Двадцать первый
Два самых масштабных выступления несогласных за последние десять лет, прокатившиеся один за другим по всей стране, во многом создали новую общественно-политическую ситуацию – на первый взгляд почти безвыходную. Сторонники А.Навального предприняли действия, которые лишили Кремль свободы действий: властям казалось, что оппозиционер уехал, и проблема снялась с повестки дня – но он вернулся, и его нельзя было не арестовать; люди вышли на улицы в поддержку А.Навального и в возмущении фильмом про путинские богатства – не разгонять несанкционированные демонстрации власть не может; Л.Волков и В.Ашурков взывают к американским властям о введении санкций – и тут было бы странно ожидать, что после новых законов об иностранных агентов Кремль останется спокоен.
Однако и 23, и 31 января власть не пошла ва-банк. Тактика полиции была довольно решительной, но в ходе первого митинга, несмотря на видимое ожесточение с обоих сторон, тяжёлых последствий не было зафиксировано. К новому противостоянию подготовились лучше, заблокировав площади, улицы и станции метро во многих городах и в итоге опять избежав жёсткого противостояния. Количество задержанных стало рекордным в новейшей российской истории – но я и до событий говорил, что на данном этапе власть не может действовать иным образом, и что она в принципе задумывается о том, что ей придётся выстраивать долгосрочную стратегию жёсткого противостояния обществу, так как в нынешних условиях она не может ни пойти на уступки, ни опуститься до белорусских жестокостей, так как последнее быстро делигитимизует любого лидера (и тут я не соглашусь со многими коллегами, которые немного поспешно, на мой взгляд, сравнили Москву и Минск – хотя я и сам давно говорил о том, что определённая склонность к усвоению белорусских практик у Кремля явно присутствует).
Хороших вариантов дальнейшего развития событий я не вижу. Для того, чтобы выступления приняли массовый характер, необходимы иные условия. Постсоветский опыт показывает, что уличные революции в основном провоцируются махинациями на выборах, когда миллионы людей ощущают себя обманутыми властью. В России это было причиной выступлений 2011-2012 годов, но сейчас такого основания для протеста нет, а достаточно ли осуждения одного человека для социального взрыва, большой вопрос (в последние годы россияне были весьма индифферентны в реакции на преследования несогласных). Экономические проблемы могут казаться серьёзными, но я уже писал, что они сейчас скорее разобщают людей, чем сплачивают их, и повторяться не буду. Поэтому я не жду компромиссов между Кремлём и А.Навальным по образу и подобию общения Д.Медведева с оппозиционерами в 2011 году. Скорее всего, протестующие добавляют причин для того, чтобы отправить А.Навального 2 февраля в тюрьму, чем для того, чтобы освободить его из-под ареста. Однако почти неизбежная локальная победа властей очень мало что даст в долгосрочной перспективе, если она будет сочтена окончательной, а из происходящего не будут быстро извлечены очевидно необходимые уроки.
Пока большинство россиян остаются в стороне от протестов, но недовольство происходящим в стране очень велико и продолжает расти. Без резкого слома тренда на снижение уровня жизни и примирения с остальным миром, без снижения градуса ненависти всех ко всем, которую сеет государственная пропаганда, дальнейшее устойчивое развитие невозможно. Однако давление на власть не достигло пока тех масштабов, чтобы общество смогло само реализовать эти перемены – и поэтому лучшим из вариантов был бы тот, при котором Кремль сам пошёл бы на уступки, пусть даже и не А.Навальному.
Некоторые мои коллеги сравнивают происходящее сегодня с событиями 50-летней давности во Франции, вспоминая май 1968 года. Сравнение хорошее, но всё-таки происходящее не «из нашей жизни»: в Париже молодёжь не только против произвола политиков, но и против ханжества общества, да и случилось это на пике процветания, после 20 лет непрерывного экономического роста. Я рискнул бы провести другую параллель: ровно сто лет назад после казалось бы полной и окончательной победы над классовым врагом собравшиеся на очередной «съезд триумфаторов» большевики узнали про Кронштадское восстание – и после его подавления В.Ленин немедленно объявил о переходе к новой экономической политике. Нечто подобное, на мой взгляд, было бы целесообразно предпринять и сейчас – признав, что «партия власти» понесла гигантский урон из-за разоблачений А.Навального, но не отказываясь от жёсткого подавления особо радикальных противников, инициировать поворот в экономической и социальной политике в интересах большинства российского общества.
Запустить хозяйственный рост, вернуть конкурентность в политическую жизнь ради повышения эффективности госуправления, начать решать насущные социальные проблемы. Это сегодня, на мой взгляд, так же необходимо, как и сто лет назад. Учитывая к тому же, что и тогда и сейчас «тринадцатый год» был и остаётся годом, с которым ещё долго придётся сравнивать наши экономические достижения…