«От Рождества Христова в восьмой день спустя»: как появился «гражданский» Новый год
Материал опубликован в ноябрьском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».
Введение Петром I гражданского Нового года с 1 января и переход на исчисление лет от Рождества Христова (а не от Сотворения мира, как прежде) — не просто дань романтического увлечения монарха всем европейским. Царь-реформатор желал показать, что он, как настоящий самодержец, стал полноправным властелином и над временем своих подданных. Это был, по сути, первый серьезный шаг к переходу от Русского царства к Российской империи, а вместе с тем — к главенству гражданско-секулярного начала над церковно-державным.
Народы мира отмечают Новый год по своим традиционным календарям в разное время. Люди с древности учитывали общеизвестные природные «переходы» — конец лета, завершение зимы, весеннее или осеннее равноденствие. Огромную роль в этом играли сельскохозяйственные циклы посевной или сбора урожая. Большинство европейских (шире — арийских) народов относило новолетие к началу или середине марта — времени возрождения природы после зимнего «умирания».
На Руси новый год по примеру Римской империи веками отсчитывался с 1 марта, хотя в народе его чаще совмещали с днем весеннего равноденствия — 22 марта, когда праздновалась Масленица с печением блинов, кулачными боями, сжиганием чучела Зимы.
С принятием христианства массовые гуляния стали предварять Великий пост. При этом началом годового круга христианских праздников наша Церковь считала 1 сентября (по юлианскому календарю), такой порядок закрепил еще в 988 году византийский император Василий II. Какое-то время существовал в Царьграде и другой годовой календарь, начинавшийся 1 марта.
Византия не приняла западную реформу летосчисления 533-го, заменившую счет годов от Сотворения мира на датировку от Рождества Иисуса Христа. Русская церковь со времен святого князя Владимира жила по «греческому» календарю, причем несколько столетий — с обоими новыми годами, мартовским и сентябрьским.
Праздновать церковное новолетие у нас начали не сразу. Упоминания о торжественной встрече дня 1 сентября появились в летописях лишь с XIV века. При этом в разных княжествах продолжали с шумом и весельем отмечать «народный», мартовский Новый год.
Праздник, приходившийся на первый день календарной осени, был официально утвержден на Руси в 1492-м при Иване III. На тот год пришлось 7000-летие предполагаемого Сотворения мира, в связи с чем христиане ждали предсказанного наступления конца света. Всемирной катастрофы тогда не произошло, и это стало поворотной точкой для массового мировосприятия человеческой истории. Отметив в последний раз новолетие в марте и не дождавшись очевидных признаков апокалипсиса, государь повелел еще раз справить начало 7001 года 1 сентября и впредь придерживаться этой даты.
Княжеская Русь становилась Русским царством, Третьим Римом, преемницей Ромейской империи. Вместе со своей второй супругой, наследницей византийских базилевсов Софией Палеолог, первый (де-факто) русский царь утвердил единый для своего государства и всего православного мира церковно-державный календарь. Православие во всем его вселенском величии становилось стержнем, основой для возрастания и укрепления русской державы.
Таким образом, государство и Церковь как единый державный организм утверждали собственный порядок. 1 сентября, в День Семена-летопроводца (по имени преподобного Симеона Столпника, память которого приходилась на эту дату), князья с архиереями и боярами перво-наперво истово молились в Успенском соборе. Предстоятель на Красной площади и епископы на местах благословляли народ, после чего следовало умеренное пированье с обсуждением насущных дел наступившего нового года. По окончании застолья все отправлялись в храмы к заутрене. Крестьянам же и вовсе было не до празднования: полевая страда завершалась лишь ближе к Покрову.
Как бы то ни было, весь дальнейший год отныне был строго размечен церковными праздниками и постами. Древние святочные гуляния (к примеру, на Масленицу) Церковь разумно адаптировала, смягчая и размывая изначальный языческий характер празднеств.
В конце XVII века в эту размеренную череду дней и лет «вторгся» со своей календарной революцией Петр I. Принято считать, что молодой царь в свое время насмотрелся на то, как весело и разгульно — с елочками, шутихами и пуншем — справляли зимний Новый год в Немецкой слободе, а затем стал свидетелем подобного рода увеселений в период Великого посольства в Западную Европу, где русский самодержец в роли плотника Петра Михайлова поучаствовал в праздновании Рождества и новогодия по-голландски. Вернувшись в 1698-м на родину, Петр Алексеевич якобы тут же принялся резать боярам бороды и устанавливать прочие несовместимые с древними обычаями порядки. Однако думается, что задумка реформатора была на самом деле не столь волюнтаристской.
Отметив наступление 1699-го по старинке, государь издал знаменитый указ № 1736, которым повелел считать 1 января началом следующего года, а летоисчисление вести так, как у «немцев».
Документ, в частности, гласил: «Не только что во многих европейских христианских странах, но и в народах словенских, которые с восточною православною нашею церковью во всем согласны, как: волохи, молдавы, сербы, долматы, болгары, и самые его великого государя подданные черкасы и все греки, от которых вера наша православная принята, все те народы согласно лета свои счисляют от Рождества Христова в восьмой день спустя, то есть, генваря с 1 числа, а не от создания мира, за многую рознь и считание в тех летах, и ныне от Рождества Христова доходит 1699 год, а будущего генваря с 1 числа настает новый 1700 год, купно и новый столетний век; и для того доброго и полезного дела указал впредь лета счислять в приказах, и во всяких делах и крепостях писать с нынешнего генваря с 1 числа от Рождества Христова 1700 года».
Далеко не всегда наши ученые приводят благоразумную, звучащую в конце указа оговорку: «А буде кто захочет писать оба те лета, от сотворения мира и от Рождества Христова, сряду свободно».
Петровское нововведение стало некоторым шоком для русского народа. Проблема была даже не в том, что наступление 7209 года уже отметили 1 сентября. Смена календаря и сугубо светское новогодие, заведомо не имеющие связи с церковным годовым кругом, знаменовали начало принципиально иного этапа общественной жизни, в которой Священное Писание и Святоотеческое Предание отступали на второй план. Революцией сверху русское самодержавие и Святая Русь трансформировались в общеевропейский абсолютизм и Российскую империю.
Ходившие в раскольничьих скитах слухи о том, что на троне оказался антихрист, что Петра Алексеевича за границей подменили, начали опасливым шепотом пересказывать и в домах «обычных» православных людей разных сословий.
Между тем наша старая столица той зимой, после традиционного благолепного Рождества Христова, наблюдала небывалый доселе праздник. Накануне во всех московских церквях началось полночное бдение. Петр I со своим двором, как и подобает православному государю, присутствовал на службе в Успенском соборе, молясь «усердно и истово». Заранее привезенные к Кремлю 2009 пушек после молебна сопровождали громкими выстрелами многолетие. Затем на Красной площади начался грандиозный фейерверк, который открыл царь, лично запаливший первую ракету. Москвичи по его указу должны были в своих дворах стрелять из мушкетов и запускать аналогичные ракеты. Те, кто победнее, жгли костры и смоляные бочки. Все это отчасти походило на современные новогодние светопреставления с салютами и петардами, правда, пули из мушкетов вылетали настоящие, да и ракеты, в сущности, были предназначены не для досужих потех. В общем, ходить в ту ночь по московским улицам было весьма небезопасно. Удивительно, что не случилось серьезного пожара.
Ночью во дворце у монарха, сидевшего за праздничным столом со всем своим семейством, компанию государю составили духовенство, послы и бояре. Народ пировал на площадях неподалеку и угощался выставленными ему яствами, винами и пивом.
Гулянка длилась неделю, до Крещения Господня, как бы продолжая традиционные святочные гуляния, что в некотором смысле вписывалось в русскую традицию. Неистовый Петр в обычаи русского веселья внес свои коррективы: знатным людям в те дни прямо-таки повелел ездить друг к другу в гости и лично проверял, как исполняли его волю. Уклонявшихся от шумных увеселений бояр привозили на празднества силой и там заставляли пить «царскую чару», а за «кислую мину» можно было схлопотать государеву оплеуху. Костюмы на таких ассамблеях полагались европейские (их тогда часто называли «венгерскими»). Бояре, кряхтя, напяливали на себя вместо привычных нарядов и мягких сапожек узкие кафтаны и чулки с башмаками, а женщины — платья с открытыми плечами. Официальный указ об обязательной европейской «форме одежды» вышел 14 января, но самые сметливые, уже зная о вкусах и запросах царя, одевались «как положено».
Новогодние торжества завершились 6 января крестным ходом. Петр I и тут показал свою оппозицию к русской старине: не предстал перед всеми в традиционном царском облачении, не пошел вслед за патриархом и архиереями к Иордани на Москве-реке (напротив Тайницких ворот), а в окружении собственных гвардейцев, в мундире офицера Лейб-гвардии Преображенского полка наблюдал за процессией, стоя на берегу.
Следующие четыре года царские празднования январского Нового года проводились в Москве, после — в новой, продолжавшей отстраиваться столице.
О елках и хвойных ветках, коими по немецкому обычаю предписывалось украшать зимнее празднество, следует упомянуть особо. Петровский указ на сей счет оповещал подданных: «А в знак того доброго начинания и нового столетнего века, в царствующем граде Москве после должного благодарения к Богу и молебного пения в церкви, и кому случится и в дому своем, по большим и проезжим знатным улицам, знатным людям, и у домов нарочитых духовного и мирского чину, перед вороты учинить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, елевых и можжевеловых, против образцов, каковы сделаны на Гостине дворе и у нижней аптеки».
Бедным людям дозволялось обходиться небольшими еловыми веточками. Примечательно, что хвойная составляющая петровского Нового года после смерти императора надолго забылась. Точнее, с ней произошли смысловые метаморфозы.
До Петра I ель на Руси была непременным атрибутом погребальных ритуалов, символом похорон. Из ее веток делали траурные венки, лапником выстилали дорогу к кладбищу. Самоубийц нередко хоронили между двумя елками. Росшее возле дома колючее, вечнозеленое деревце считалось нехорошей приметой. Даже одно из народных имен черта звучало как «ёлс». Можно представить, как простые русские люди отнеслись когда-то к «елочной инициативе» царя-батюшки...
После Петра новогодние хвойные приметы на домах сразу же исчезли. Исключением в этом плане оставались кабаки, чьи хозяева продолжили украшать свои заведения согласно завещанию царя-реформатора. А поскольку праздник там длился круглый год, елки (зачастую осыпавшись) стояли подолгу. Отсюда, кстати, пошло выражение «елки-палки». Сама же ель стала символом пьянства, прописалась в устойчивых народных фразеологизмах: «поднять елку» значило выпить, «зайти под елку» — идти в кабак. Пьяниц именовали «елкиными».
В качестве рождественско-новогодней елочка вернулась в Россию в 1830 году — благодаря супруге Николая I Александре Федоровне (принявшей православие прусской принцессе). Вначале пришла в Зимний дворец и дома петербургской знати, к середине века — в дворянские и купеческие жилища. По-немецки украшалась свечками, золотыми яблоками и конфетами; позже — специальными елочными игрушками, включая вифлеемскую звезду на верхушке дерева. Новый год в ту пору был тихим домашним праздником, весьма скромным по сравнению с предшествовавшим Рождеством.
Дальнейшее общеизвестно. Запрещенное большевиками как «буржуазно-поповский» пережиток торжество Сталин и Совет народных комиссаров особым декретом восстановили — с красной пентаграммой наверху, идеологически выдержанными украшениями на ветках — в 1936 году. Так возник советский культ Нового года, призванный заместить в душах русских людей великий христианский праздник.
Ныне, по прошествии десятков лет атеистической эпохи, многие соотечественники снова празднуют Рождество, и возникла трудноразрешимая проблема: новогодие с петровскими «огненными забавами», сентиментальными немецкими елочками и доставшимся в наследство от СССР тазиком оливье приходится на строгую седмицу Филиппова поста. А ведь даже враг русской старины Петр I постановил отмечать «европейский» Новый год с сопутствующей гулянкой после православного Рождества. И это закономерно, поскольку Петр Алексеевич являлся все-таки православным царем и в Христа, несомненно, веровал. Бурное празднование в постные дни было для него немыслимо.
А может, в наши дни следует сделать еще один исторический поворот: не отказываясь от сакрального богослужебного круга юлианского календаря и не отменяя светский григорианский — взять да и перенести празднование гражданского Нового года с началом соответствующих каникул на 14 января?.. Почему бы и нет.