Дом с аллегориями: что скрывается за фасадом Санкт-Петербургского Дома книги
Построенный в 1904 году на углу Невского проспекта и канала Грибоедова Дом Зингера, где сейчас располагается Дом книги, — одно из самых оригинальных петербургских зданий, которое его биографы очеловечивают и одушевляют еще во введении: «...как это часто бывает с незаурядными личностями (в отношении этой постройки сами собой рождаются человеческие ассоциации), на протяжении 120 лет своей истории он вызывал противоречивые чувства. Его хвалили, называя архитектурным шедевром и венцом инженерной мысли, его ругали за помпезность и переизбыток декора». Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Елена Керн
«История Дома Зингера. Образец петербургского модерна и визитная карточка города»
М. : Бомбора, 2024 — 192 с.
Тема неоднозначного восприятия довольно вызывающего шедевра архитектора Павла Сюзора проходит через всю книгу, и позже в компании с Домом Зингера оказываются аналогичные здания несколько одиозной репутации: «Еще в процессе строительства дом компании «Зингер» обзавелся как поклонниками, так и противниками. Последние сравнивали его с Эйфелевой башней, считая таким же претенциозным и лишним в строгом Петербурге». В этот же ряд можно вписать и воздвигнутую пять лет назад 462-метровую «кукурузину» Лахта-центра, которая далеко не всем по нраву, но на некоторых фотографиях, украшающих «Историю Дома Зингера», она перестает восприниматься как инородное архитектурное тело и почти уже превращается в привычную, органичную деталь петербургского скайлайна. Например, на снимке, где совмещаются несколько архитектурных доминант: купол Дома книги, навершие Александровской колонны и башня Лахта-центра. Книга вообще богато иллюстрирована фотографиями с разных изощренных ракурсов, позволяющих подчеркнуть не всегда доступные взгляду пешехода переклички: скажем, между глобусом на Доме Зингера и армиллярной сферой, которой увенчана Кунсткамера на Васильевском острове.
Историю Дома Зингера, выдающегося образца модерна начала ХХ века, авторы книги начинают очень издалека — с возникновения в Петербурге и вообще в России стиля «модерн». В первой главе в сжатой форме и с наглядными примерами обрисовывается ситуация в дореволюционной архитектуре, где «наиболее ярко проявили себя стили барокко (которое у нас принято делить на нарышкинское, петровское и елизаветинское), классицизм, эклектика и модерн». Рассказывая об эклектике (которой отмечен и Дом Зингера), авторы цитируют недовольного Федора Михайловича Достоевского, издевавшегося в «Дневнике писателя»: «А теперь, теперь... право, не знаешь, как и определить теперешнюю нашу архитектуру. Тут какая‑то безалаберщина... <...> тут и Растрелли, тут и позднейшее рококо, дожевские балконы и окна... и всё это в одном и том же фасаде. «Дожевское‑то окно ты мне, братец, поставь неотменно, потому что чем я хуже какого‑нибудь ихнего голоштанного дожа; ну а пять‑то этажей ты мне всё‑таки выведи жильцов пускать...»
Другая важная часть предыстории Дома Зингера — экономическая, связанная с деятельностью заказчика роскошного офисного здания на Невском: первой в мире транснациональной корпорации Singer, прославившейся швейными машинками, но на протяжении своей истории изготавливавшей также военное оборудование, мебель, электроприборы, вычислительную технику, скутеры и многое другое. Из книги можно узнать и многоэтапную историю изобретения швейной машинки, и биографию основателя корпорации Айзека Зингера, в том числе и легенду, будто за усовершенствование машинки он взялся на спор.
Несколько увлекательных абзацев уделено неистощимой рекламно-маркетинговой фантазии Зингера, позволившей ему в 1860‑х годах стать «одним из самых известных и блестящих финансовых магнатов в США». Отдельное визуальное развлечение — рассматривать репродукции рекламных открыток, которые «зингеровские» художники постарались локализовать для каждой страны, прежде всего с помощью национальных костюмов счастливых обладательниц швейных машинок, покоривших весь земной шар. Например, на открытке для Российской империи, разработанной Владимиром Табуриным, за машинкой сидит боярышня в расшитом жемчугом кокошнике, богатом сарафане и монистах. С других открыток глядят красивые, румяные и нарядные норвежка, мексиканка и китаянка, а рядом с цейлонской швеей стоит строгий, но тоже довольный спутник жизни в черном кожаном пиджаке и саронге.
После «извилистой и многослойной» истории участка рядом с Казанским мостом, на углу Невского и Екатерининского канала, авторы книги переходят к истории строительства здания, которое заказчику представлялось небоскребом американского пошиба вроде нью-йоркского Singer Building: «Первоначально рассматривались проекты строительства «конторско-торгового помещения» как минимум в 11 этажей с высокой башней; но представителям «Зингер» пришлось умерить свои аппетиты, когда они узнали о высотном регламенте, действующем в Санкт-Петербурге с середины XIX столетия». Чтобы совместить требования регламента с амбициями американцев, академику архитектуры Павлу Юльевичу Сюзору (чья славная творческая биография и особое умение создавать гармонию в книге тоже рассмотрены подробно) пришлось изобрести компромиссный вариант: «...здание будет насчитывать семь этажей, включая мансардный, и его основной объем будет полностью соответствовать требованиям высотного регламента. А вот башенка, которую за время ее существования называли и куполом, и куполом-фонарем, и световым колоколом, возвышалась над крышами Невского проспекта, являясь резкой высотной доминантой». Башенку с глобусом удалось легализовать, проведя ее по документам не как жилое или коммерческое помещение, а как декоративный элемент.
Декоративными элементами Дом Зингера вообще изобилует как снаружи, так и внутри — их смысл проанализирован в главе «Художественный язык», где авторы напоминают о склонности модерна к символизму: «...на первом месте здесь «не просто фигурки и цветочки,» а неоднозначное, сложное художественное повествование со многими тайнами и иносказаниями». Взять хотя бы фигуры в верхней части здания, которые часто называют валькириями или даже кариатидами, хотя, если присмотреться, они не являются ни тем, ни другим: это довольно причудливая фантазийная статуя: в левой руке у нее веретено, правой она опирается на швейную машинку, за плечами — огромные бабочкины крылья, а под ногами — нос корабля с острым бушпритом, как у ростральной фигуры.
Посмеявшись над версией о том, что девушки представляют собой скульптурные портреты кого-то из многочисленных жен Айзека Зингера, авторы книги предлагают считать их просто аллегорическими фигурами, «прославляющими мощь и возможности международной торговли, а также промышленности». Аналогично и восседающие на куполе морские нимфы, поддерживающие трехметровый стеклянный глобус, представляют собой аллегорию мореплавания и распространения «зингеровской» продукции по всему миру. Есть определенный символизм и в судьбе Дома Зингера: расставшись со швейными машинками и большим бизнесом, он стал прибежищем бумажных книг, имеющих не утилитарную ценность, и сам превратился в своего рода архитектурную инкунабулу, которая заслуживает внимательного прочтения.