Фрагмент из книги Беллы Арфуди «Десять поколений»

Эта семейная сага, рассказывающая об истории езидской семьи, — литературный дебют Беллы Арфуди. Ари живет в Америке, но смерть отца заставляет его вернуться сначала в Москву, а после отправиться в путешествие Армению, Грузию, Иран и Турцию. По пути Ари задает себе честные вопросы и пытается обрести связь с родом. «Сноб» публикует фрагмент из романа, выходящего в июле в издательстве «Дом историй».

Заселившись в маленькую двухкомнатную квартирку, в которой друг дяди Мсто предложил им пожить, пока его не будет в городе, Ари и его дядя решили, что нужно срочно поесть, иначе им не уснуть. Выйдя из типичного тбилисского дворика с деревянными балконами, увитыми гроздьями винограда, они оказались на проспекте Руставели. Он расстилался перед ними широкой серой рекой.

— Хинкали? — предложил дядя Мсто.

— Хинкали, — ответил, не задумываясь, Ари.

Уже сидя за круглым столом, на котором веером были разложены хинкали, пхали, хачапури и маринованные цветки джонджоли*, дядя Мсто осторожно заметил:

— У нас тут есть родня. Сам ее давно не видел, но, если хочешь, можем навестить.

Ари задумался. Видеться с кем-либо он не хотел, но раз уж решился на эту поездку, то нужно идти до конца.

— Давай навестим, я не против.

— Тогда завтра сначала посетим езидский храм, а после уже поедем к ним, я договорюсь.

— Тут есть езидский храм?

— Да, открылся недавно. Местная община сумела его выбить. Сам еще не бывал там, вот повод подвернулся.

Дядя Мсто принялся за хинкали. Откусывая кусочек теста с краю, он умудрялся, запрокинув голову, одним движением высосать весь бульон, затем неспешно съедал остальное. Ари хинкали любил, но всегда обжигал ими пальцы: дожидаться, пока они

хоть немного остынут, терпения не хватало. Взяв вилку, он воткнул ее в хвостик хинкали, за который обычно берутся руками, и поднес тесто к губам.

— Даже не скажешь, что ты родился в Грузии. — Дядя Мсто захохотал. — Ничего в тебе от грузина нет.

— Отец бы добавил, что и от езида во мне мало что осталось. — Ари улыбнулся, но вышло как-то неискренне.

Покончив с едой, они направились обратно. Город уже охватывало пятничное веселье. Отовсюду слышалась громкая речь, уличные музыканты старательно играли на гитарах, молодежь вынырнула на улицу после рабочего дня. Ари смотрел на старинные здания, которые местами чуть облезли. Они отражали время, его можно было поймать руками

И рассматривать со всех сторон. Но Ари не узнавал здесь ничего. Когда родители его увезли, ему было всего шесть. И о жизни здесь у него сохранилось три-четыре воспоминания. Единственное, что казалось Ари знакомым — это гортанные звуки грузинской речи. Кому-то могло бы показаться, что грузины постоянно спорят в своих разговорах, но для Ари местный язык звучал напевами. Мало языков в этом мире казались ему красивее грузинского.

И тем страннее было для Ари ощущение, что он здесь совершенно чужой. Тбилиси был городом, где родилась его бабушка. Городом, где родился он сам. Так где же чувство родства? Разве родина — это не место, где ты появился на свет? Не здесь

ли ты должен ощущать себя дома? Ари не испытывал ничего к этой красивой стране. Она для него была такой же, как и множество других, что он посетил. В них может быть интересно, весело, временами даже захватывать дух от какого-либо памятника или явления природы, но ощутить себя дома не удается. Ты знаешь, что ты лишь гость.

И здесь, на проспекте Руставели, Ари тоже был гостем. Увлеченным местной архитектурой, самобытной культурой и мелодичным языком, но гостем.

— Ты часто здесь бываешь? — обратился Ари к дяде.

— Раз в пару лет. — Дядя Мсто остановился во дворе дома, где находилась квартира. В окнах соседей были видны зажженные люстры. — Когда мы с твоим отцом и сестрами были маленькими, то ездили сюда каждое лето. Иногда и зимой, на Новый год. Мама же тоже была отсюда. Справляли все праздники с ее родственниками.

Дядя Мсто замолчал, глядя на пару на балконе. Мужчина курил сигарету и в чем-то убеждал женщину, обрисовывая каждое свое слово жестами длинных красивых рук. Женщина явно сомневалась в его словах.

— Наверное, изменяет ей, — сказал дядя Мсто, кивнув в их сторону.

— Всегда можно развестись. — Ари не любил драмы в отношениях.

— Все вы сейчас чуть что — разводитесь. — Дядя Мсто горько усмехнулся. — Никто больше не хочет сохранить семью.

— Иногда это бесполезно.

— Может, оно и так, да традиции в любом случае не позволяют разойтись.

Женщина на балконе что-то громко выкрикнула, порывисто развернулась и ушла в дом. Дверь за ней захлопнулась с дребезжанием. «Наверное, завтра, — подумал Ари, — этот скандал будут обсуждать все соседи».

— Иногда я думаю, что моим родителям лучше было бы развестись. Кто знает, может, и мама была бы жива.

— Ари. — Жалея племянника, дядя Мсто коснулся его плеча ласковым движением. — Автомобильные катастрофы — это не то, от чего может уберечь развод.

— Никто не знает, как сложилась бы ее судьба, если бы она ушла от мужа.

— Твоя мама была настоящей езидкой. Она бы никогда так не поступила, тем более что у нее был ты.

— Вам совсем не было ее жалко? — Ари пытался понять логику этих странных людей —

Она годами жила с человеком, который относился к ней как к мебели. Он ее даже толком не замечал. Ты сам рассказал мне про Анаит, значит, об этом знают и знали другие. Почему они позволили моим родителям пожениться?

Дядя Мсто смотрел на Ари как на ребенка, который никак не хочет повзрослеть и понять, что мир взрослых живет по другим правилам. В нем люди следуют общественным нормам, вшитым в них предыдущими поколениями.

— Потому что в этой ситуации не было ничего особенного. — Голос дяди был глухим и жестким. — Ты думаешь, Шиван — первый и последний, кто хотел жениться на ком-то не из своих? Таких историй миллион. И почти каждая заканчивается печально. При этом брак с человеком, которого тебе подобрала семья, вполне может оказаться счастливым. Иногда любовь рождается в браке.

— Это не оправдывает то, что сделали бабушка с дедушкой.

— Им не нужно было оправдываться, — отрезал дядя Мсто. — Они поступали как знали.

Так же поступали их родители. Никому не известна судьба другого человека. И если у твоих отца с матерью сложилась такая история, значит, на то была воля Ходэ. И никто не имеет права вмешиваться в дела другой семьи.

— А, получается, можно ничего и не делать, — съязвил Ари.

— Я говорю как есть. Никто бы не стал ничего делать, пойми ты это. Так не принято. Это для тебя сейчас наши адаты ничего не значат, ты как оторванный листок, но они были другими. И время было другое. Я не хочу тебя поучать, но имей чуть больше терпимости к не таким, как ты. Может, не у всех есть воля на то, чтобы выйти из этого круга и отстраниться от семьи.

Дядя Мсто широким шагом направился к квартире, оставив Ари одного под темным небом Тбилиси. На нем сияла лишь одна маленькая звезда, видимо, воздух был слишком загазованным. Ари присел на ступеньку лестницы, которая вела к балконам. Ковыряя пяткой кроссовки рыхлую землю, он тер глаза. Глаза щипало, хотя слез не было.

Утром они с дядей доехали до езидского храма. Он находился на отшибе города на выжженной солнцем земле. Пустая и бесплодная, она навевала тоску.

— Здесь будут строиться новые дома, — сказал дядя Мсто, заметив выражение лица Ари.

Сам храм был не слишком высокий, но выделялся специфической архитектурой. Он был построен из светлых прямоугольных камней и имел конусообразный купол. Из здания выступал как будто навес, построенный из того же камня, с несколькими арками. Пройдя в одну из них, можно было попасть в небольшое помещение перед входом в храм, где все снимали обувь.

Дядя Мсто, оставив давно стоптанные из-за косолапой походки кроссовки, поцеловал арку у входа в храм, коснулся ее лбом и зашел внутрь. Ари просто прошел следом. Он оказался в маленькой комнате, одну из стен которой украшал барельеф — два павлина с золотистыми крыльями и хвостами на светло-синем фоне. Они сидели на дереве, ветви

которого извивались, словно узор на ковре. Корней дерева не было видно, их скрывал полукруглый постамент с двумя ярусами, похожий на фонтан, — Ари показалось, что он сделан из мрамора, — на нем были разложены плоские металлические тарелочки. Вероятно, это были своего рода подсвечники, потому что в них горели фитильки.

Чуть дальше находился еще один постамент, вокруг которого было повязано множество платков самых разных цветов: красные, зеленые, желтые… На некоторых из них были завязаны узелки. Дядя Мсто коснулся одного из них и подозвал Ари к себе:

— Если хочешь, можешь загадать желание и завязать узел. Потом возьми вот здесь фитиль и зажги его там. — Он указал на плоские подсвечники.

Ари не верил, что завязанный на куске материи узел исполнит хотя бы одно его желание.

Он стал послушно затягивать ткань лишь из уважения к дяде. Поразительно, как люди самых разных национальностей и верований приходят к одному и тому же — желание надо просто загадать и отдать на откуп высшим силам. Ари такой инфантилизм

не понимал и даже презирал. Себя он считал человеком рациональным, не склонным искать божественное там, где его нет. Не видел его следов он и в храме. Честно стараясь проникнуться духом места, он закрыл глаза и попробовал дышать медленно, чтобы услышать или прочувствовать что-то важное.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Может, надо стараться чуть лучше. Ари встряхнул головой, пытаясь отогнать лишние мысли и сосредоточиться. Он здесь и он готов услышать голоса своих предков.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Ничего. Почему он стоит в храме своего народа и не чувствует ничего? Может, дело в том,

что это новый храм, который не претерпевал каких-либо катаклизмов и не укрывал езидов, спасавшихся от очередного гонения? Кто бы дал ему ответы на его вопросы.

— Ты в порядке?

Ари открыл глаза и увидел, что дядя Мсто таращится на него, как на сумасшедшего.

— Да, просто небольшая дыхательная практика.

Дядя Мсто закатил глаза. Эти новомодные практики, которые несутся со скоростью света к ним из далекой Америки, казались ему совершеннейшим бредом. В его представлении не было ничего полезнее для организма, чем горный воздух, теплый чай и тарелка наваристого хаша холодной зимой. Теперь люди зачем-то пьют коллаген в порошках, а при виде хаша морщатся.

— Посмотри на это. — Дядя Мсто указывал на вделанные в стены небольшие металлические пластины. На них были начертаны незнакомые Ари знаки. Они напоминали иероглифы какого-нибудь давно утерянного языка. — Здесь написаны все названия родов. Вот наш.

Ари приблизился к пластине, чтобы рассмотреть ее получше. Она переливалась в солнечных лучах, попадавших в храм с улицы. Название рода. Что род значит для него? Любопытно, что этот маленький кусок металла заинтересовал его куда больше самого храма. Пластина будто смотрела на него и спрашивала: что ты знаешь о своем роде? Что тебе известно о корнях? Есть ли они у тебя? Откуда ты пришел? Кто твои предки? Чем они жили? О чем мечтали? Чего хотели, в том числе и для тебя — своего потомка? Множество вопросов роилось в голове Ари. Он сфотографировал пластину, чтобы позже еще раз ее рассмотреть. Его завораживала красота надписи. Он любовался плавностью линий и их минимализмом. Это не просто набор черточек. В них заключена его история. История целого рода. Над этим и правда хотелось подумать.

— Представь, а ведь большинство людей даже не знают имен своих прадедов, — сказал дядя Мсто, заметив интерес Ари. Он подошел к нему ближе. — Помнят только, как звали дедушек с бабушками, и все. Грустно, когда человек остается без корней и не помнит, что было до него. У нас же есть история. Нам надо лишь, чтобы следующее поколение тоже относилось к ней бережно.

— Люди не знают своей истории по множеству причин. — Ари развернулся к дяде. — В советские времена, которые мой отец всегда защищал, люди скрывали некоторых родственников. Мало кто хотел быть известен как дворянский сын или дочь священника. Часто люди даже писали себе другую национальность. Ты мог рассказать об этом своим детям, но до внуков история обычно уже не доходила. Тем более дальше.

— Верно. — Дядя жестом позвал Ари продолжить разговор на улице. Ари пошел за ним, напоследок окинув взглядом стену с павлинами. — Так появились целые поколения в постсоветских странах, которые мало что знают о своем роде, о своих корнях. Фактически миллионы людей утратили корни из-за предков, желавших таким образом выжить. Иногда страдали целые народы, лишавшиеся своего языка, ведь говорить на русском значило

быть частью элиты, быть образованным человеком с будущим. Родной язык становился как будто бы вторым. Но у тебя, Ари, такой проблемы не было. Твоя семья несла память сквозь поколения и бережно ее хранила. Но эту память надо кому-то передать. Ты единственный ребенок своего отца. Если ты не примешь огонь рода, не передашь его дальше, он погаснет. И неважно, помнят ли историю другие потомки рода: наша семья становится слабее, когда лишается хотя бы одного члена. — Дядя Мсто всматривался в глаза Ари, пытаясь понять, доходит ли до него хоть часть его слов. — Каждый из нас важен для рода, и род важен для нас. Когда мы знаем, кто мы и откуда, то у нас есть крепкая опора под ногами. Нам есть от чего оттолкнуться, чтобы отправиться к новым вершинам. Нам есть где набраться сил и попросить помощи. Род — это твоя защита. Отказываясь от него, ты отказываешься от себя.

— Я никогда не отказывался от семьи. — Ари казалось, словно он должен оправдаться.

— Но ты потерял дорогу к ней, ты потерял дорогу к дому. — Дядя перешел на езидский. —

Твой отец хотел, чтобы ты не был один, чтобы сила рода оберегала и защищала тебя. Нужно помнить свою историю, Ари, потому что эта история и есть ты. Она уже живет в тебе, даже если ты за тысячи километров от семьи. Неважно, какие у тебя были обиды на отца, семья — это семья. И род — это то, от чего отрекаться нельзя.

Из стеклянного здания рядом с храмом вышел мужчина в длинном белом одеянии и короткой темной жилетке с желтыми стежками по краям. Его голова была убрана красно-белой материей, как положено по традиции. Ари решил, что это, видимо, местный шейх, проводящий религиозные обряды в храме. Мужчина посмотрел на них пристально своими угольными глазами. Его появление прервало беседу.

— Езиды? — поинтересовался мужчина.

— Езиды, — ответил дядя Мсто.

Шейх задавал вопросы один за другим, пока дядя не ответил обстоятельно на каждый. Шейху было важно убедиться, что они говорят на родном языке и помнят, кто они.

— Ты тоже говоришь на езидском? — обратился он к Ари.

— Говорю.

Шейх кивнул с довольным выражением лица. Руки он заложил за спину.

— И детям своим не забывай привить это знание. Нет языка — нет нации, — наставлял

Шейх. — И где бы мы ни жили — а сюда откуда только люди не приезжают, даже из Германии недавно вот были, — наше сердце всегда будет езидским. И всегда будет биться в такт музыке дхола и зурны.

Дядя Мсто кивнул ему в ответ, переведя взгляд на Ари. Слушай его, слушай речь праведного человека.

Ари слушал. И Ари слышал.

*Джонджоли — блюдо грузинской кухни, соленые или маринованные соцветия кустарников семейства клекачковые.