«Воскресли бы сейчас фронтовики…»

Изяслав КОТЛЯРОВ в представлении не нуждается. Он хорошо известен не только в Белоруссии, но и в России. Предлагаем фрагмент из его свода поэм «Ученик вечности».

Изяслав КОТЛЯРОВ

Родился в 1938 году в г. Чаусы Могилевской области в семье фронтовика, прошедшего в пехоте всю Финскую и Великую Отечественную войну. Детские и юношеские годы прожил в Могилеве. Окончил факультет журналистики Белгосуниверситета. Состоял в Союзе писателей СССР, а теперь – в Союзе писателей Белоруссии и Союзе российских писателей. С 1966 года живет в городе Светлогорске Гомельской области, почетным гражданином которого является.

Автор около 30 поэтических книг, вышедших в Минске, Москве и Санкт-Петербурге. Стихи публиковались в журналах «Неман», «Знамя», «Юность», «Смена», «Студенческий меридиан», «Нева», «Аврора», «Форум», «Новый журнал» (Нью-Йорк), в альманахах «Дзень паэзіі» (Минск), «Поэзия» (Москва), «День поэзии» (Москва), «Встречи» (Филадельфия), «Поэтический Олимп» (Москва), в еженедельниках «Литературная газета», «Литературная Россия», а также в республиканских газетах.

Победитель Международного конкурса «Русский Stil 2013» в номинации «Поэзия» (Германия), лауреат премии Президента Республики Беларусь «За духовное возрождение» (2020).

 

 

 

 

 

…И впрямь, и впрямь бесценности бесценны,

в одном и том – измены, перемены,

их различить уже никак нельзя.

Я был всегда на счастье жизни жаден.

Оно – любовь, Отчизна и друзья…   

Но этим обокраден, обокраден.

Теперь смешон и жалости не стою,

лишь пустота вокруг за пустотою…

Не отозваться мне и не позвать.

А где же то, что вовсе непреложно?

Так бутафорски всё и несерьёзно,

хоть даже угрожающе и грозно:

посты, границы вдруг и рубежи…

СССР, ну что же ты и где ты?          

Не вижу средь предательства и лжи

твои парткомы и твои Советы.

Всех победил ты, а себя не смог.

И это ли твой истинный итог?         

Погибшим за тебя теперь обидно…

Мне некой всё же пафосности стыдно.

Отчизна – это тоже как душа,

а душу, душу высказать смогу ли,

что, даже словом, звуком не греша,

мог за неё и я идти под пули?

Воскресли бы сейчас фронтовики…

Они, они бы… Снова я – об этом,

что в каждом слове – будто под запретом…

Отец, прости, прости меня, прости!

Я выжил жизни даже вопреки,

в себе и то не чувствуя пути…

Какие дали и какие выси?!

Но выдыхаю снова в пустоту:

«Простите мне, что я люблю Тбилиси.

Простите, что люблю Алма-Ату…»

Есть Чаусы мои и, слава Богу,

мой Светлогорск, мой Минск и Могилёв.

И есть итог, неведомый итогу…

Я сам себе не выбирал дорогу,

я всей Отчизны онемевший зов.

Не узнаю себя или не знаю,

сказав о том, сказал я не о том…

«О Русская земля, уже ты за холмом…» –

я снова в «Слове о полку…» читаю.

Боян, Ходына… Слышу песнотворцев.

Им Святослав задумчиво внимал…

Как тихо эхо в сердце отзовётся…

Неужто эхом вечности я стал?

Вдруг Ярослава и Олега вижу.

То Киева сиянье, то Москвы…

«Так тяжко голове без плеч, – я слышу. –             

Беда и телу, что без головы…»                   

И ветер, приближая грозный гул,

«Так и земле – без Игоря», – вздохнул...

О печенегах он, о Византии,

о чём-то, ускользающем ещё…

О той Руси, которой быть Россией,

о времени, где каждый не прощён.

В нём сон, как явь, иль явь, как сон, таится.

Развалины, бараки и бурьян…

Отец в кровавой гимнастёрке снится,

кричит он снова яростно, как пьян.

Он меж могил идёт, меж обелисков,

меж братских обелисков и могил.

Хоть сам лежал в могиле, и неблизкой,

но снова полон оскорблённых сил.

Однополчан своих пехотных будит,

погибших всех своих однополчан,

он тонет в рассыпающемся гуде

на площадях, что всё же из полян.

«Вставай, Иван! – он взводному кричит. –

«Вставай, Захар! – он ротного торопит. –

Егор, Албек, Ионас и Давид…

Вставайте все!.. Наш мир бездарно пропит.

Ахмед, Астах, Андрей и Клычнияз –

вставайте все! Комдива разбудите…»

Свет на могилах вспыхнул и погас.

Отец стоит в немыслимой обиде.

Но вот Иван отбросил бугорок

и выпрыгнул, как будто из окопа.

И встали все, и встали все, кто мог.

Как сказано: восстали все из гроба!..

По ротам и по взводам собрались –              

и вышли в жизнь…

Пыль улеглась, угомонилась.

И тишина тревожно затаилась.

Комдив сказал: «Верховного будите…

И Жукова… Пускай и он встаёт…

Придумали какие-то границы

и натворили… Чёрт не разберёт!..»

Калмыки, украинцы, латыши,

армяне и эстонцы, и таджики –

единой отвоёванной души,

страны своей единой и великой.

И вот идут, поют советский гимн…

Что могут сделать мёртвые живым?

А что живые – мёртвым, каждый знает.

Но вижу я погибшие полки –

вот это люди, это мужики!

Земля дрожит под мёртвыми шагами.

Границы рвутся, распадаясь сами.

Живых так просто мёртвым победить

во сне, который я сумел прожить…

Прости, отец… Прости мне, князе Игорь…       

Я вновь от своего проснулся крика.                

Смешались времена, смешались эры.

И лишь Иаков помнит Символ веры…

Как просто у него звучат слова:

«Без дела вера всё ещё мертва…» –

«Но и дела без веры мёртвы тоже…» –

я сам добавлю, и прости мне, Боже!

Кто хоть с горчичное зерно

её добудет,                          

узнает сам, что суждено.

И счастлив будет.

Он горы сдвинет и сомкнёт,

он им прикажет.

Судьба туда его ведёт,

куда он скажет.

Молитва – истина души…

Вновь слышу, слышу,

как шепчет кто-то: «Не греши

всему, что свыше…»

Благодарить нельзя виной…

Я здесь и где-то…

И говорит вновь кто-то мной,

иль сам я – кем-то:                                     

«Ты благодать свою излей

на всю Отчизну…

Всё только в милости Твоей,

виждь то, что вижу.        

Пусть все народы, те, что в ней,

семьёю станут,

единомышленностью дней

в годах воспрянут.

Тебя, Небесного Отца,

почтут по вере…

Пускай избавятся сердца

всего, что ересь.         

Насущный хлеб, духовный хлеб –

всем без изъятья,

чтоб тот, кто от несчастья слеп,

прозрел от счастья.

Да будут козни всех врагов

всегда бессильны…

Да будут души наших слов

любвеобильны!

Нам благодать свою излей, –

пусть зря радеет

тот, кто на ниве на твоей

плевелы сеет.

Кто снова светом ищет тьмы,

жить хочет праздно,

внушает шаткостью в умы

раздор соблазна.

Дай, Боже, делателей нам,

глаголы правды,

развей безволие и срам –

и будем рады.

Чтоб Русь, воистину свята,

единосущна,

была всесилием Христа

великодушна.

Владыка мира, посети        

Отчизну нашу

и освяти, и освяти –

верни пропажу.

В чертоги царства Твоего

позволь ей внити,

Дай ощутить Твоё родство

её событий…

Аминь!»

…Высь, не имеющая дна,

в словесном ритме,

и тишина, и тишина

ещё в молитве.

Врачует? Вроде бы светлей

простор в просторе.

В нём ожиданье лучших дней,

что будут вскоре.

«Зови молитвенно, зови

всей тьмою к свету.         

Без постоянства ни любви,

ни дружбы нету…»

Услышал? Мысленно сказал?

Само сказалось?..

И высью даль опять позвал,

иль показалось?

Уже и в Лондоне друзья,

уже в Оттаве,

в Нью-Йорке есть, а я, а я –

вне этих правил.

А я в стране, которой нет,

живу поныне,

а мой на поле силуэт

лежит и стынет.

Он землю обнял, и в лесу

он даль тревожит.

Он землю обнял… Жаль, что всю

обнять не может.

Я понял это, чёрт возьми,

и вы поймёте,

что лучше здесь мне лечь костьми,

чем на чужбине жить в почёте.

В обнимку с Родиной иду

и снова думаю беспечно:

смотреть на горе и беду    

всё ж лучше издали, конечно.

Но даль, впадающая в ширь,

ещё дыханию не мнима.

И знаю я: до рати – мир

и рать – до мира.