Приключения турнюра. Из книги о культурной истории ягодиц

Вы когда-нибудь задумывались, что форма попы Ким Кардашьян многое говорит о нашем обществе? Желание или нежелание попу демонстрировать характеризует эпоху едва ли не лучше, чем исторические источники. Об этом пишет Хизер Радке в своей книге «Взгляд назад. Культурная история женских ягодиц», перевод которой выходит в издательстве «Альпина». Публикуем отрывок, посвященный большой попе и строгой морали.

Турнюр торжествует

В 1868 г. на сцену выходит турнюр. Простейшие турнюры представляли собой набитые ватой или конским волосом подушки, крепившиеся к талии. По мере появления новых материалов и технологий их устройство усложнялось. Были разработаны турнюр-гармошка, который автоматически складывался под женщиной, когда она садилась, и турнюр, представлявший собой сложную систему пружин.

Новый предмет белья преодолел классовые и возрастные границы — женщины победнее подкладывали под платья газеты (считалось, что лучше всего для этого подходит лондонская The Times) или отделывали свои нижние юбки воланами и скалывали их сзади, как сегодняшние невесты. Турнюры носили даже маленькие девочки.

Разложенные передо мной на столе предметы довольно сильно отличались друг от друга, но каждый из них создавал своей владелице проблемы. Подушечный турнюр, судя по виду, легко съезжал и, перекрутившись, мог случайно оказаться на бедре и испортить весь силуэт. Турнюр из проклеенной ткани казался очень хрупким и явно легко ломался, а турнюр-гармошка, хоть и прочный на вид, угрожал оставить даму в неловком положении, если его вдруг заест и он откажется раскладываться и складываться. Я попросила показать мне платья, которые предполагалось надевать с этим бельем.

Руками не трогать!

На столе лежало что-то ярко-лиловое, нарядное и прихотливое, с просторной юбкой, оставлявшей место для турнюра. Мне стало почти что завидно — как часто я бесилась из-за того, что ни одна юбка, ни одни брюки в мире не налезали на мою попу? И вот передо мной лежала одежда, изготовленная специально для большого зада. По крайней мере, в некотором смысле. Мне захотелось своими глазами увидеть, как платье с турнюром меняет силуэт женского тела, и я спросила Саранеллу, можем ли мы одеть манекен. Она неправильно поняла меня, кажется, подумав, что я собираюсь влезть в одно из платьев сама, и вытаращила глаза: «О нет, нет!» Музейную одежду нельзя было даже трогать.

Это недопонимание заставило меня представить себя одетой в пышное платье с шелковым воротником до подбородка, подолом до щиколоток и подушкой, подвязанной на заду. Я ощутила громоздкость всех этих юбок, карательную твердость туго затянутого корсета, сжимающего мое полное тело, косточки, прутья и завязки, впивающиеся в самые чувствительные места. Я представила себе, как мне приходится наклоняться и дергать за турнюр-гармошку, когда я встаю — то есть каждый раз, поднимаясь со стула, хвататься за попу. Даже сидеть облаченной в эту конструкцию было неудобно. Женщинам, должно быть, приходилось все время что-то поправлять в своем костюме, сражаясь с турнюром.

Загадочный тренд

Турнюр по сравнению с другими предметами одежды XIX в. плохо изучен историками моды, но есть несколько теорий, объясняющих его популярность. Одни исследователи считают, что турнюр был всего лишь дополнением к корсету, а дамы, носившие такое белье, хотели не увеличить попу, а подчеркнуть тонкую талию, которая в ту эпоху считалась важным атрибутом женской привлекательности.

Другие предполагают, что турнюр следует считать, скорее, новым вариантом кринолина, решавшим сугубо практическую задачу — нужно было как-то сделать нелепо огромные юбки меньше, чтобы женщины могли хотя бы проходить сквозь дверные проемы. Есть и еще одно объяснение популярности турнюра, материалистическое. Промышленная революция конца XVIII в. сделала ткани общедоступными, а широкое распространение в 1870–1880-х гг. швейных машинок дало женщинам возможность шить одежду самостоятельно, что весьма огорчило профессиональных портных. Женщины стали интересоваться стоимостью тканей и швейных принадлежностей и закономерно задаваться вопросом: зачем платить за пошив платья вдвое больше его себестоимости? Портным нужно было доказывать, что они не зря берут деньги, и они начали намеренно усложнять фасоны платьев, добавлять сложные швы, складки — и турнюр. Он тоже стал признаком состоятельности. Чем больше дама напоминала диван, тем богаче она выглядела.

Некоторые историки моды считают, что на самом деле никакой стройной теории, которая бы объяснила популярность турнюра, быть не может.

Все хотят знать, “почему”, но в моде никогда не бывает “почему”, — сказал мне один исследователь. — Идея зарождается, пользуется успехом у все большего количества людей, пока ее не доводят до абсурда. Потом вытесняется очередной новинкой и уходит в прошлое.

Колоколовидный кринолин сменился S-образным силуэтом турнюра, а тот в свою очередь уступил место платьям-чехлам 1920-х гг. На человеческое тело можно натянуть очень много всего, и когда мы коллективно устаем от одной модной тенденции, то быстро переходим к следующей.

Дело в попе?

Мне кажется, что эти объяснения игнорируют очевидное: турнюр увеличивает попу. Попа в турнюре должна была быть привлекательна сам по себе, вне зависимости от того, как она соотносится с талией. В конце XIX в. людям, очевидно, нравилось смотреть на женщин с огромными задами — или быть этими женщинами. Считать, что мода развивается независимо от контекста, по своим собственным законам, — значит предполагать, что она пребывает вне истории, предполагать, что вещи, которые мы каждый день надеваем, никак не связаны с политикой, наукой или нашими представлениями о теле. Как мода может быть свободна от всего этого?

На следующий день после своего визита в архив я встретилась с Эдвиной Эрман, куратором Музея Виктории и Альберта и выдающимся историком моды. Эрман посвятила истории нижнего белья немало страниц. Я спросила у исследовательницы, что она думает о турнюрах. Та охотно напомнила мне о том, что мы часто неверно представляем себе XIX в., считая это время эпохой всеобщей стыдливости и строгих правил, регулирующих отношения между полами. В действительности же викторианцы вынуждены были жить в постоянном контакте с телами друг друга.

Они жили, буквально толкаясь локтями. У них не было отдельных уборных, — рассказывает Эрман, — не было центральной канализации. Абсолютное большинство семей ютилось в тесноте, и все домочадцы спали в одной комнате. Женские панталоны чаще всего делали с разрезом, чтобы женщина могла пописать, просто приподняв юбку и присев на корточки. Реальность тела, которую сегодня мы скрываем за закрытыми дверями спален и туалетов, была повсюду!

Идеальная форма

Викторианцы, жившие очень скученно и регулярно видевшие человеческие тела разной степени раздетости, были отлично знакомы с функциями попы и, возможно, именно поэтому изобрели одежду, полностью попу преображавшую.

Зад ассоциируется с чем-то нечистым — процессом дефекации, фекалиями, анальным сексом, который в прошлом считался противоестественным. Это сложная часть тела, — поясняет Эрман.

С помощью турнюра можно было создать безопасную, беспроблемную копию женского зада: лишенную ануса, освобожденную от «низких» функций, идеальную по форме, а потому более привлекательную. В эпоху Ренессанса нижнее белье предназначалось для того, чтобы в провокативной форме сообщать о том, что находится под ним. В Викторианскую эпоху корсет, кринолин и турнюр сами стали объектами желания — экзоскелетом, который вытесняет в воспринимающем сознании находящееся под ним тело.

Но если белье занимает место женщины, если оно создает еще один слой кожи, то женщина, которая его носит, одновременно обнажена и одета. Ее тело находится одновременно под кринолином и поверх него, и это тело выставлено напоказ. Или, по крайней мере, чье-то тело выставлено напоказ.