Одессу запихивают в вышиванку и никому невдомек, что это — медленная смерть
«День независимости» Украины у меня всегда вызывал негативные эмоции.
Лет этак с 15-ти я начала четко осознавать, что «украинство» — это навязанное мне против моей воли гражданство.
Но это было ещё полбеды. Хуже всего было то, что к концу 90-х мне это украинство начали навязывать в качестве менталитета и состояния души.
Объясняюсь.
Я дико горжусь тем, что родилась в Одессе. Да, для некоторых этот город — не более, чем провинция у моря. И все, что они могут сказать о нем, сводится к бычкам и Привозу.
Однако, будучи истинной одесситкой, я по сей день воспринимаю Одессу не иначе, как Жемчужину у моря и третий город Империи.
Поэтому все эти хуторские забавы, в которые меня настойчиво и регулярно пытались втянуть в день так называемой независимости, вызвали во мне одно желание — закрыть глаза. И чтоб все это исчезло. Причём, сразу.
Потому что Одесса и вышиванка — абсолютно несовместимы. Причём, даже больше, чем молоко и селедка.
И разбросанное по брусчатке на Дерибасовской сено, имитирующее быт древних укров в Хаджибеевке, и западенский дидух в Горсаду, и шабаши чертей на Маланку в бельведере Воронцовского дворца, где некогда назначал свидания первым красавицам города Пушкин, и Дюк в рубище с узором — все это казалось чужим и инородным.
Эпизод из детства. У нас в парке был аттракцион. Орловского рысака наряжали в перья цвета «вырви глаз» и заставляли в таком виде медленно и печально за деньги катать детвору по малому кругу. Это было издевательство и извращение над благородным животным. Зато приносило прибыль.
Так и с Одессой. Ее продолжают запихивать в вышиванку, напяливать на неё веночек с лентами и говорить на чужом ей языке только потому, что на одном из этапов ее истории кто-то решил, что она является частью Украины.
И никому невдомек, что это — медленная смерть. Все то, что мы так любим и знаем, оно умирает. Вместе с давно не знавшими реставрации атлантами и кариатидами. Вместе с приходящей в упадок Молдаванкой. Вместе с уходящей под воду при каждом большом дожде Пересыпью. Вместе с Дюком, который становится грустнее каждый раз, когда на него натягивают вышиванку и заставляют наблюдать за унылыми зрелищами под чуждыми ему жовто-блакитными флагами.
«Есть город, который я вижу в во сне.
О, если б вы знали, как дорог
У Чёрного моря явившийся мне
В цветущих акациях город…»
Моя Одесса, та Одесса, которую я помню, которую безумно люблю и которой невероятно горжусь — она теперь действительно только в моих снах.
Потому что в стране победившего рагулизма нет места пережиткам Империи. Символом которых для новых хозяев города она и является.
Потому они делают все для того, чтоб превратить ее в хутор. Отличительной чертой которого теперь является деревенский кинофестиваль, по красной дорожке которого разгуливает новая элита, главное достижение которой — правильное произношение слов на укрмове и публичное заявление себя в качестве первосортного представителя украинской наZZии.