Жизнь не шутит: безжалостная ирония судьбы в раннем творчестве Надежды Тэффи
Сборник впервые изданных под одной обложкой дореволюционных фельетонов Надежды Тэффи содержит несколько колонок из респектабельной газеты «Биржевые ведомости», где лирическая героиня кокетливо прикидывается светской глупышкой, желчное эссе о Кнуте Гамсуне и Анатоле Франсе в газете «Речь», но главным образом — публикации 1909–1916 годов в газете «Русское слово», где сатирический талант писательницы заискрил в полную силу (там же в 1914 году впервые был опубликован ее самый известный шедевр — «Демоническая женщина»). Критик Лидия Маслова представляет книгу недели специально для «Известий».
Надежда Тэффи
«Забытая Тэффи. О «Титанике», кометах, гадалках, весне и конце света»
М.: Альпина нон-фикшн, 2024. — 428 с.
Вероятно, во многом за расцвет Тэффи стоит благодарить главного редактора «Русского слова» Власа Дорошевича, который предоставил фельетонистке полную свободу писать о чем угодно и как угодно под девизом «Нельзя на арабском коне воду возить». Об этом со ссылкой на воспоминания самой писательницы сообщает в предисловии к нынешнему изданию Антон Нелихов, несколько высокопарно замечающий, что фельетоны Тэффи «получались не на злобу дня, а на злобу вечности».
И в самом деле, интереснее Тэффи выглядит не тогда, когда откликается на актуальную новостную повестку вроде гибели «Титаника» или дела Бейлиса (громкому процессу посвящены в сборнике три заметки, написанные за границей, где чувство «русскости» у публицистки обостряется), а когда без конкретного информационного повода наблюдает за странностями человеческой природы, в любую эпоху и в любой стране одинаково абсурдными и комичными. Впрочем, бывают в человеческом обиходе какие-то сезонные и модные явления, на которые особенно легко и охотно обращается взгляд сатирика. Скажем, Новый год, миниатюра о котором, датированная 29 декабря 1910-го, начинается с максимы: «Люди боятся всего нового». Наблюдение не бог весть какой оригинальности, но с этого плохонького трамплина Тэффи всего через пару абзацев выруливает к гениальной реплике, которую хочется занести в сокровищницу философской мысли: «Вся жизнь наша состоит из маленьких гадостей, более или менее обостренных неожиданностью своего появления».
По аналогичному принципу — накопления невзрачных, обычных фраз, которые внезапно, когда количество переходит в качество, взрываются афористичной формулировкой — построены многие тексты Тэффи. Возможно, с этим связана ее манера чуть ли не каждое предложение начинать с нового абзаца, чтобы разогнаться получше. «Театральный сезон в самом разгаре, — начинает Тэффи фельетон «Публика», флегматично докладывая с новой строки: «По два раза в неделю бываешь на «первых представлениях». А потом вдруг как прыгнет, вцепившись в горло передовому театру, который она недолюбливает так же, как прогрессивное изобразительное искусство или радикальный поэтический футуризм: «И такая по большей части всюду тоска, такое тупое уныние посылается со сцены автором, по теории Мейерхольда, «преломившим через режиссера в актера», что сидишь только из любопытства: как, мол, сведут они концы с концами».
При этом обижаться Всеволоду Мейерхольду формально совершенно не на что, потому что, например, фельетон «Автор и постановка» (о сценической судьбе одной из пьес самой Тэффи) начинается с самых комплиментарных оборотов: «Несколько лет назад, когда талантливейший В.Э. Мейерхольд еще не был режиссером на Императорской сцене, а только горел и мечтал, он часто в кругу сочувствующих говорил о театре будущего. О «настоящем» театре». Правда, оборачивается этот коварный зачин ехидной карикатурой на закулисные нравы, в которой идиотами выглядят решительно все, в том числе и ищущие новых форм мейерхольдовские последователи.
Однако самый интересный для Тэффи режиссер — сама жизнь. Это одна из любимых идей писательницы, которую она вертит на разные лады. В данном сборнике — в фельетонах «Водевили жизни» и «Противный анекдот», — а позже в рассказе 1921 года «Жизнь и темы», где автор сетует, что взятые из жизни события всегда представляются редакторам и читателям крайне неправдоподобными. «От писательского вымысла всегда требуют жизненности и правдоподобности. Жизнь же может выделывать всё, что ей вздумается, и никто ей этого в упрек не поставит», — пишет Тэффи в «Водевилях жизни», где драматургическим стержнем служит скандальная история иеромонаха Илиодора, воспринимаемая писательницей в сугубо водевильном ключе и наводящая на философские обобщения об иронии судьбы: «Если в самые лучшие и высокие минуты вы не были глупо осмеяны жизнью, не спотыкались о водосточную трубу, протягивая руки возлюбленному, не чихали, начиная потрясающую речь в собрании, не опрокидывали стакан, когда весь смысл вашего существования заключался в вашей ловкости и грации, — значит, вам везло безумно, незаслуженно, зловеще».
С чисто женской непоследовательностью Тэффи запросто противоречит самой себе, поэтому в соседних фельетонах сборника можно обнаружить противоположные высказывания, которые при этом выглядят одинаково искренне. «Жизнь не шутит», — иронизирует лирическая героиня над своим знакомым в одном фельетоне, а в другом восклицает: «Как жизнь шутит над человеком!» В написанном 15 апреля 1912 года, в день гибели «Титаника», патетическом эссе «Геройство сильных» Тэффи восторгается: «Каким великолепным режиссером бывает иногда судьба!», а через год в «Противном анекдоте» меланхолично вздыхает: «Жизнь — ужасно скверный режиссер» по поводу газетной новости о том, что какой-то монах-схимник «убил из ревности бабу».
Тут жизнь уже представляется писательнице режиссером и драматургом, лишенным тонкого художественного вкуса, зато обладающим недюжинным нахальством. «Если какой-нибудь развязный молодой человек начинает рассказывать дурацкие анекдоты, вы можете их не слушать и уйти, а молодого человека перестать принимать», — проводит аналогию юмористка, а затем невзначай раскрывает свой главный творческий метод — не перечить жизни во всей ее дурацкой анекдотичности: «Но, когда сама жизнь начинает плести ерунду, положение становится безвыходным. От нее не уйдешь и ее не выгонишь».