Критика – как партия в шахматы

Что считать профессиональной критикой, почему художественный текст нуждается в «толковании» и как писателю помогает строгая оценка его творчества – эти и другие вопросы обсудили на круглом столе (онлайн) писатели и критики. В беседе приняли участие Валерия Пустовая, Евгения Тидеман, Арсений Гончуков, Ольга Маркарян, Михаил Гундарин, Сергей Диваков, Сергей Баталов, Алия Ленивец, Елена Сафронова, Александр Евсюков, Михаил Хлебников, Елена Погорелая.

Валерия Пустовая:

– Критика меня завораживает как отражённое искусство, диалог с другим. Критика – искусство самоумаления, критик читает мир через другого, и читает не непосредственно – в знаках, в символах. И эту реальность знаков интерпретирует, выбрасывая обратно, в живой мир. Для меня ключевое в критике – понимание, полнота встречи с другим. Объективной полноты понимания быть не может, и, сколько бы рецензий ни написали на книгу, каждый раз будет новый нюанс. Критика – это приближение к ускользающей полноте понимания другого. Говорят, что критика – это оценка: получилось, не получилось – но как можно понять, получилось или не получилось, если нет понимания? Тогда это будут личные, вкусовые «получилось» или «не получилось». Сначала нужно понять зерно замысла автора, услышать его желание выразить себя именно так и потом сказать – получилось у тебя, дружок, или не получилось выразить то, что ты сам задумал. Это тонкое искусство отражения: я сначала вижу, что другой задумал, а потом я ему возвращаю его отражение. Меня волнует мера случайности в интерпретации, её частичность, мелочность или полнота. Если вам кажется, что в произведении что-то торчит, не вяжется, глупо, это может быть огрех автора, а может быть и наш огрех, критики. Неполная интерпретация понимает произведение частично, слоями, элементами, а всё остальное стыдливо прячет в тень умолчания. Полнота интерпретации включает в себя устройство произведения, его смысл, как оно действует на читателя – это какой-то золотой шар понимания, к которому хочется приблизиться, когда читаешь. Не со всеми авторами это получается, не со всеми книгами.

Евгения Тидеман:

– Я хотела бы присоединиться к Лере – для меня дело в осознанности и в помощи в осознании. Смешно, но автор даже иногда от критика получает психоаналитический сеанс. Психоаналитик, если говорить о такой специализации, раскрывает человеку его собственные невидимые причины: что ты делаешь, чем мотивируешься, что лежит вне зоны видимости, осознанности. Поэтому если говорить о самом важном критерии критики, то для меня это должно быть сталкерство в мир литературы; критик – проводник в этот мир, он покажет мне какие-то подводные течения, какие-то воздушные, небесные этажи. Ассоциации с психоанализом могут быть, конечно, негативными – психоаналитики накручивают много лишнего, приписывают чужое, их линза часто искажена. Но в то же время мне интересно сейчас даже в классическую литературу всматриваться с помощью тех людей, которые её преломляют, может быть, в социальном контексте, и социальный, и субъективный моменты замагничивают меня как потребителя критики – и даже к Чехову, к Достоевскому, к Пушкину интерес не ослабевает, если человек – настоящий сталкер, с личной и особенной энергией.

Арсений Гончуков:

– Иногда личность критика интересней, чем сам предмет, над которым он упражняется... Для меня критика – это столкновение двух личностей: автора (в виде лирического героя) и собственно критика.

Что касается принципов настоящей критики, для меня важен тезис, что текст превыше всего и личное должно отходить на второй план. «Это моё мнение», «мне нравится» – для меня не профессиональный, а чисто читательский взгляд. Второе – чувство Прекрасного, которое должно быть у критика, это сугубо эстетическая категория. И ещё такая вещь, над которой я часто задумываюсь (мне кажется, не все об этом задумываются): высокая цель критики – в чём? Я для себя объясняю, что это справедливость и вера, которая есть в каждом из нас, в существование некоей Последней Истины Искусства, да, всё с больших букв. Конечно, никто её не видел и никогда не увидит, но настоящий критик должен верить, на мой взгляд, в её существование.

Все мы люди, и даже эталонное Прекрасное у каждого своё, возразят мне. Да, это субъективное, я соглашусь. Мы оперируем неким эстетическим идеалом, который у каждого свой. Но лично я для себя принял такую идею, которая входит в противоречие с популярной сегодня идеей, что каждое мнение каждого человека – важно. Так вот, мне кажется, что мнение важно не каждого.

Для меня это вопрос авторитета человека, которому доверяют люди, аудитория. Может быть, это мысль не очень этичная, но мне кажется, что важно мнение не всех, и мне очень хочется ориентироваться на человека, которого я выделяю как более компетентного и правого по профессиональным критериям: он более образован, более начитан, более интеллектуально одарён, более опытен, наконец. Он профессионал, которому я доверяю. Вот что главное. Мне кажется, что общество для себя как бы выбирает людей, которые формируют и литпроцесс, и систему культурных ценностей, если говорить шире.

Я для себя долго искал таких авторитетов. И есть те, кому я верю и по рекомендации сразу могу купить книгу, просто прочитав пост, тут же заказать её в интернет-магазине. Найти и установить себе такие ориентиры, мне кажется, очень важно.

Ольга Маркарян:

– По моему мнению, настоящая критика – это критика с точки зрения поэтики. Конечно, важно говорить о темах, есть даже специальный жанр эссе – для своих мыслей, но критик, мне кажется, всегда должен подходить с точки зрения формы. Он, безусловно, столкнётся со смыслами, но должен попасть к этим смыслам через форму. И в этом отличие критика от простого читателя, который принимает или не принимает, допустим, образ мысли героя, а не то, как этот образ написан. К примеру, споры о том, мог Маканин написать «Асан», не воюя в Чечне, или не мог, уйдут на второй план. Хотя говоря о том, как этот роман написан, мы, возможно, придём к тому, что, может быть, плохо, что автор не воевал в Чечне, а пишет. Или не придём. Но со стороны литературы. Мне кажется, в этом и заключается профессионализм.

А профессиональная «некритика» – это желание скрыть своё мнение. Чем бы ни было оно обусловлено. Тем, что ты пишешь о своём знакомом, или ты просто вежливый человек и тебе трудно «задушить» кого-то – но может ли критик, как тибетский монах, ходить с веничком перед собой? Когда я вижу критику: «Роман был написан и опубликован, и это похвально», – критик просто скрывает своё мнение.

Ещё «некритика» – это пересказ. Это не значит, что мы не должны пересказывать текст – мы должны, это способ координировать себя с текстом! – но статьи, которые уходят через пересказ от мнения к растворению, к фактически сообщению о тексте, даже если это сообщение очень подробное и на много страниц, – либо бессилие критика, либо сознательный уход от мнения.

Михаил Гундарин:

– Критика – это желание познания, а может быть, и самопознания. Познания общих законов социокультурного производства через сугубо единичные, уникальные рецепты, по которым каждый автор создаёт своё произведение. И вопрос: а может быть познание плохим? Корыстным? Познание не в целях возвышенных, а в сугубо меркантильных? Я думаю, что нет. Если критика – это познание, то она хороша всякая. Критика – познание, некритика – корысть. Что же касается обратной связи, то, если коротко, её нет. С точки зрения маркетинга – где та критика (не реклама), которая способна повысить продажи? С точки зрения эстетической – какая может быть обратная связь, ты познанием занят, со вселенной разговариваешь! Ты как этот математик Перельман, которому предлагают миллион долларов, а он – идите вы со своим миллионом долларов, я хочу с универсалиями беседовать, мне звёзды что-то там говорят! Вот и всё. К сожалению или к счастью, изменения, которые после твоей статьи наступают, – книжка лучше продаётся, книжка хуже продаётся, – это какие-то косвенные изменения. Набоков говорил о литературе, что корни-то её находятся в реальности, а крона очень-очень далеко от этой реальности. Бросать камешки, или перебирать камешки, или наблюдать за звёздами – и не ждать ответа. И если даже ты разругал книгу, а её автор пошёл и утопился или сжёг весь тираж – ну и что? Это случайное совпадение. Если автор назавтра после твоей рецензии получил «Большую книгу», а послезавтра Нобелевскую премию – это такое же случайное совпадение. Знаете, не будем говорить, что от нас что-то зависит, не будем по этому поводу переживать – мы занимаемся вечными вопросами.

Арсений Гончуков:

– Хороший критик – огромное счастье для писателя. Я всё-таки меньше критик, я больше писатель, сейчас над двумя книгами и сценарием работаю – так вот для меня услышать умного критика – это бесценно, это счастье. Но я знаю, как больно получать «по щщам» от человека, который просто обесценивает, девальвирует твоё творчество, я знаю, как это больно, меня на физиологическом уровне бросает в жар и пот. И отдавать свои вещи, рассказы, главы кому-то на суд, и получать от критика очень жёсткую оценку – травматично. Но во мне живёт святое убеждение, что я могу себя уважать, только если я буду преодолевать себя и отдавать написанное на суд другого человека. Хороший критик сделает для писателя столько, сколько не сделают никакие медиа, никакие лайки поклонников. Творческий человек переболеет, и рана, которая заживёт, даст ему крепкую сильную кожу.

Сергей Диваков:

– По законам мышления всё, что мыслится само, – это рассеяние, энтропия, а настоящее мышление – это усилие, собирание. И всего, что мыслится само, очень много сейчас в «Фейсбуке», в других соцсетях. Это выдаётся за критику: человек увидел и высказался. Но это не критика. Это ведёт к энтропии смыслов, к их угасанию. Настоящая критика – собирание мысли, и тогда она даёт, в том числе и автору, большой положительный толчок, даже если она отрицательная. Надо разделять. Всё, что «мыслится само», не действует по закону реального мышления. Почему критика делается всё-таки профессиональным сообществом? Потому что там люди, которые могут заниматься собиранием, а не рассеиванием мысли.

Сергей Баталов:

– На мой взгляд, литературная критика – это род литературы, литература о литературе, своего рода вид эссеистики, предполагающий рефлексию над прочитанной книгой.

Я считаю, что критик в первую очередь представляет интересы читателя. Он не должен учить писателя писать – с этим писатель справится и без него. Тем более недопустимо переходить на личности. Критик должен понять книгу, найти те особенности, без которых её невозможно оценить в полной мере. Образно говоря, он должен дать читателю ключ к пониманию книги.

Недостаточно сказать, плохая книга или хорошая. То, что хорошо для одного читателя, плохо для другого. Но можно сказать, что может привлечь в этой книге читателя, что может оказаться для него важным.

Критик – это читатель-профессионал. И как от профессионала другие читатели от него вправе ждать погружения в контекст произведения. Рассказа о том, какую именно традицию продолжает писатель, в чём его новизна или, напротив, вторичность.

Критика должна быть написана хорошим языком. Глупо смотрится критик, который ругает писателя за язык, но сам пишет посредственно. Критик должен писать максимально просто – он проводник читателя в мир литературы и должен помочь ему разобраться в ней, а не ещё больше его запутать.

В общем, главный критерий критики для меня – уважение. К читателю и к писателю. С остальным я как-нибудь готов смириться.

Алия Ленивец:

– Для меня «критика» – это, прежде всего, «искусство внимательного анализа».

Главное – это разбор художественного произведения. Но критику нужно понимать, зачем он начинает свою операцию по препарированию текста. Для надреза и объявления очевидного «слева – сердце, справа – лёгкие», пожалуй, большого дарования не нужно (хотя сегодня иногда и внятный пересказ – редкость). Анализ требует выводов, сумма которых рождает интерпретацию. И это именно то, ради чего вообще закатывались рукава и точились ножи. Именно «толкование» критика, аргументированное буквой самого художественного текста и изложенное логично, ясно и красиво, дарит произведению новые крылья. Это такая своеобразная игра в шахматы, которая действительно интересна, если соперники достойны и равновелики. Тогда игра становится искусством.

Критика – это всегда искусство. И это главное. И об этом нельзя забывать.

«Некритика» – это всё, что не относится к искусству. Это собственные амбиции и желание видеть в тексте свою картину мира, мимоходом или сознательно приписываемое автору художественного произведения. Это своеобразное лечение собственных комплексов и психологических проблем, выраженное в высказывании претензий «нелитературного характера» автору художественного текста. Это возвращение существующих или выдуманных «долгов» автору художественного произведения в форме хвалебной песни, трусливо подписанное критическим опусом. Всё это ни в одной букве не пересекается с критикой, в отличие от хорошей книжной навигации.

Елена Сафронова:

– В критике важна не только стратегия, но и тактика. Может быть, для этих вещей слово «принципы» кому-то покажется слишком громким – ладно, пусть будут «правила».

На мой взгляд, правила качественной критики – те же, что у хорошей журналистики:

– актуальность – своевременность критического высказывания и его «предмета»;

– объективность – критика по определению субъективна, но я имею в виду честность автора: чтобы он не писал того, что не думает, и «большим языком» не провозглашал того, что сам же опровергает «маленьким язычком»;

– эксклюзивность – самый важный критерий, по моему мнению: незаёмные мысли, нетривиальные идеи, открытие новых смыслов, а зачастую и фигур в литературе;

– смелость и принципиальность, чтобы всегда придерживаться этих правил, без страха перед именами или иным мнением сообщества.

А «некритикой» может быть многое. Оголтелый непрофессионализм, очевидная неначитанность критика, незнание культурного контекста. Хамство, насмешки, переход на личности. Парадокс в том, что именно такой дискурс сделали своим фирменным стилем некоторые если не успешные, то известные критики, которые благодаря ему и оказались «на слуху», и если я назову имена или намекну, то как раз сама перейду на личности. И всё же это «некритика» – что-то вроде эристики средневековых богословов, направленной не на достижение истины, а на деморализацию «противника» или на самопиар. Последний тоже не критика. Необъективность, подгонка своего высказывания под некие шаблоны и заданность. Наконец, реклама и книжные анонсы и аннотации – хоть и похожи на критику, но тоже «некритика», однако в безоценочном смысле – это просто другой род деятельности.

Александр Евсюков:

– Очень важна честность с собой и с читателем. Твёрдое понимание, что твоё слово – это дело, нужное и ответственное. Умение привлечь внимание к своему тексту – для критика более значимо, чем для авторов других жанров, ведь критика живёт прежде всего здесь и сейчас, в своём времени. И при этом – стремление не к «своим пятнадцати минутам славы», а к максимальной компетентности как внутри конкретного авторского мира (ну, или же мирка), так и в широком современном и историческом контекстах. Конечно же – умение держать удар и отстаивать сказанное слово. А ещё смелость без злобы. Что такое «некритика»? На мой взгляд, это отзывы «на правах рекламы» без внятного анализа самого произведения, его значения и возможной дальнейшей судьбы. В такой же мере «некритика» – все отрицательные отзывы, не подразумевающие самой возможности положительного идеала в современной литературе. Хейтерство ради самоутверждения либо из зависти, которое неизбежно приводит к обсуждению людей вместо обсуждения идей. Когда злоба или зависть застят глаза, то даже хороший в прошлом критик однажды перестаёт быть самим собой.

Михаил Хлебников:

– Принципов настоящей критики много. Назову главные для себя. Возможность перехода. Критик не пересказывает текст и даже не раскрывает его, но может увидеть в нём неожиданные вещи и рассказать об этом. Необходимо опираться на текст, но не следовать за ним. Очень важно сочетание частного и общего. Говоря о конкретной книге, в идеале критик должен сказать больше, не уходя в намеренную абстракцию, избегая нажима и курсива. Также в идеале следует оставлять «пространство для читателя» – возможности сформировать собственный взгляд на автора или книгу, отличный, может быть, от мнения критика.

Хорошая критика бывает разной, как и «некритика». Опасней всего та, которая внешне ближе всего к критике. Прежде всего, это псевдофило-логические «упражнения на тему», демонстрирующие формальную профессиональную подготовку, умение, чаще всего не к месту, процитировать Лиотара, помянуть дискурс, тряхнуть интертекстуальностью. Также печальны для сознания читателя всевозможные обзоры, которые можно растягивать до бесконечности или сокращать безо всякой потери для смысла в силу отсутствия последнего: «Похожим путём идёт... Тема любви и страдания находит не менее глубокое раскрытие...» Третья форма распространённой «некритики» – монотематичность. Если автор годами исследует «тему молодёжи» или «поэтику Серебряного века» и написал об этом десятки статей, то интерес читателя к критику в этом случае крайне сомнителен. Если на одну тему приходится девятнадцать авторских статей, то можно условно, не читая, сконструировать текст двадцатой.

Елена Погорелая:

– Когда меня просят сформулировать, что такое литературная критика, я говорю о трёх элементах: первый – про то, как работает текст («Как делать стихи» или «Как сделана «Шинель» Гоголя»); второй – про то, как текст проступает на фоне контекста, и третий – про создание миров.

Первые два элемента обычно вопросов не вызывают – понятно, что настоящая критика всегда вписывает текст и всегда проясняет, как это работает, а вот третий... Даже из писателей не все готовы согласиться с тем, что критика пусть на основе литературных (читай – чужих) миров, но всё-таки создаёт свой собственный мир, со своими героями (нелюбимыми или любимыми), со своей ценностной иерархией, со своими приёмами, со своей философией. Между тем именно отсутствие мира (или нежелание его строить – нужное подчеркнуть), как мне кажется, и приводит к тому, что все вокруг восклицают: «В 2010-е годы не стало критики!» Вот такой парадокс: рецензий, отзывов, обсуждений и текстов вообще стало больше – спасибо «Фейсбуку» и выросшим на его базе литературным интернет-журналам, часто функционирующим на голом энтузиазме создателей, а критики – нет. Почему? Может быть, потому, что практически никто из пишущих вполне себе полноценные, резкие и умные критические тексты не впускает читателя в свой собственный целостный и ценностный мир?

Ещё двадцать-тридцать лет назад такой мир был у каждого ведущего критика, и перепутать их – как страны – было практически невозможно. Мир литературных кулуаров, иронии «для своих», мир посвящённых – у С. Чупринина; мир метамодернистской игры, парадоксов, стилистического блеска – у В. Новикова; мир религиозного поиска, бунта и вопрошания – у И. Роднянской; мир поиска человеческого, пролегающего по руслу «большой истории», – у Л. Аннинского и т.д. и т.п. А сейчас? По пальцам можно пересчитать: уютный мейнстрим Г. Юзефович, экзистенциальные странствия В. Пустовой (не случайно достранствовавшейся до прозы), психологические задачи на обретение внутренней зрелости А. Жучковой и. И, кажется, всё?