Разговор о музеях без особого повода

Вообще-то, говорить о музеях принято по конкретным информационным поводам. Например, 18  мая, во Всемирный день музеев, или когда музей пополняется каким-то редким экспонатом исторического значения, или в связи с его переездом либо переходом в другой статус. Как это было у нас в Шымкенте после переброски многих областных объектов в Туркестан.

Музей гениального изгнанника
У меня же повода никакого не было, чтобы так вдруг обратиться к музейной теме. Разве что, он связан с очередным вояжем в Омске, где я ежегодно бываю по семейным причинам. Бывала там не менее 30 раз к ряду, а вот в тамошних музеях ни разу. Но не по лености натуры, а по причинам каких-то неясных психологических сомнений. К примеру: зачем я буду терять время, если про все можно в интернете прочитать? В Омске много интересных мест и достопримечательностей, куда можно сходить, причем бесплатно, и получить живое эстетическое наслаждение. Все же лучше, чем бродить среди затхлых предметов сомнительной историко-культурной ценности…

Примерно такими рассуждениями я довольствовалась, чтобы обойти личным присутствием совершенно уникальный музейный объект в Омске – Государственный литературный музей имени Ф.М. Достоевского. Но в этот раз я прям приказала себе: вот возьму и схожу, сколько бы мне ни стоило это денег и времени. Предварительно заглянула в интернет уточнить информацию, что посещение сего музея по деньгам совсем необременительно: 150 рублей за вход, еще 1200, если захочу заказать экскурсовода с пояснительной лекцией (умножьте грубо на пять – это суммы в тенге).

Решено!
Разумеется, об этом музее я кое-что знала и раньше, как и о том, что в Омске известный писатель Федор Достоевский отбывал свою жуткую четырехлетнюю каторгу. Понятно, что о самом сибирском городишке он составил тогда не очень лестное мнение. Своему брату он писал так: «Омск – гадкий городишко. Деревьев почти нет. Летом – зной и ветер с песком, зимой – буран. Природы я не видел. Городишко грязный, военный и развратный в высшей степени». Правда, гораздо позже, когда Достоевский писал свои «Записки из Мертвого дома», он нашел для города более щадящую характеристику: «Климат превосходный; есть много замечательных богатых и хлебосольных купцов, много чрезвычайно достаточных инородцев. Барышни цветут розами и нравственны до последней крайности. Дичь летает по улицам и сама натыкается на охотника. Шампанского выпивается неестественно много, икра удивительная. Вообще земля благословенная…»

Даже удивительно, что это писал один и тот же человек об одном и том же городе. Прямо противоположные впечатления… Но не стоит забывать, что творческие, а тем более неординарные, натуры вообще по природе неоднозначны и переменчивы. Думается, что Омск показался писателю милее и гостеприимнее, когда первые каторжные тяготы уже сменились более мягким режимом содержания. А Достоевского стали принимать в хороших дворянских домах, щедро кормить и жалеть, как человека своего круга, по воле судьбы попавшего в жернова жестокой несправедливости. Так не отсюда ли идет столь кардинальная перемена его настроения? Не здесь ли кроется причина смягчения очерствевшей души?

Впрочем, как бы ни относился писатель к месту своего заточения, что бы ни писал о городе своих каторжных страданий, а омичи относятся к Достоевскому с непреходящею любовью, восхищением и преклонением. Естественно, в городе есть и величавый памятник великому узнику, и улица Достоевского, и Государственный университет его имени, и много чего другого, напоминающего о великом литераторе со сложной судьбой.

Вот и музей Достоевского оказался именно там, где ожидалось, – на одноименной улице в самом центре города. Хотя здание показалось мне неказистым: одноэтажная приземистая постройка барачного типа в желтоватых невзрачных тонах. Однако все вопросы насчет внешнего вида у меня отпали сразу, когда я узнала, что именно в этом доме, где жил комендант крепости, не раз бывал САМ Достоевский, посещал званые обеды и ужины, вел беседы, читал свою прозу. Так что, за оригинальность и «чистоту жанра» можно многое простить, ведь, как известно, важна не форма, а содержание…

Напротив музея стояло довольно крупное здание, на обширной стене которого был выполнен мурал с образом Федора Михайловича. Были и другие росписи, в которых угадывались крепостные стены злосчастного омского острога. Все это загодя настраивало посетителей на возвышенный лад, предшествующий долгожданной встрече с ИСТОРИЕЙ. Долго ломала голову: много ли будет народу, разрешат ли фотографировать, заказать ли экскурсовода или хватит собственных знаний на заданную тему? Волновалась зря. На момент моего визита оказалась в музее единственным посетителем: фотографируй сколько хочешь и спасибо, что пришли…

Экскурсовод мне тоже не потребовался: в музей я пришла подготовленной. Жизненные перипетии писателя, во всяком случае, самые главные мне были знакомы, а каторжный омский период – тем более. Так было легче приступить к визуальному восприятию имеющихся в музее экспонатов тюремного назначения, таких как железные кандалы, грубая двухцветная роба, общая на всех деревянная бадья для питья и прочие предметы невольничьего обихода. Позволю себе поделиться этими знаниями, если вдруг кто не знает. Первое: каким образом Достоевский, вполне благонамеренный и скромный в быту начинающий писатель, вообще загремел на каторгу и попал в ряды заговорщиков?

Федор Достоевский был арестован 23 апреля 1849 года в связи с делом Петрашевского. По воспоминаниям современников, кружок на квартире Петрашевского никак нельзя было назвать тайным закрытым обществом, а тем более рассадником революционного экстремизма. Ну, собирались там молодые люди, попивали вино, обсуждали текущие политические новости, но не более того. Самым криминальным деянием было, пожалуй, чтение знаменитого письма Виссариона Белинского Николаю Гоголю, который ругал последнего за реакционную косность мышления. Письмо это было правительством осуждено и запрещено, кружковцы запрет преступили, за что и пострадали. Причем пострадали показательно и страшно.

Сначала их посадили на полгода в Петропавловскую крепость. Военный суд шел при закрытых дверях и продолжался шесть недель. Приговор военно-судной комиссии гласил: «…отставного поручика Достоевского за недонесение о распространении преступного письма литератора Белинского лишить чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием». Такого исхода не ожидал никто. Видимо, царское правительство, памятуя о сравнительно свежем восстании декабристов, решило использовать их дело в целях «показательной порки» для устрашения будущих смутьянов.

22 декабря 1849 года Достоевский вместе с другими осужденными ожидал на Семеновском плацу исполнения смертного приговора. Все они вынесли «десять ужасных, безмерно страшных минут ожидания смерти», после которых последовало неожиданное помилование: казнь была заменена четырехлетней каторгой с лишением «всех прав состояния» и последующей сдачей в солдаты. Помилование тоже стало психологическим ударом: несколько его товарищей натурально сошли с ума. Ночью 24 декабря Достоевский в оковах был отправлен по этапу из Петербурга в Омск.

С багажом этих и кое-каких других знаний я и вошла в музейное пространство. Оно представляло собой восемь небольших комнат, тесно уставленных экспонатами. Это были и фотографии разных лет, и предметы быта эпохи Достоевского, например, затейливые игральные карты, какими понтировали в то время любители азартных карточных игр. Увидела я и тяжелые кандалы, и белые балахоны, какие накидывали на будущих смертников перед казнью… Конечно, это были снятые и переснятые копии с оригиналов – иного и нельзя было ожидать – но более всего впечатлила посмертная маска Достоевского. Ведь никакая по счету копия не может исказить разгладившийся лик великого страдальца, которому так трудно жилось при жизни и который только в смерти нашел успокоение…

Музей гражданской войны
А еще мне давно хотелось посетить так называемый Дом Колчака, расположенный на живописной набережной Иртыша. Интерес к этой легендарной личности возник совсем недавно: с выходом художественного фильма «Адмирал», где Колчака сыграл обаятельный Константин Хабенский, а роль его гражданской жены Анны Темиревой – Елизавета Боярская. В советской историографии адмирал Александр Васильевич Колчак трактовался как личность сугубо отрицательная, олицетворявшая контрреволюционное белое движение, а значит, был однозначным врагом народа. В советских учебниках сознательно умалчивалось, что человек этот был замечательным ученым и первооткрывателем, основателем Черноморского флота, ярым патриотом Родины, рыцарем достоинства и чести.

Так вот, в особняке бывшего купца Н.С. Батюшкина, который я давно мечтала посетить, Колчак не жил, а работал. Там в 1918-1919 годы располагался, как сказали бы сейчас, его омский головной офис, откуда он руководил войсками белого сопротивления против наступающей Красной армии. Ну, конечно, издавал приказы о расстрелах большевиков, что полагалось ему по роду службы, ибо находился он тогда в должности Верховного правителя России. Впрочем, Омск богат такими историческими парадоксами. С одной стороны, там трепетно берегут память о бесстрашных героях революции и гражданской войны, а с другой – с должным пиететом относятся к их идеологическим врагам. Лишь бы их прошлое было связано с Омском, с его славной и разнообразной историей существования.

В упомянутом особняке сейчас располагается Центр изучения истории гражданской войны и исторический архив Омской области. Вход туда бесплатный и свободный, хотя попросили на ноги надеть бахилы и предупредили, что бесплатно ничего фотографировать нельзя. Цена вопроса – 170 рублей за фото. Экскурсовод обойдется в 1500 рублей. Кругом были те же фотографии и предметы эпохи. Но неожиданное впечатление произвел рабочий кабинет правителя. Туда заходишь – и вздрагиваешь от испуга. Перед вами почти в полный рост стоит сам Колчак с неопределенным выражением лица и приглашает вас оценить обстановку. Искусно сделанный муляж вместе с мебелью, зеркалами, макетом парусного фрегата – это современный новодел… Только одна этажерка пережила гражданскую войну и последующие катаклизмы.

И совсем неожиданно я наткнулась на жуткий документ, красноречиво говорящий о беспощадных нравах гражданского противостояния. Его я ухитрилась тайно сфотографировать. Под стеклом лежал список личных вещей, принадлежащих наследнику престола Алексею – тому самому, которого чуть позже расстреляли в подвале Екатеринбурга вместе со всей царской семьей.

Перед этим у него изъяли: «Мундир детский красного сукна; черкески детские красного, синего, хаки сукна; детские синие брюки с лампасами; коврик детский барашковый с инициалами (поедено молью); детские шелковые рубашки». Это страшный документ братоубийственной войны, в которой не щадили ни старого, ни малого, ни бедного, ни богатого – перед смертью были все равны. Вот ради этого и существуют подобные музеи – для острого переживания былых событий и надежды, что самое страшное уже позади.

Елена Летягина