Протоиерей Михаил Васильев: военный священник – это все жанры, кроме «скучно»
Сколько разновидностей родного языка должен освоить воинский священник, чтобы быть понятным и солдатам-срочникам, и курсантам военных училищ, и суровым контрактникам, и отцам-командирам, почему для того, чтобы бывшему офицеру стать православным пастырем, нужна системная «перестройка организма»?
О том, сколько разновидностей родного языка должен освоить воинский священник, чтобы быть понятным и солдатам-срочникам, и курсантам военных училищ, и суровым контрактникам, и отцам-командирам, почему для того, чтобы бывшему офицеру стать православным пастырем, нужна системная «перестройка организма», а также о своих впечатлениях от посещения ковидных госпиталей рассказал Владимиру Легойде в программе «Парсуна» протоиерей Михаил Васильев, настоятель храма великомученицы Варвары при штабе РВСН.
Говорить на одном языке
Священнику, по слову апостола, нужно быть всем для всех, чтобы обратить хотя бы некоторых. Когда я провожу занятия с военнослужащими по призыву, это одна манера, тональность общения; можно сказать, я говорю с ними на том самом языке, на котором они общаются между собой. В конце концов, это не суахили – приходится осваивать.
Очевидно, что разговор с контрактниками (если они серьезные ребята) уже идет в несколько другой тональности. С курсантами – в третьей. С офицерами на первичных должностях – в четвертой. Ну и так дальше до сборов и выступлений на военных советах, которые мной готовятся, вычитываются, составляются слайды. Делается все системно, по закону жанра, потому что в пять-семь минут нужно вложить очень много информации за несколько месяцев, результат работы нескольких десятков священников, которые взаимодействуют со мной в масштабе РВСН (или, в предыдущие годы, ВДВ). Поскольку мне поручена координация, я излагаю информацию военнообра́зно – для этого и учился когда-то на курсах Академии Генерального штаба.
Легко ли офицеру стать священником?
Если посмотреть опыт, скажем, Элладской Церкви, там есть перечень специальностей, из которых архиереям не рекомендуется рукополагать в пастыри. В этом перечне упоминается и офицер. Дело в особенностях мышления: человек свыкся быть частью системы, и он остался на той ступеньке, с которой ушел в народное хозяйство, в гражданскую жизнь. Он уже воспринимает выше- и нижестоящих, а также самого себя в рамках определенной «системы каст» – кто шудра, кто вайшьи, а кто брахман. Человек вне системы совершенно спокойно проходит через эти невидимые пропасти, а для того, кто был в системе, пропасти остаются. Даже если есть мостик, он все равно иногда смотрит вниз и мандражирует. И это видно.
Именно поэтому я считаю: очень важно, чтобы священники из военной среды обязательно получали школу церковной жизни, прежде всего, духовное образование. Это не должно переформатироваться на раз-два – нужна «перестройка организма» во всех смыслах.
Пока гром не грянет…
Священническое служение у молодежи обычно ассоциируется со словами «скучно», «однообразно». Поверьте мне: военный священник – это все жанры, кроме «скучно». Никогда не знаешь, что будет завтра.
Вот сейчас продолжается эпидемия. Мы освящаем зеленые домики госпиталей и потом в них ходим. Там мы, священники, встречаем самых разных людей: от отставных генерал-полковников, перед лицом смерти впервые исповедующихся в этом самом коронавирусном отделении, до оказавшихся там и непонятно для них почему заболевших солдатиков, а также обычных гражданских людей, которые в эту эпидемию вдруг впервые (не было счастья, да несчастье помогло) задумываются о жизни и смерти. Мы туда ходим в разновидностях общевойсковых защитных комплектов, беседуем с людьми, исповедуем и причащаем. И такая радость от этого...
Эти люди, к сожалению, в основном были далеки от веры. Слава Богу, не разразилась война – в России мир, но через переживаемую из-за этой болезни беду и трагедию (подчеркну: ничего хорошего я в эпидемии не вижу) Промыслом Божьим устраивается, что людей, всерьез относящихся к жизни и смерти, в России, как и, наверное, на всей планете, стало больше. И это печальное следствие того, что мы крестимся только тогда, когда звучат раскаты грома.