Онищенко рассказал, когда коронавирус «подожмет хвост» и будет «поскуливать»

Кроме того, Геннадий Онищенко рассказал, к чему должна стремиться российская медицина.

Россия научилась диагностировать коронавирус, создала три вакцины, которые будут способствовать победе над заразой. Об этом в интервью ФАН и Медиагруппе «Патриот» рассказал депутат Государственной думы Геннадий Онищенко.

— Геннадий Григорьевич, все россияне рады, что страшный 2020 год закончился. Ждать ли нам, что в 2021 году мы станем наконец нормально жить, потому что появилась вакцина, проклятые антипрививочники не победят нас, россияне не будут бояться защитить себя от вируса. Как вы считаете, когда мы вернемся к нормальной жизни без ограничений?

— В чем он был страшный? Да, есть инфекция, но не она, так другая будет. Примерно за последние 20 лет человечество столкнулось как минимум с двумя десятками новых инфекционных болезней. Это обычный естественный отбор, если хотите, — биологический баланс, который поддерживается на планете. Так что никаким страшным годом он не был. Паники было много, но это не имело никакого отношения к межвидовой борьбе.

Это третий приход коронавируса в этом тысячелетии. Первый был в 2002 году, потом в 2013 году и вот в 2019. С периодичностью, как вы видите, первый раз в 10 лет, второй раз — в семь лет. Я уже не говорю о гриппах, которые приходили к нам. Тот же свиной грипп, который, кстати, более жесток к человеку, потому что для него группой риска являются и дети. Коронавирус детей не трогает, он трогает старшее поколение, людей старше 60 лет, обремененных эндокринными, онкологическими и кардиологическими хроническими патологиями. Вот это — группа риска сегодня. В нашей стране живет больше 40 миллионов людей старше 60 лет из 146 миллионов, но все-таки младшую группу, детскую группу, он щадит. За это ему особый комплимент.

Что касается 2021 года, — да, мы изобрели вакцину, научились диагностировать этот вирус. Мы изучили его повадки, мы знаем, как его лечить. Сейчас Минздрав утверждает стандарт лечения. Знания накапливаются быстро, учитывая, что у нас сегодня врач утратил свою сакральную особенность творить, он должен выполнять стандарты. И вот уже более 10 стандартов удалены. Сегодня мы имеем три вакцины, которые изобретены в нашей стране, поэтому у нас сегодня есть возможности использовать разные вакцины. Они действительно имеют разную адресацию. Главное — сейчас наладить их системное производство, чтобы они создавались не сотнями тысяч, а десятками миллионов, и вводились в нашей стране. А потом приступить к массовой вакцинации, прежде всего — групп риска.

Москва уже вторую итерацию делает. В первый раз она сосредоточилась на врачах и учителях, группах риска по профессиональным показаниям. К врачам приходят заведомо больные люди. Непонятно, чем он болен — гриппом, коронавирусом или у него просто банальная простуда. Ну, и учителя, потому что они находятся в детской среде. Учителя болеют, а дети, слава богу, реже.

Сейчас Москва включила работников торговли, транспорта, журналистов, потому что они тоже в группе риска по профессиональным показаниям. Потому что вы (журналисты. — Прим. ФАН) в силу своей профессии работаете в среде людей: вам нужно брать интервью, вращаться среди массы населения, поэтому вас тоже нужно всех привить. И если мы вот эти все группы риска по профессиональным признакам и самую главную группу риска по медицинским показаниям привьем, то, думаю, коронавирус подожмет хвост и будет где-нибудь поскуливать на обочине той межвидовой борьбы, которую микромир ведет. Ведет не только через коронавирус, но и через ВИЧ, через корь и другие инфекции с нашей человеческой популяцией, не давая нам расслабиться и пребывать в неге безделья, потребления алкоголя в первую декаду наступившего года. Следует подумывать о том, чтобы поберечь свое здоровье.

Что касается следующего года, то политически он будет очень интересным. Будут выборы в Госдуму, а мы с вами наблюдаем, в частности, выборы в Белоруссии. Сегодня общество уже не ждет указаний из местного райкома, а формирует свою повестку дня. Это очень интересное явление в нашем социуме, которое заслуживает всяческого внимания, изучения и, безусловно, влияния на него. Но влияния не через усиление спецструктур, что тоже иногда надо делать, когда нарушается принятый закон о массовых мероприятиях, а на идеологию. 

Когда в 1997 году мы принимали закон о профилактике, когда его активно инициировали, но в другом статусе, у нас был записан принцип информированного согласия на прививку. Я должен убедить маму ребенка, которого прививают, и вас журналистов, что вам нужно привиться от коронавируса. У вас в голове каша из тех химер, которые продуцируют ваши коллеги, что у мужчин отпадает желание вносить свой вклад в продолжение рода человеческого. И еще всякие небылицы рассказывают. Тут надо понимать, откуда все это берется. Напрямую профилактика и вакцинация — важнейшие элементы обеспечения биологической безопасности.

— Мы сейчас наблюдаем пока, может быть, недостоверно просчитанный, но видный массовый отказ от вакцинации учителей. Вакцинации боятся, а поскольку она добровольная, они всеми силами пытаются ее избежать. Почему?

— В Москве я — председатель двух управляющих советов очень больших школ. <...> И я, например, не вижу массового отказа учителей от прививок, потому что с ними никто не работает, им никто не объясняет, никто им ничего не говорит [плохого о прививках]. Наши и иностранные фармкомпании понимают, что если мы с вами привьем от гриппа, допустим, 60% населения, то они потеряют [выручку] на своих «Арбидолах» и других препаратах.

— Думаете, что фармкомпании поддерживают антипрививочную истерию?

— Они ее финансируют. С фармкомпаниями проще, их можно поставить на место. Этим занимаются и спецслужбы иностранных государств. Это — биологическая безопасность страны. Закон о биологической безопасности мы на прошлой неделе приняли в трех чтениях, и, я думаю, президент подпишет его, может быть, даже до конца этого года. Но дело не в этом законе, дело в том, что сегодня мы с вами на примере коронавируса видим яркую отработку гибридной войны. Войны XXI века — это гибридные войны. Когда есть вполне умеренная, но небезопасная инфекция, которая на сегодняшний день уже два миллиона жизней забрала. Кстати, грипп забирает не меньше каждый год, но коронавирус сопровождается массивной спланированной информационно-террористической атакой по всем фронтам, по всем социальным группам. И в политическом сегменте, и в медицинском, и в образовательном — во всех. Вот это — типичная война XXI века, тут уже недооценивать не надо. Кто ее выигрывает, вы, наверное, догадываетесь.

— Как вы прокомментируете заявление главы ВОЗ, который утверждает, что теперь человечество все чаще будет сталкиваться с новыми эпидемиями, с новыми вариантами вирусов и штаммов в самых разных вариантах. Останутся маски, ограничения теперь навсегда с нами?

— Во-первых, ничего нового он не сказал. ВОЗ — это корпорация медиков всей планеты. Высшим органом является ВАЗ (Всемирная ассамблея здравоохранения). Когда в мае в Женеву съезжаются все министры всех стран, их порядка 200, все делегации, во всяком случае, там есть, там обсуждается вирус. И мы давно уже все знаем, что есть новые инфекции, нововозникающие инфекции. За двадцатилетие примерно десяток новых инфекций появилось, которых когда-то не было.

И вот ярким примером является легионелла-вирус. Что это было? Это была болезнь землекопов. Ранее это были единичные случаи, когда появились вот эти крупные гостиничные комплексы с системой охлаждения воздуха с помощью воды. Когда инфекция попала в эту воду, и для нее появилась благоприятная среда, легионелла стала воздушно-капельной инфекцией. Через вентиляцию она стала заражать. Почему назвали легионеллой? Потому что легионеры американского воинского подразделения встречали свой очередной юбилей и человек 20 умерло одновременно от этой болезни. Вмешательство человека в природу каждый год дает нам какой-то сюрприз неприятный. Когда-то мы боялись холеры, особенно оспы, но мы ее ликвидировали. Сейчас оспы нет на планете, а она была самым главным биологическим клапаном, который убирал излишки населения на планете.

— Маски теперь мы будем носить всю оставшуюся жизнь?

— Маски вы не будете носить всю оставшуюся жизнь. Маски вы будете носить каждый год в сезон подъема гриппа, потому что грипп каждый год к нам приходит, ходить в масках — это элемент культуры. В Китае сегодня 86 тысяч больных выявили, хотя он — колыбель этой инфекции на планете. И это только потому, что они носят маски, а у нас разглагольствование насчет масок. Так вот грипп — более контагиозная инфекция. Он более легко передается. Каждый год гриппом переболевает до 900 миллионов человек, а мы за год только 80 миллионов заболевших от коронавируса набрали.

Маски, когда идет подъем заболеваемости осенне-зимний, — это норма жизни, не надо на этот счет сетовать. Но могут и другие инфекции прийти. [Например], клещевой энцефалит, который у нас в Ленинградской и в Московской областях 30 лет отсутствовал, а потом снова вернулся. И каждый год мы от клещевого энцефалита прививаемся. И есть еще другие инфекции, которые передаются другим способом. Например, водным путем или элементарно через пищу, не обязательно воздушно-капельным путем.

Конечно, воздушно-капельная инфекция — наиболее легко передаваемая, она больше обращает на себя внимание, чем другие инфекции. 

— А может однажды появиться такая инфекция, которая будет и очень смертельной, и очень заразной, которая погубит нас так быстро, что мы не успеем отреагировать?

— Нам нужно сейчас с вами укреплять возможности прогнозирования появления инфекций, потому что она (коронавирусная инфекция. — Прим. ФАН) же себя очень корректно вела. В первый раз коронавирус к нам в этом веке пришел в 2002 году, тогда он назывался тяжелый острый респираторный синдром, или SARS. Потом он пришел в 2012 году. Это тоже был коронавирус, или MERS (ближневосточный респираторный синдром) <...> Единственное, что успели сделать, — мы быстро организовали производственную диагностику, что очень важно при этой инфекции. Потому как 40% — это вообще бессимптомное носительство у молодых людей.

Они даже не температурят, никакого недомогания не чувствуют, но при этом заражают всех. Они очень опасны сами по себе, потому что для них никакого вреда нет. Вот это надо уметь прогнозировать. Для этого нужна возможность расшифровки генома человека, и сейчас мы расшифровываем геном каждого нового коронавируса. Вот почему мы узнали, что появился английский подтип, австралийский, северо-американский и так далее. Поэтому инфекции были и будут.

Наши неквалифицированные надежды на то, что вот сейчас мы заживем: у нас будет у всех вода, освещение, у нас будет безопасная пища и инфекции нас касаться не будут. Будут. Будут другие инфекции — это естественный биологический процесс. Это — элементы эволюции. Без этой эволюции мы не можем совершенствоваться как люди. На протяжении всей своей истории, которая была, когда мы чуть-чуть отошли от крупных приматов и стали человеком мыслящим, мы всегда сталкивались с инфекциями. Первая коронавирусная инфекция, как мы сейчас узнали, пришла на человеческую популяцию в XII веке. Еще российского государства не было, а были отдельные княжества, а она уже была. Если мы еще пороемся, мы еще найдем ее раньше.

— Скажите, с учетом вот этого опыта, который мы наблюдали в прошлом году, будет ли приостановлена или как-то изменена программа оптимизации здравоохранения, которая довольно долго проводилась, когда некоторые больницы закрывались с учетом экономии и эффективности? Сейчас мы вынуждены строить новые больницы, быстро разворачивать госпитали. Что-то будет пересмотрено в программе медицины в России?

— Конечно, есть претензии к тому, что произошло, но это было не связано с коронавирусом. Эта была наша попытка подражать американскому здравоохранению, но в США здравоохранения нет. В Америке есть бизнес на здравоохранении, поэтому сегодня практически каждый четвертый больной на планете — это американец. Для американцев это все — бизнес. Там человек чем больше болеет, тем лучше. Чем более тяжело он болеет, тем лучше, потому что нужно больше денег на их лечение. Америка сегодня демонстрирует полный провал своей системы здравоохранения. Мы, естественно, в 90-е годы подражанием этим начали заниматься. Мы практически ликвидировали свою первичную сеть.

Если в селе нет учителя и фельдшера, это село не имеет никакой перспективы, потому что никто там детей рожать не будет. А мы, имея такие огромные просторы, не можем собрать десяток мегаполисов типа Москвы, Петербурга, Новосибирска. Все остальное — будет пустота. Ее тут же займут китайцы.

— Оптимизация будет как-то скорректирована? Какие-то законопроекты на этот счет вы или ваши коллеги будете вносить?

— Тут нужны не законопроекты, тут нужно спокойно проанализировать ситуацию. Смотрите, когда была холера 70-го года, во всех наших районных больницах остались двухэтажные 25-коечные типовые проекты отдельных инфекционных отделений. Я вчера и сегодня был в московской 52-й больнице... 800-коечная больница, которая занималась всеми профилями: хирургия, терапия, гинекология, кардиология. Она сегодня полностью переключена на коронавирус. Коммунарка не успела запуститься, ее только построили. 15-я больница из 1500 коек полностью занята коронавирусными больными. Конечно же, когда эта инфекция уйдет, нам такое количество инфекционных коек уже будет не нужно.

— И что с ними делать?

— Они вернутся к своей первозданной жизни, ради чего их строили. Они строились как многопрофильные соматические больницы. Так вот на такой случай мы должны иметь мобильную систему. Систему, которая может тут же перестроиться. Сегодня в моей 52-й больнице главврач — она не инфекционист, она кардиолог. Проценко, который находится в Коммунарке, — реаниматолог, и вдруг он стал инфекционистом. Причем не просто инфекционистом, он организует огромную работу. Мы должны иметь мобильность врачей, готовить резервы врачей, поддерживать их знания и в случае возникновения инфекций должны иметь схемы перепрофилирования больниц, создания соответствующих режимов, а это большая работа.

— Страховая медицина в России нужна? Раздаются голоса, что нужно от этого отказаться, потому что это либо профанация, либо это еще какие-то проблемы создаст.

— Лозунг страховой медицины — «когда деньги идут за больным» — порочен в корне. Деньги должны идти за мной за здоровым. Вот я этими деньгами вместе с обществом должен уметь распоряжаться. Я должен иметь бонусы от того, что сохранил свое здоровье, что не заболел в этом году гриппом, что привился вовремя и мне за это должны дать поощрительную моральную финансовую поддержку.

У американцев это идет по-другому. Чем больше ему назначили лекарств, чем больше назначили исследований, тем он выгоднее для страховой компании. Мне, например, претит, когда страховые компании возглавляют юристы, экономисты, когда они дают оценку врачам — правильно или неправильно они делают. И сегодня психотип врача резко меняется. Раньше врач находился в творческом поиске. Он видел в каждом больном особенности: и течение той самой банальной инфекции, и даже не инфекции, а просто банального ишиаса (воспаление седальщного нерва). Сегодня он соблюдает стандарты. И если к нему придет проверяющий, а проверяющий — не врач, и скажет ему, что он на одну инъекцию сделал больше и нарушил стандарты, то он другому две инъекции не сделает. Потому что он в этих жестких шорах.

Врач сегодня становится формалистом, он боится принять решение. Он это решение начинает перекладывать на так называемые беспрерывные консилиумы по очень очевидным вещам. Потому что если завтра одну таблетку не досчитаются ради соблюдения пресловутого стандарта, то все: его лишат премии, квалификации — что хочешь с ним сделают. Это неправильно. Я понимаю, что врачи — это непостоянная импровизация, это должны быть высочайшие профессионалы, но то, куда их сейчас ведут, это неверное решение. Не должны деньги идти за больным.