Кимин Ким: «Каждый раз ты танцуешь как последний»
Кимина Кима называют одним из величайших танцовщиков современности. Кимин стал самым молодым премьером Мариинского театра – на тот момент ему было 22 года. Родился наш герой в 1992 году в Сеуле и после обучения в классе Владимира Кима и Маргариты Куллик переехал в Санкт-Петербург – его пригласили работать в Мариинский театр. О жизни премьера Мариинки, корейском балете, педагогах-родителях и профессиональных травмах Кимин Ким рассказал Ирине Крупиной.
– В балетную школу вас привела мама. Как это случилось?
– Мама очень любит искусство: и балет, и музыку. Она мечтала, чтобы я стал танцовщиком, поэтому предложила нам с братом балет. И мы согласились. Первым спектаклем, который я посмотрел, была «Спящая красавица». Мне безум но понравилось, и я очень серьёзно отнёсся к балету. Захотел танцевать. В Корее много частных балетных школ, но я хотел попасть именно к Володе и Рите (Владимиру Киму и Маргарите Куллик. – Прим. авт.), они работали в KNUA (Korea National University of Arts. – Прим. авт.) по методике Вагановой.
Владимир Ким приехал в Корею примерно в 2002 году, я к нему попал примерно в 2006 году. История корейского балета небольшая – не такая, как в России. Приглашать в Корею русских педагогов мы начали только в 1995 году. И в 2002 году пригласили Володю и Риту. Они давали много уроков, у нас была масса концертов. Корейцы очень любят именно русскую школу, русский балет.
– Когда вы пришли на свой первый спектакль, на «Спящую красавицу», вы заплакали?
– Да. До сих пор не могу это объяснить. Для меня это был первый балет. В этом театре большая сцена, она больше, чем в Мариинском театре. И декораций много. Впервые это увидев, я был в шоке. Я плакал, а мама смеялась надо мной (смеётся). Я всегда был очень эмоциональным. Если хотел кричать, то кричал, хоть и считал себя достаточно скромным. Мне хотелось быть во всём лучшим.
В Корее есть танцовщик Вон Кук Ли. Володя и Рита очень его любят. Он мой первый педагог. И уже упомянутая «Спящая красавица» – его спектакль. Он считается лучшим танцовщиком Кореи: танцевал «Щелкунчика», «Спартак», «Лебединое озеро». Я с ним до сих пор поддерживаю связь. Именно он сказал мне, что я обязательно должен попасть в KNUA и встретиться с Володей и Ритой. И теперь Маргарита Гаральдовна Куллик и её муж Владимир Ким – это два моих педагога, с которыми я занимаюсь больше пятнадцати лет. Я называю их папой и мамой, для меня они – вторая семья.
– В одном из интервью вы говорили, что с педагогами складываются близкие отношения, потому что они выходят за пределы балетного класса.
– Да, мы репетируем не только в зале. Я прислушиваюсь к тому, что они говорят, и в обычной жизни. Даже когда мы едим или смотрим балет. Мне важно их мнение. Для меня это тоже репетиция. Благодаря таким отношениям у меня есть энергия, которую я могу отдавать зрителям. Существуют очень талантливые танцовщики, но без хорошего педагога у них ничего не получается. Одарённому ученику нужен хороший педагог, они должны встретиться. Не могу сказать, что я хороший ученик, но в наших с Володей и Ритой отношениях очень сильная энергия. Он ещё не произнёс, а я уже знаю, что он хочет сказать. Он всё понимает. Для меня это, конечно, неожиданно. Это подарок жизни. В детстве я даже не мог мечтать о таких отношениях.
– В детстве проскальзывали мысли оставить балет?
– Ни разу.
– Вы представляли свою жизнь вне балета?
– Я часто думал об этом. Когда приехал в Россию, у меня появилось очень много времени для того, чтобы просто думать. Я плохо говорил по-русски, поэтому у меня не было друзей. Просыпался, ел, ехал в театр на урок, возвращался, смотрел фильмы, читал и думал, думал, думал о своей жизни. Раньше я не мог представить себя без балета. Больше четырёх лет назад получил травму стопы, пришлось год отдыхать. Во время перерыва было очень тяжело, особенно когда показывали балет по телевизору. Поэтому в тот период я запретил себе смотреть балет: ни по ютьюбу, ни в инстаграме – нигде. Единственная постановка, для которой сделал исключение, – «Легенда любви». Меня пригласила его посмотреть Виктория Терёшкина. «Легенда любви» – мой самый любимый спектакль.
Очень люблю музыку. Думал: если не смогу заниматься балетом, может быть, попробую писать классическую музыку. Правда, не знаю, есть ли у меня талант.
Нельзя думать, что балет для меня всё. На сцене верить в это необходимо, да, но в жизни… Мы не знаем, что будет завтра. Мы вот не знали про коронавирус. Балет для меня – всё. Но нужно знать, что кроме балета ты мог бы освоить ещё какуюнибудь профессию.
– Как вы считаете, что чувствует танцовщик, когда он навсегда покидает сцену и возвращается на неё уже в роли педагога, репетитора или хореографа?
– Это замечательно. Я люблю балет, поэтому всю жизнь хочу заниматься тем, что с ним связано. Иногда я завидую музыкантам, потому что сценическая жизнь у танцовщика не такая длинная, как у музыканта, который может заниматься музыкой до конца своих дней.
С каждым годом я становлюсь богаче в эмоциональном плане. Поэтому даже если уйду со сцены как танцовщик, то буду рад продолжить балетную карьеру уже в другом качестве. Я продолжу общаться со зрителями и передавать свои эмоции, правда, немного по-другому.
– Каким педагогом вы себя видите?
– В последнее время быть педагогом я побаиваюсь. Потому что педагог влияет на учеников. Дети запоминают его слова, что может привести к неприятным последствиям. Это большая ответственность. Случается, педагог травмирует детскую психику, сам того не понимая. Я не хочу причинить вред ученикам. Быть репетитором мне интереснее, много размышляю о спектаклях, поэтому я хотел бы делиться своими мыслями. Однако больше всего хочу попробовать себя в роли хореографа. Педагогом я сейчас всё равно иногда бываю. Например, во время карантина через Zoom давал урок. А хореографом я ещё ни разу не был, но очень бы хотел попробовать.
– А что вы бы хотели поставить?
– «Русские сказки» (смеётся). Не знаю, что-то современное наверное. Я бы хотел написать свой балет. Не стал бы трогать классику, потому что ничего лучше не бывает. Она навсегда. Чайковский в постановке Петипа – это самое прекрасное.
– Как вы относитесь к современным обработкам классики?
– Люблю на это смотреть, но не сравниваю это с классикой. Это другой жанр. В искусстве нет правильного и неправильного.
– Как вы считаете, русский балет в наши дни сохраняет статус великого?
– Думаю, да. Потому что во многих театрах работают представители русской школы.
– В одном из интервью вы говорили, что по приезде в Санкт-Петербург, около десяти лет назад, вы боялись русского зрителя. Это ощущение ушло? И кто вам теперь ближе: корейский зритель или русский?
– Русский, конечно. Корейского зрителя я очень люблю, но во всём, что касается балета, своей родиной я считаю Россию. По национальности я, конечно, кореец, но танцовщик – русский. Я до сих пор боюсь зрителя. По-хорошему боюсь. Эти зрители много знают. Они смотрели Нуреева, Дудинскую, Сергеева.
Чем больше любишь свой театр, своих зрителей, тем больше волнуешься. Это большая ответственность. Когда я только приехал в Питер, то переживал о том, как воспримет меня русский зритель. Сейчас по-другому. Не могу сказать, что он меня любит, это нескромно (смеётся). Но я, особенно в последние два года, стал очень хорошо чувствовать русского зрителя Мариинского театра. Мне очень комфортно с ним. Каждый спектакль я жду. Хочу выходить на сцену и разговаривать с людьми своим телом.
– Что вы чувствуете утром в день спектакля? Есть предвкушение праздника?
– Наверняка есть. Но я стараюсь спокойно вести себя в этот день. И в день спектакля не хожу на урок.
– А остальные артисты ходят?
– Кто как. Меня так воспитали педагоги. Когда общаешься с людьми, даже на уровне «привет, как дела», уходит энергия, уходят эмоции. Нужно сохранить себя до спектакля, потому что в балете самое главное – эмоции. Некоторые оперные певцы перед выходом на сцену молчат несколько дней.
День спектакля – обычный день, но в голове играет музыка. Я рано просыпаюсь, пью кофе, ем, смотрю новости или какую-нибудь программу, а потом долго сплю – это нужно телу. Я очень люблю день спектакля.
– А как себя чувствуете после спектакля? В психологическом плане.
– Сначала ощущения радостные, но потом проходит немного времени, и мне становится грустно. Сил нет, эмоций нет, опустошённость. На следующий день после спектакля я стараюсь тоже не ходить на урок. Нужно как-то возвращать энергию.
У нас считается так: если ты устаёшь после спектакля, значит, ты хорошо танцевал. Для меня самый лёгкий балет – «Корсар». Я могу танцевать его без разогрева. Но после того как я в Мариинском театре исполнил его первый раз, у меня совершенно не было сил на протяжении двух или трёх недель. Сейчас стараюсь танцевать так же, как десять лет назад. Чтобы отдавать эмоции, чтобы после спектакля возникала пустота.
– Каждый спектакль как последний?
– Да. Недавно за десять дней у меня было пять балетов. И это очень сложно, конечно, потому что каждый раз ты танцуешь как последний, каждый раз умираешь. Но я не сохраняю силы, мне так даже легче. Когда я сохранял силы, то очень плохо танцевал. На сцене нельзя думать о завтрашнем дне.
– Как вы отдыхаете?
– Сейчас мне нравится быть одному, без друзей и родителей. На две-три недели я уезжаю на море. Не сижу в телефоне, плаваю, гуляю, читаю. Смотрю на солнце через очки и думаю: м-м-м, большое (смеётся). На самом деле это очень полезно и приятно. Но трудно.
Каждым летом я отдыхаю по-разному. Не случись коронавируса, был бы в Корее, потому что очень скучаю по родителям. Летом я много ем. Хочу в Корею, потому что там очень вкусная еда (смеётся). Летом тоже стараюсь не смотреть балет, пытаюсь жить как-то по-другому.
– А в обычной жизни, на выходных например, как вы время проводите?
– Общаюсь с друзьями или гуляю. Когда много спектаклей, сижу дома, даже в телефоне не смотрю ничего, отдыхаю, сплю. Если выступлений нет, хожу в филармонию. Нравится «Эрмитаж», но сейчас там очень много людей. Люблю кататься на машине вдоль Невы. Всё светится – красиво. Паркую машину и смотрю на город. Или просто гуляю пешком и любуюсь архитектурой. Как-то мой брат сказал: «Хочу в Питер». Я спросил: «Что, хочешь мой спектакль посмотреть?» А он ответил: «Нет, хочу город посмотреть» (смеётся).
– Вы часто танцуете с серьёзными травмами?
– Часто, да. И с переломами я танцевал, и во время спектакля их получал, и связки рвал. Боюсь об этом говорить, потому что не хочу, чтобы мои ученики думали, что это нормально. Это просто мой личный опыт. Благодаря характеру я не боюсь танцевать с травмой, но в таком случае нужно понимать: точно ли ты сможешь?! Нужно знать своё тело. Я не отказываюсь от спектаклей, знаю – зрители купили билеты, чтобы посмотреть на меня. Но необходимо обдумывать: хорошо ли это для будущего. Бывает, после спектакля становится ещё хуже.
С травмой надо дружить. Они есть у всех, балет без травм не существует. Но хороший танцовщик умеет качественно лечиться. Слава Богу, у меня в юношестве был опытный доктор, который мне объяснил, как качать мышцы, как работать со связками. Поэтому теперь если болею, то составляю план восстановления. И к спектаклю стараюсь всё вылечить.
– Каковы, на ваш взгляд, главные составляющие таланта?
– Пятьдесят на пятьдесят: природа и труд.
– А гениальности?
– А гениальность – это 80 на 20: природа и труд. Даже больше 80 процентов – природа. Гениальность нам дарит кто-то сверху. Я очень много думаю о том, почему сейчас не появляются гении, такие как Леонардо да Винчи, Бетховен, Чайковский, Нуреев. С другой стороны, например, Стив Джобс, Билл Гейтс. Тоже гении.
– Возможно, мы находимся слишком близко к гениям, поэтому не ощущаем их объём. А иерархию из видов искусств выстраиваете? Что-то вам ближе, что-то менее близко, менее понятно?
– Музыка мне ближе, скульптуру и архитектуру я понимаю меньше. Мне нравятся пирамиды, здания, я мечтаю увидеть Тадж-Махал. Один мой знакомый подарил мне скульптуру – моё тело из «Баядерки». Вот это красиво, это я чувствую (смеётся).
– Как вы готовитесь к новой партии?
– Сначала изучаю истории и биографии композиторов, хореографов, смотрю, в каком году был поставлен балет. Мне важно почувствовать настроение времени, в котором он появился, до войны или после. И, конечно, балет не существует без музыки, поэтому её я слушаю постоянно. Записываю в дневник свои мысли о разных партиях.
– Вы верите в судьбу?
– Когда как. Сейчас верю.
– А в какие моменты не верите?
– Если на сцене я допустил ошибку, например упал или неправильно что-то сделал, то всегда думаю, что это судьба (смеётся). Иногда прихожу домой и ругаю себя, хочу вернуть время назад, станцевать лучше, что случается очень редко, потому что каждый спектакль я репетирую, готовлю и танцую от и до. Мне не жаль, если даже плохо танцевал, потому что я сделал всё на сто процентов. Значит, больше я просто не мог. Чувство «ой, я не доделал» говорит о том, что ты не выложился на сто процентов, не дотанцевал.
В обычной жизни иногда случается то, что невозможно объяснить. Например, встречаешь на улице человека, которого не видел сто лет. Вот это судьба. Я верю в судьбу.
– Как вы считаете, ваша жизнь имеет уже написанный сценарий? Как будто бы Бог уже определил путь и наш выбор – иллюзия.
– Я не верю в Бога, но верю в собственное трудолюбие и окружающих меня людей. Вокруг меня много очень хороших людей. И эти два фактора соединяются. Если бы я не работал, моего пути не было бы. От природы я был неталантливый, умел всё по чуть-чуть. Бывает, люди что-то увидят один раз и сразу же повторят. У моего брата Кивана так получалось, а мне приходилось много работать. В детстве мама с папой мне показывали краба: безымянный палец прижимаешь к мизинцу, и, не отрывая их друг от друга, касаешься других пальцев. Мой брат мгновенно это повторил, а у меня не получилось. Я пришёл домой и плакал. Мне было лет пять-шесть, и я до сих пор это помню. Я привязал пальцы другу к другу и ходил так три дня. Даже ел так. Мама умирала от смеха. А я просто хотел, чтобы у меня получилось показать краба.
– В одном из интервью вы говорили, что хотели бы помогать тем, кто мечтает заниматься балетом. Это было бы в Корее или в России?
– Корея не так помогает балету, как Россия. Занятие балетом – недешёвое удовольствие. Когда мы с братом ходили в балетную школу, нашей семье было очень сложно. Мама с папой брали деньги в долг.
Как-то я принёс Володе конверт с деньгами, а он не взял его и даже обиделся. Будь на его месте кто-то другой – я не знаю, как всё в итоге получилось бы. Я всегда думал: если буду известным, как-нибудь помогу людям. Если не смогу помочь многим, помогу хотя бы одному ученику. Пусть не деньгами, может быть, буду давать уроки. Я хочу помогать. Вне зависимости от того, есть у людей талант или нет. Есть люди без таланта, но они хотят танцевать. Им тоже нужно помогать.
«ЛГ»-ДОСЬЕ
Кимин Ким родился в 1992 году в Сеуле. Окончил Корейский национальный университет искусств (класс Владимира Кима и Маргариты Куллик). С 2012 года – первый солист балетной труппы Мариинского театра, в 2015 году стал самым молодым премьером в его истории. Лауреат международных конкурсов артистов балета: в Риме (I премия, 2008), Москве (II премия, 2009), Сеуле (I премия, 2009), Джексоне (II премия, 2010), Варне (I премия, 2010). Обладатель Гран-при Международного конкурса артистов балета «Арабеск» (Пермь, 2012), Гран-при Международного конкурса Youth America Grand Prix (Нью-Йорк, 2012). Лауреат премии «Душа танца» в номинации «Звезда» (журнал «Балет», 2015), победитель (в паре с Ренатой Шакировой) проекта телеканала «Россия-Культура» «Большой балет» (2016), лауреат премии Benois de la Danse (2016).В июне 2015 года дебютировал в Американском театре балета в партии Солора в балете «Баядерка» (редакция Натальи Макаровой). В декабре 2015 года ту же партию исполнил в спектакле Парижской оперы в постановке Рудольфа Нуреева. В 2018 году исполнил партию Альберта в балете «Жизель» в спектакле Венской оперы.