Всё бесконечное – свершится
Алексей Антонов, Спас-Клепики
* * *
Плакучих череда берёз.
Икона неба голубого.
А ночью – частых ярких звёзд
Звучит несказанное слово.
На фоне снежной белизны
Моё ли сердце горько плачет?
Шаги последние слышны
Времён последних. Не иначе.
Уже не долго. Суд грядёт.
И в дверь мою Господь стучится.
Всё преходящее – пройдёт.
Всё бесконечное – свершится.
Никита Брагин, Москва
В Сокольниках
В Сокольниках, у старой каланчи,
затерянной среди стекла и стали,
пора остановиться. Помолчи
и вспомни всё, о чём тогда мечтали,
чем жили, чем томились, выживая
среди утрат, распутиц и разрух…
Теперь всё это – капля восковая
да невесомый паутинный пух.
Теперь всё это – солнечная даль
прозрачного осеннего пейзажа,
где каждый звук и каждая деталь
о радостях и горестях расскажут.
Вот лиственниц лимонные ресницы,
вот ёлочки зелёная свеча,
а где-то дальше детская больница
и наш сынок под скальпелем врача.
Душа моя, ты светишься сквозь плач,
ты смотришь благодарно и влюблённо,
а солнышко, упругое, как мяч,
румянится, смеясь сквозь кроны клёнов,
и жизни догорающие листья
на тротуаре радужным ковром,
а воробьи усердно перья чистят
и радостно щебечут – не умрём!
Вера Бутко, Москва
* * *
Она не была в Эмиратах,
Не видела Рим никогда
И вряд ли увидит когда-то:
Ей не с кем оставить кота.
Ей снится порой на рассвете
Родной её город – Чита.
Она и туда не поедет:
Ей не с кем оставить кота.
А боль, словно острая спица,
Засела в районе хребта...
Но как она ляжет в больницу?
Ей не с кем оставить кота.
Ей скоро уже девяносто –
Она доживёт и до ста.
Секрет долголетья? Всё просто:
Ей не с кем оставить кота.
Елена Фролова, Москва
* * *
Случайный ливадийский тёплый дождь
Напомнит, что пока ещё не лето.
Давно никто не носит здесь калош
И к доктору заходят по билетам.
У домика с табличкой «Чеховъ А.»
Намокший сад встречает экскурсантов.
В прихожей пёс, а дальше самовар
И фото дамы в кружевах и бантах.
Здесь кажутся уютными мечты,
Труды литературные приятны.
Полоски на обоях и цветы.
По-чеховски и просто, и понятно.
В толпе кудрявый вертится малыш,
Резвится очень. Мама смотрит строго.
А вдруг ты с ним сейчас заговоришь,
А этот мальчик из-под Таганрога?
А вдруг потом он станет доктор и
Напомнит нам опять, через столетие,
О счастье, о Мисюсь, и о любви,
О Ваньке, об Ионыче, о детях…
Они все здесь, всё так же среди нас.
Тот чей-то друг, а эта – чья-то дочка.
Такой короткий чеховский рассказ,
А сколько много долгого за точкой.
Закрыт, стареет в доме мезонин,
И выше крыши выросли платаны.
Сто лет прошло. А он такой один,
И всё идут к нему, не перестанут…
А он глядит на бабочку в окне,
На всех пришедших, скромный доктор Чехов.
Сквозь раму, сквозь затёртое пенсне,
Как будто здесь.
И никуда не ехал.
Игорь Тюленев, Пермь
Перед картиной «Боярыня Морозова»
Она с холста покинет свой народ
На розвальнях, след оставляя санный…
В истории Руси благоуханной
И не понять, где снег, где небосвод!
Морозовой в стране морозов быть
Духовной, ставши дщерью Аввакума!
Отныне смотрит на царей угрюмо
Боровск и о боярыне скорбит…
Перед картиной сумрачно стою,
Русь не восполнит нам святой потери.
И строгий взор боярыни ловлю…
Взор Феодосьи, не предавшей веры.
Сергей Попов, Воронеж
* * *
Посёлок весь в снегу по пояс,
и предназначено зиме
печатать медленную повесть
в полуразрушенном уме.
О том, как снег ложится глухо
в углу медвежьем наугад
и наступает зверь на ухо
тому, кто слушает закат.
И хлопья с кровью ближе к ночи
лишь тишиною тешат слух.
Не получается короче,
пока огонь свиреп и сух.
И пламя газовой горелки
пустую душу пепелит.
На стенке стопорятся стрелки
среди молчанья аонид.
А рукопись анахорета
способна ждать и не тужить.
И чтобы выдюжить всё это,
необходимо жить и жить.
И зажигать за облаками
огни Медведицы Большой,
в уме растапливая камень
разноголосия с душой.
Темнеют квёлые сельмаги,
ларьки с печеньем и водой.
На разлинованной бумаге
молчальник снова молодой.
Здесь веси облачны и нищи,
в окне кровавится финифть.
Но житель жизнь на пепелище
уполномочен сочинить.
Виктор Есипов, Москва
* * *
Бунинский девятитомник,
тёмно-коричневый цвет…
Лес за оградой, крыжовник,
с кем я встречаюсь – секрет.
С женщиной, той же девчонкой…
В жилах холодный огонь –
помню, по талии тонкой
нежно скользила ладонь…
В платье то в тёмном, то в белом,
ветка рябины в окне –
помню, при встрече всем телом
вдруг припадала ко мне
та, что, щеками алея,
мой разделяла накал…
В бунинских «Тёмных аллеях»
тоже, случалось, плутал!
Кира Шавырина, Барнаул
Пегас немилосердный
Балкон на третьем этаже...
Влетает муза неглиже –
Мы с ней выкуриваем строчки
О том, что минуло уже.
Воспоминания ценя,
Народ за беды не виня,
Мы, две чудачки-одиночки,
Пытаемся седлать коня.
Он, отдохнув с дороги дальней,
Царём валялся в нашей спальне,
Подслушивая наши бредни
Заправской сплетницы нахальней.
Затем он выдал нам сурово,
Что наше творчество не ново,
И это – приговор последний, –
Бывайте, девушки, здоровы!
И улизнул, взмахнув крылами,
Смеясь над чокнутыми нами.
А мы сидим, соображаем...
Не обратиться ль нам к... рекламе?
Там за работу платят гроши!
Стихи ж писать – себе дороже,
Хоть стих иной – неподражаем!
Но это всё, однако, в прошлом...
Светлана Размыслович, Великие Луки
Твоими вздохами
Твоими вздохами – всё небо скрыть,
Я – солнцем восклицаю – быть!
К истокам заклинаю – пить!
Я – детству посвящаю – прыть!
Твоим молчанием – не выйдет нить,
Ругательствам в журчанье – стыть!
Ко слову обращаюсь – плыть!
Я – речи призываю – вить!
За все лучи – благодарить
Не устаю – уставу слыть!
Твоим бесстрашием – и горе скрыть...
Я свету завещаю – жить!
Полосу подготовил Владимир Смирнов, член Союза писателей России