ответили чекисты. Там его держали в подвале на каменном полу, с массой таких же офицеров, священников, чиновников.

Морили голодом. Продержав с месяц, больного, погнали ночью за город и расстреляли. Я тогда этого не знал.

На мои просьбы, поиски и запросы, что сделали с моим сыном, мне отвечали усмешками: "выслали на Север!" Представители высшей власти давали мне понять, что теперь поздно, что самого "дела" ареста нет. На мою просьбу Высшему Советскому учреждению ВЦИК, - Всер. Центр. Исполнит. Комит - ответа не последовало. На хлопоты в Москве мне дали понять, что лучше не надо "ворошить" дела, - толку все равно не будет.

Так поступили со мной, кого представители центральной власти не могли не знать.

2. - Во всех городах Крыма были расстреляны без суда все служившие в милиции Крыма и все бывшие полицейские чины прежних правительств, тысячи простых солдат, служивших из-за куска хлеба и не разбиравшихся в политике.

3. - Все солдаты Врангеля, взятые по мобилизации и оставшиеся в Крыму, были брошены в подвалы. Я видел в городе Алуште, как большевики гнали их зимой за горы, раздев до подштаников, босых, голодных. Народ, глядя на это, плакал. Они кутались в мешки, в рваные одеяла, что подавали добрые люди. Многих из них убили, прочих послали в шахты.

4. - Всех, кто прибыл в Крым после октября 17 года без разрешения властей, арестовали. Многих расстреляли. Убили московского фабриканта Прохорова и его сына 17 лет, лично мне известных, - за то, что они приехали в Крым из Москвы, - бежали.

5. - В Ялте расстреляли в декабре 1920 года престарелую княгиню Барятинскую. Слабая, она не могла идти - ее толкали прикладами. Убили неизвестно за что, без суда, как и всех.

6. - В г. Алуште арестовали молодого писателя Бориса Шишкина и его брата, Дмитрия, лично мне известных. Первый служил писарем при коменданте города. Их обвинили в разбое, без всякого основания, и несмотря на ручательство рабочих города, которые их знали, расстреляли в г. Ялте без суда. Это происходило в ноябре 1921 года.

7. - Расстреляли в декабре 1920 года в Симферополе семерых морских офицеров, не уехавших в Европу и потом явившихся на регистрацию. Их арестовали в Алуште.

8. - Всех бывших офицеров, как принимавших участие, так и не участвовавших в гражданской войне, явившихся на регистрацию по требованию властей, арестовали и расстреляли, среди них - инвалидов великой войны и глубоких стариков.

9. - Двенадцать офицеров русской армии, вернувшихся на барках из Болгарии в январе-феврале 1922 года, и открыто заявивших, что приехали добровольно с тоски по родным и России, и что они желают остаться в России, - расстреляли в Ялте в январе-феврале 1922 года.

10. - По словам доктора, заключенного с моим сыном в Феодосии, в подвале Чеки и потом выпущенного, служившего у большевиков и бежавшего за-границу, за время террора за 2-3 месяца, конец 1920 года и начало 1921 года в городах Крыма: Севастополе, Евпатории, Ялте, Феодосии, Алупке, Алуште, Судаке, Старом Крыму и проч. местах, было убито без суда и следствия, до ста двадцати тысяч человек - мужчин и женщин, от стариков до детей. Сведения эти собраны по материалам - бывших союзов врачей Крыма. По его словам,официальные данные указывают цифру в 56 тысяч. Но нужно считать в два раза больше. По Феодосии официально данные дают 7-8 тысяч расстрелянных, по данным врачей - свыше 13 тысяч.

11. - Террор проводили по Крыму - Председатель Крымского Военно-Революционного Комитета - венгерский коммунист Бела-Кун. В Феодосии Начальник Особого Отдела 3-й Стрелковой Дивизии 4-й Армии тов. Зотов, и его помощник тов. Островский, известный на юге своей необычайной жестокостью. Он же и расстрелял моего сына.

Свидетельствую, что в редкой русской семье в Крыму не было одного или нескольких расстрелянных. Было много расстреляно татар. Одного учителя-татарина, б. офицера забили на-смерть шомполами и отдали его тело татарам.

12. - Мне лично не раз заявляли на мои просьбы дать точные сведения - за что расстреляли моего сына и на мои просьбы выдать тело или хотя бы сказать, где его зарыли, уполномоченный от Всероссийской Чрезвычайной Комиссии Дзержинского, Реденс, сказал, пожимая плечами: "Чего вы хотите? Тут, в Крыму, была такая каша!..".

13. - Как мне приходилось слышать не раз от официальных лиц, было получено приказание из Москвы - "Подмести Крым железной метлой". И вот - старались уже для "статистики". Так цинично хвалились исполнители. - "Надо дать красивую статистику". И дали.

Свидетельствую: я видел и испытал все ужасы, выжив в Крыму с ноября 1920 года по февраль 1922 года. Если бы случайное чудо и властная Международная Комиссия могла бы получить право произвести следствие на местах, она собрала бы такой материал, который с избытком поглотил бы все преступления и все ужасы избиений, когда-либо бывших на земле.

Я не мог добиться у Советской власти суда над убийцами. Потому-то Советская власть - те же убийцы. И вот я считаю долгом совести явиться свидетелем хотя бы ничтожной части великого избиения России, перед судом свободных граждан Швейцарии. Клянусь, что в моих словах - все истина.

 

И. С. ШМЕЛЕВ.

 

 

Страшная трагедия, случившаяся в Крыму, отраженная в его "Солнце мертвых", отняла у Ивана Сергеевича не только единственного сына, она была причиной и ранней кончины его жены-друга и ангела-хранителя Ольги Александровны Шмелевой. После всего пережитого у нее началась болезнь сердца, которая и свела ее преждевременно в могилу. Она скончалась 22 июня 1936 г.

Привожу стихотворение И. С. Шмелева, написанное на ее могилку:

 

НАМОГИЛЬНАЯ НАДПИСЬ ОЛЕЧКЕ.

 

Крест голубцом, и у Креста береза.

И другом присланная роза.*

Могилка, - мягкая, как и душа ея.

Вся - высшая любовь. По ней печаль моя...

Самоотверженно она меня хранила.

И мой нелегкий труд России подарила.

 

Ив. ШМЕЛЕВ.

* Роза присланная проф. Ив. Александровичем Ильиным, из Берлина, осенью 1936 г.

 

Все пережитое О. А. и И. С. Шмелевыми, там в Крыму, где погиб во имя Белой Идеи их единственный сын, выражено писателем в "Солнце мертвых", - но в этом страшном документе целомудренно скрыто его личное.

Вот что пишут о нем современники, - и это только краткие отрывки:

"Велика власть таланта, но еще сильнее, глубже и неотразимей трагизм и правда потрясенной и страстно любящей души... - Видимые и невидимые слезы, боль мученичества, неисцелимая скорбь... - Никому больше не дано такого дара слышать и угадывать чужое страдание, как ему..."

- Несчастной татарке (в "Солнце мертвых") принесли тело ее сына, и на горной глухой дороге она целовала его в мертвые глаза. Седой татарин, возница, утирая слезы, сказал ей последнее утешительное слово: - не плач горькая женщина! Лучше своя земля".

"Солнце мертвых" - книга Иова - ...трагическая и страшная... Это грандиозное зрелище погибания неумолимого... все вянет и подыхает - и человек, и зверь, и трава. Грядет красный ужас. В каменной тишине рассвета глядят "замученные глаза" - распятый рай..." - Н. Пильский.

"Солнце мертвых" - книга ужаса и скорби по погибающим ценностям человеческого духа. Для современного мира она звучит призывом: одумайтесь, пока не поздно; поймите, что вся ваша культура и цивилизация на краю бездонной пропасти." - Н. К. Кульман.

"Солнце мертвых" останется в художественной сокровищнице русской культуры, среди тех, кровью и слезами написанных человеческих документов, какие грядущим поколениям расскажут о водворении ада на русской земле - Апокалипсис Русской Истории." - Ю. Айхенвальд.

"Страшная книга, - как у Шмелева хватило сил написать эту книгу. Ибо более страшной книги не написано на русском языке." - Амфитеатров.

"... Только очень крупный художник мог связать в страшный космический смысл, все ужасы революции с интимными трагическими переживаниями выйти из пределов личного горя и ужаса..." - Вл. Ладыженский.

Томас Манн писал, что лишь по этому произведению русского писателя постиг он суть русской трагедии, понял "лик революции".

Гергард Гауптман пишет: - "немецкой литературе вышла новая драгоценная книга "Солнце мертвых".

Сельма Лагерлеф: "Вы создали из событий этих страшных дней большое художественное впечатление... Скорблю о том, что все, что вы описываете, произошло в нашей Европе и в наши дни."

"О чем книга Ив. Серг. Шмелева? О смерти русского человека и русской земли, о смерти русских трав и зверей. Русских садов и русского неба. О смерти русского солнца . О смерти всей вселенной - когда умерла Россия, о мертвом солнце мертвых." - Ив. Лукаш.

И только умолчал Шмелев в этой книге о своей личной трагедии - убиении его единственного сына - Сережи, там же, в Крыму под солнцем мертвых. Нигде, никогда не писал Иван Сергеевич об этом своем личном неизживаемом горе, которое прошло через всю его жизнь, через все его творчество.

И вот остались " сны о сыне ", которые я беру из записей Шмелева в книжке с вырванными страницами.

 

СНЫ О СЫНЕ СЕРЁЖЕ

 

 

Видел во сне: старая пожилая русская женщина, похожая на служившую у д-ра Коноплева. Будто комната с накрытым столом, гости. И вот, женщина с лицом, как бы взволнованно-напряженным, таящим в себе что-то, что она сейчас торжественно-радостно сообщит. Я жду в волнении. И она говорит с тем же взволнованным и бледным лицом:

- А ведь, ваш сын, ваш Сережа - жив!

- Жив?! - Я сдерживаюсь, как бы от радости - и боли, что это окажется ложью. Зову - Оля! Кажется пришла Оля.

Женщина говорит:

- Мне сообщили, в письме написано, - служит - ? - или находится на гауптвахте!

Далее не помню. Она была в чистом ситцевом платье - светло-голубого цвета.

А лицо бледное, очень мертвенно бледное.

 

Днем 25. IV. 23.

Видел сон: я сильно подавлен - во сне это. И вот я вижу - в какой-то комнате - молодой человек, очень похожий на Сережечку, но бородка юности чуть рыжевата.

Всматриваюсь - он! Сережа! И я кричу, бросаюсь к нему, целую. Кричу, стараясь и себя убедить: "Оля! ведь это же он! Он с нами, а мы этого точно не видим: это же Сережечка, с нами, а мы этому до сих пор не придавали значения, не ценили! - И он как-то мило, смущенно дает себя ласкать, - что сказал он не помню. Костюм его как будто сероватый гимназический.

Сказал как будто что-то: ну, вот, папа... видишь...

17-го мая 1923 г.

 

Видел Сережечку... где-то в большой комнате у столба.

Он... лицо немного болезненное. Ему необходимо идти куда-то, куда-то его требуют.

Он смотрит на меня, как бы прося глазами, но как всегда, скромный, деликатно говорит, чуть слышна просьба:

- Ну, папочка, ведь у меня 39 градусов одна десятая.

Повторил два раза. Я его, кажется целую, или с великой жалостью держу за плечи.

Он, кажется, в ночной сорочке. Я смотрю - шейка голая, желтоватая, и с левой стороны от меня, на шейке немного загорелой, - желтоватой, - мазок кровяной. И его глаза, милые, кроткие глаза...

 

Сон: под пятницу, - на 27 мая - 14 - 1927:

 

Как будто я во Франции, но где - не знаю. Кто-то - не вижу - внушает мне - надо пойти в комнату или переднюю... там кто-то пришел. Вхожу. Комната пустая, высокая, как будто арка, но не круглая, а как бывает в вестибюле - квадратные колонны - простенки. И прилавок, или барьер, как в раздевальнях. Стоит в драповом не новом пальто - молодой человек. Я вижу его спину, голову остриженную, или вернее подстриженную. Бледная щека. Он обертывается и говорит как будто. - Я приехал, - или мне кажется, что он это говорит своим лицом. Я чувствую, что обрел - великую радость... что это он, Сережечка.

Я вглядываюсь, радостный, в его лицо - ведь он должен был измениться! - Он ли? Он, я узнаю его глаза, овал лица, - чуть изменился! - но это он, он... Лицо бледное-бледное, чуть желтоватое - видно, много перенес страданий! - Я беру его за плечи, прижимаюсь к нему и говорю - думаю! Теперь ты с нами, всегда, ты должен жить покойно, у меня есть все возможности, будешь отдыхать, жить ... Он немного грустный, лицо как будто одутловато чуть. Радость во мне трепещет, я его обнимаю, а он молчит, а может быть, что-то говорит - как будто, что - это же не я, я... - и - конец...

Какое страшное горе пришло к нам, как страдали Шмелевы, - так мучились и миллионы русских людей.

Приведя "Солнце мертвых" - эту трагедию русского народа и "Сны о сыне" - эти живые документы страшной муки, пережитой дядей Ваней - Иваном Сергеевичем Шмелевым и его женой, и страданий, не покидавших его до самого конца, - я хотела приоткрыть русскому читателю эту личную трагедию писателя, о которой сам он при жизни не мог никогда говорить, - так она была велика.

 

Ю. Кутырина.

Париж, 1962 г.