«Находится на низком уровне»: Васильев — о скольжении фигуристок, возвращении Валиевой и потолке парного катания

Если Камила Валиева по своим физическим и ментальным кондициям будет готова вернуться, то хотелось бы её увидеть на льду после дисквалификации. Об этом в интервью RT заявил олимпийский чемпион в парном катании Олег Васильев. По его словам, дело не в жалости к спортсменке, а в том, что столь выдающийся талант не должен пропадать зря. Специалист также объяснил, почему уровень мирового парного катания в отсутствие россиян подтянулся, предположил, что Этери Тутберидзе стала заложницей той «империи», которую создала, и выразил уверенность, что в погоне за сложностью тренеры перестали заниматься с детьми скольжением и азами.

— Вы уже не первый раз привозите отдельных белорусских фигуристов на российские соревнования, но это так и не стало системой. Не видите смысла?

— Смысл, безусловно, есть. Любой выезд из достаточно замкнутого пространства, где спортсменов относительно высокого уровня можно по пальцам пересчитать, это глоток свежего воздуха, совершенно другая мотивация. Но выступление вне конкурса — огромный минус.

— Что мешает это изменить?

— Изменить невозможно. Вопрос не в том, что кто-то хочет или не хочет, просто в данных юридических реалиях этого делать нельзя. Официальное выступление белорусских спортсменов на российских турнирах означало бы, что соревнования становятся международными. А их проведение на сегодняшний день запрещено Международным союзом конькобежцев (ISU). Если мы нарушим этот запрет, то, помимо всего прочего, будем наказаны ещё и финансово.

Другой вопрос, что можно изменить правила проведения турниров. Проводить, допустим, серию Гран-при не по правилам ISU, а по внутренним правилам ФФКР. Условно говоря, сделать короткую программу не на 2 минуты 50 секунд, как это предписывают международные правила, а три минуты с небольшим. То есть как бы вывести турниры за регламент ISU, чтобы эта организация вообще не имела права вмешиваться в те или иные российские соревнования.

— Как не имеет права вмешиваться в чемпионат по прыжкам или Кубок Первого канала?

— Совершенно верно. Такой вопрос поднимался, но серьёзные решения на этот счёт принимать опасно, потому что последствия могут оказаться непредсказуемыми.

— В какой степени вы сейчас следите за тем, что происходит в мировом фигурном катании?

— Смотрю этапы Гран-при ISU, разумеется, поскольку есть такая возможность. Что-то нравится, что-то не очень. Уровень выступлений, безусловно, несколько усреднился. В том же парном катании нет каких-то ярких звёзд, которые исполняли бы суперэлементы.

— Простите, но перебью. В первый сезон нашего отсутствия на международной арене я бы сказала, что на мировое парное катание без слёз не глянешь. Но уже на второй год стало очевидно: уровень-то растёт. Сейчас топовые спортивные пары начинают выглядеть настолько неплохо, что не затерялись бы и на чемпионате России.

— Если обратиться к истории, мы вспомним, что в те времена, когда в парном катании доминировала Ирина Роднина, этот вид в мире фактически умер. Сколько было участников на мировых и европейских чемпионатах в конце 1970-х — начале 1980-х?

— Навскидку не отвечу.

— А я помню. На ЧЕ-1981, который выиграли Ирина Воробьева с Игорем Лисовским, было всего шесть пар. Это говорит о том, что нет никакой мотивации убиваться на тренировках и за что-то бороться, когда есть безусловный лидер и ты знаешь заранее, что проиграешь ему. Поэтому я и считаю, что десятилетнее доминирование Родниной сначала с Алексеем Улановым, а потом с Александром Зайцевым, по сути, убило мировое парное катание.

В последние несколько лет ситуация складывалась очень похожим образом. Российское парное катание стало настолько сильным, что конкурировать с нашими дуэтами стало просто невозможно. А это сложный вид как с точки зрения техники, так и психологии. Ну и физических качеств требует незаурядных.

— И вдруг первая ступень освободилась…

— Не только первая, а весь пьедестал. Все стали как-то оживать, суетиться, придумывать новое, делать элементы, которые раньше не пытались даже. Поэтому, как бы ни прискорбно констатировать, но отсутствие лидеров в той или иной области неизбежно приводит к общему глобальному увеличению как количества, так и качества.

— То, что в России сейчас есть две невероятно сильные пары, которые по-прежнему никому не позволяют к себе приблизиться, — это движение вверх или в определённом смысле стагнация?

— Сейчас ведь вверх не особо двинешься. ISU в лице технического комитета поступил, на мой взгляд, достаточно странно, заявив стоимость сверхсложных элементов на очень низком уровне. Разница в стоимости тех же четверных выбросов в сравнении с тройными по нынешним правилам настолько незначительна, что нет никакого смысла убиваться. Это в прямом смысле так, потому что обучение новым сложным прыжкам или выбросам в нашем виде спорта всегда происходит через падения. То есть прежде, чем что-то выучить и довести до стабильного исполнения, ты должен тысячу или десять тысяч раз упасть.

— А как же лонжи, удочки, гимнастические ямы с поролоном?

— В парном катании это практически неприменимо, особенно когда касается выбросов. Да и в прыжках особенно не спасает. Да, есть ротаторы, специальные упражнения, которые мы используем в обучении, но всё равно ты много падаешь. Когда речь идёт о детях 10—12 лет, это одно дело: тело маленькое, вес небольшой, законы физики работают совершенно по-другому, соответственно, у спортсменов нет внутреннего страха.

А когда фигуристы уже созревшие, взрослые, с развитыми телами, падать становится больно и опасно. Смысл борьбы за ультрасложные элементы пропадает, и соперничество начинает идти в других аспектах. В качестве катания, в постановках, в презентации, в чистоте исполнения более простых элементов. Что показал не слишком давний старт в Санкт-Петербурге, где выступали Александра Бойкова — Дмитрий Козловский и Анастасия Мишина — Александр Галлямов? Что малейшие недочёты сразу отражаются на местах.

— Я бы не назвала небольшим недочётом неудавшийся четверной выброс Бойковой и Козловского. И ведь зачем-то фигуристы продолжают тренировать этот элемент?

— Мне кажется, это делается больше для себя, для своего внутреннего самоутверждения, чтобы почувствовать: мы растём, прогрессируем. Как только ты останавливаешься в развитии, начинается деградация — это закон спорта.

— А в чём, на ваш взгляд, прогрессируют Мишина и Галлямов?

— В чистоте исполнения. Да и сами программы стали больше мне нравиться. Не назову это каким-то сильным прогрессом, но движение есть.

— Насколько оба этих дуэта близки к тому, чтобы уткнуться в потолок собственных возможностей?

— Я бы сказал, что в спорте нет потолка. Можно прогрессировать в катании, которое у того же Галлямова способно стать быстрее, а у Козловского мягче. Есть ряд других аспектов, которые можно подтянуть. То, что эти две пары постоянно находятся рядом и подталкивают друг друга, держит их на плаву, вынуждает находить возможности для собственного роста.

— Видите ли вы в противостоянии Мишиной и Галлямова с Бойковой и Козловским соперничество их тренеров?

— Вообще не вижу. Те же Александра и Дмитрий выросли в школе Тамары Москвиной, в её клубе. И большинству вещей, которые они сейчас делают на льду, они научились там. Понятно, что у Этери Тутберидзе есть прекрасная команда, которая работает над техническим совершенствованием имеющихся элементов, но каких-то глобальных изменений в катании ребят я не нахожу. Их, наверное, и быть не может: Бойкова и Козловский — на 90% сформированная пара, в которую вложено очень много труда людей, изначально с ними работавших.

— Что вам ближе и интереснее, как специалисту, если говорить о женском катании, — битвы четверных, которые происходили совсем недавно, или то, что происходит сейчас?

— Наверное, то, что происходит сейчас. Четверные никуда не денутся, так или иначе они всё равно будут иметь значение в финальном результате. Но само женское катание, причём не только российское, но и мировое, в плане правильного скольжения, артистизма сейчас находится на достаточно низком уровне.

— Но ведь та же Каори Сакамото катается прекрасно.

— По скольжению — да, конёк у нее действительно уникальный.

— Получается, при огромном количестве талантливых фигуристок у нас нет подобного «материала»?

— А вы ходили на тренировки маленьких детей? Их разве учат скользить? Занимаются с ними фигурами, школой? Уверен, что нет. А в Японии это практикуют. Как и в Канаде и даже в Америке. Это крайне важно, потому что скольжение является основой не только катания, но и тех же самых прыжков. Если ты владеешь коньком, владеешь балансом. Соответственно, становится проще справляться со сложными элементами.

Просто чем взрослее спортсмен, тем медленнее он обучается. Поэтому надо учить детей скользить, чувствовать лезвие, использовать все возможности конька в сочетании со льдом. Если научить этому в детстве, мы получим во взрослом возрасте тех самых «японцев», которые прекрасно скользят и отлично прыгают при этом.

— Многие болельщики и журналисты сейчас сходятся в том, что на российском уровне мужское катание стало гораздо интереснее женского. Разделяете?

— Наверное, нет. Просто вопрос в том, что в сравнении с тем, что было пять-семь лет назад, мужское одиночное катание подтянулось, стало немножко интереснее. А женское чуть сдало позиции. Соответственно, разница, которая наблюдалась раньше, сейчас нивелировалась.

— Скромная оценка, на мой взгляд. Тот же Марк Кондратюк уже дважды с начала сезона показал в соревнованиях произвольную программу с пятью четверными прыжками. Евгений Семененко пробует прыгать шесть квадов. У Николая Угожаева в арсенале четыре надёжных четверных и есть резерв в виде пятого. Понимаю, что всё это меркнет на фоне того, что делает по ту сторону океана Илья Малинин, но такой уникум, наверное, не должен быть фигурой для сравнения. Или должен?

— Малинин — не единственная фигура такого масштаба, он просто выделяется на фоне соперников.

— В свете того, о чём мы с вами разговаривали, надо ли Илье экспериментировать с прыжками, которые, по большому счёту, не оцениваются? Я имею в виду не только четверной аксель, но и фирменную малининскую вертушку или сальто назад, без которых прекрасно можно обойтись человеку с таким количеством и качеством квадов.

— Надо однозначно. Всё это так или иначе двигает фигурное катание вперёд. Взять то же самое сальто назад, которое было запрещено много-много лет. В прошлом году Адам Сяо Хим Фа прыгнул его на соревнованиях вопреки правилам, получил штраф, но риск оправдал себя. Это вызвало определённые разговоры в кулуарах, и в конце концов технический комитет ISU был вынужден разрешить этот элемент. Поэтому и считаю: обязательно надо делать что-то такое, что сегодня может не оцениваться и даже наказываться. Для того чтобы расширять рамки как собственных возможностей, так и фигурного катания в целом.

— Но ведь ваши слова можно отнести к четверным выбросам и подкрутам в парном катании.

— Не совсем. Это слишком травмоопасно и не сопоставимо с теми вещами, которые пытаются делать Малинин или Сяо Хим Фа. Последствия любого падения могут оказаться гораздо более серьёзны.

— С точки зрения эксперта, Малинин — это талант в первозданном виде или в большей степени правильно поставленная работа?

— Правильно поставленная работа, хорошая базовая техника. Плюс генетическая предрасположенность. Илья с детства стоит на коньках, возможно, кататься научился раньше, чем ходить, как это часто бывает у детей фигуристов. Его родители в своё время прошли великолепную школу Игоря Ксенофонтова. Кроме того, у Малинина очень подходящее для нашего вида спорта строение тела. Он очень лёгкий и узкий, это позволяет быстро вращаться. Другими словами, имеет значение целая совокупность факторов. Убери один из них, Илья всё равно останется хорошим фигуристом. Хотя не факт, что уникальным.

— В чём, кстати, заключалось тренерское величие таких специалистов, как Ксенофонтов или его тёзка Игорь Москвин?

— Они были прежде всего абсолютными фанатами своего дела. Тот же Москвин занимался яхтенным спортом, много чем ещё, но фигурное катание всегда оставалось для него главной частью жизни. Он сам варил сталь в поисках наиболее скользящего сплава, экспериментировал с лезвиями, с ботинками. То есть был максимально глубоко погружён в профессию, как и Ксенофонтов. Сейчас редко встретишь человека, для которого его дело являлось бы основополагающим.

— Тутберидзе — фанат?

— Могу ошибаться, но, на мой взгляд, она скорее заложница той империи, которую сама и создала. Это определённый имидж, надежды окружающих, давление со всех сторон, которое сильно обязывает. Наверное, это удел всех, кто создаёт какое-то большое дело в любом бизнесе. Если ты с нуля что-то создал, то в дальнейшем как бы становишься рабом своих же свершений. Может, Этери действительно является таким же фанатом, как Ксенофонтов и Москвин, просто у тех в советские времена не было подобных «империй».

— А у Станислава Жука?

— Станислав Алексеевич при всех своих минусах тоже был фанатично предан фигурному катанию, но он ведь работал в ЦСКА, поэтому его империя была во многом искусственно созданной. Все парни проходили через армию, соответственно, наиболее талантливые, как тот же Александр Фадеев, рано или поздно оказывались у Жука. Как и сильные региональные пары.

— Сейчас фигурное катание всё больше уходит в формат шоу, в каждом из которых задействованы звёзды первой величины. Какое-то из этих шоу вам интересно в профессиональном плане?

— Шоу действительно много, но я не все видел, чтобы говорить об этом предметно. К тому же топовые спектакли — это большие финансы, и зачастую декорации и костюмы затмевают само содержимое фигурного катания. Это хорошо, что у нас появились возможности создавать глобальные проекты, которые привлекают зрителя. Но лично мне хотелось бы видеть больше таких шоу, как были у Тома Коллинза в годы расцвета его тура Champions on Ice.

— Илья Авербух неоднократно говорил в своих интервью, что для него образец продюсерской деятельности — это Коллинз. Вы же с Еленой Валовой тоже у него катались?

— Да. Том работал прежде всего с профессиональными спортсменами и показывал зрителям именно спортивную составляющую фигурного катания. Возможно, прозвучит странно для американского продюсера, но он жил и работал не ради денег, а прежде всего для спортсменов. Очень всех нас любил, помогал во всех аспектах жизни. Частенько приглашал в свой тур тех, кто только шёл наверх, и эти фигуристы уже на следующий сезон катались на соревнованиях совершенно по-другому.

Помню, как мы сидели с Томом между какими-то выступлениями, и он рассказывал, что в начале своей карьеры продюсера, когда шоу только-только начинало раскручиваться, ему пришлось заложить всё своё движимое и недвижимое имущество. Какой-то период своей жизни он сидел без копейки денег — до тех пор, пока продукт не «созрел» и не начал приносить популярность и деньги. Ну а дальше всё пошло по накатанной: чем более громкие имена имели спортсмены, тем больше Том зарабатывал на этом.

— Всё как в спорте: за большим результатом неизбежно приходят большие деньги.

— Абсолютно верно.

— Если бы вы были тренером Саши Трусовой, стали прилагать усилия к тому, чтобы удержать эту фигуристку в спорте?

— Первым делом, как мне кажется, следует найти ответ на вопрос, для чего это может быть ей нужно. Если Саша реально жаждет вернуться в спорт, чтобы выиграть золото Олимпиады, и психологически настроена на это, тогда надо ей помогать. Когда человек колеблется, не знает толком, чего хочет, я бы воздержался от того, чтобы как-то влиять на его решение. Спортсмен, который прошёл через все крупнейшие соревнования — ЧЕ, ЧМ, ОИ, имеет право на своё мнение. Его не нужно направлять в этом отношении как того, кто не знает, что это такое.

— Камила Валиева — та же история?

— Если допустить, что она способна на возвращение по своим физическим и ментальным кондициям, я бы хотел, чтобы она вернулась. В данном случае речь не о жалости или чем-то ещё, а о том, что столь выдающийся талант не должен пропадать зря. Другой вопрос, что четыре года в этом возрасте — это больше, чем половина взрослой спортивной жизни. У Валиевой могут измениться взгляды, тело, психология. Поэтому рассуждать, что бы я сделал на её месте, вообще неправильно.

— Считаете, что выдающийся талант в определённом смысле обязывает своего владельца?

— Великий талант даётся не всем, а единицам из тысяч, а может из миллионов людей. И разбрасываться этим совершенно неправильно. К сожалению, многие этого не осознают, поскольку проживают свою спортивную жизнь в очень молодом возрасте.

— Ту же Алину Загитову, сейчас принято критиковать за то, что она делает вне льда. А вам доводилось сталкиваться с ситуацией, когда начинаешь заниматься чем-то совершенно для себя новым, понимаешь, что не умеешь этого, но при этом окружающие ждут результата, как у олимпийского чемпиона?

— И сейчас порой сталкиваюсь, работая в белорусском фигурном катании. Пришёл туда пять лет назад заниматься не тренерской, а в большей степени административной работой. Но я же позиционировался там как олимпийский чемпион, тренер олимпийских чемпионов и чемпионов мира.

Безусловно, вначале было страшно, я делал ошибки, люди к этому относились неоднозначно, кто-то прощал, кто-то запоминал, но я учился. Не говорю, что сейчас вообще не ошибаюсь, но те вопросы, которые ложатся на меня, решаются. Это даёт мне определённый повод считать, что я занимаюсь чем-то новым и делаю это хорошо.

— Переход в нормальную жизнь после спорта тоже был болезненным?

— Нет, поскольку я шёл не по стандартному пути. Когда мы с Леной Валовой закончили с любительским спортом, перешли в профессиональный. Потом закончили и там, и через год или два я совершенно случайно оказался во Франции в роли тренера. Там никто ничего от меня не ожидал как от олимпийского чемпиона — люди просто радовались тому, что появился человек, который может им в чем-то помочь. Поэтому два года работы остались памяти как очень позитивные, несмотря на то что в итоге я ушёл, пусть и не по профессиональной причине.

— А по какой?

— Началось финансовое расследование деятельности федерации, зарплату задерживали на несколько месяцев, никаких внятных перспектив не было, а продолжать работать бесплатно я считал не совсем правильным. Поэтому, уехав из Франции, я перебрался в Америку, где мне сразу сказали забыть о своих титулах. Мол, если умеешь учить детей, мы будем очень рады. Если не умеешь — спасибо, до свидания.

— Мне казалось, американцы падки на громкие резюме.

— Абсолютно нет. В реальной жизни они оценивают только твои профессиональные способности, неважно, тренер ты, механик или музыкант. И это очень правильно. Как раз в Америке я усвоил, что нельзя опираться на старый багаж, нужно постоянно развиваться. Чтобы в сегодняшней жизни тебя ценили не только за то, что ты сделал когда-то.