Есть в личной картотеке события исторические, помеченные жирнючим знаком вопроса. При всём уважении к личности неистового царя-западника, действительно немало сделавшего для России полезного, многое вызывает глухую злость, непонимание, даже разочарование. Особенно, когда видишь печальные последствия некоторых решений Петра Алексеевича.

Первый удар…

Москва августа 1698 года гудела самыми фантастическими слухами. Из заграничного турне вернулся царь-государь и на первом же заседании Боярской Думы велел принести… ножницы. После предъявления нескольких обвинений в «лености и неисполнении царской воли», прочтения вслух нелепых доносов, некоторых бояр хватают дюжие гвардейцы. А Пётр I к величайшему ужасу собравшихся — собственноручно лишает их бород.

Вскоре это становится любимым развлечением царя. Где бы не появился, в случае малейшего монаршего неудовольствия конкретной личностью знатного рода — извлекал ножничный инструмент. С огромным воодушевлением демонстрировал окружающим, насколько в совершенстве овладел ремеслом брадобрея, а попутно — и портного, уродуя дорогие наряды бояр, особенно ненавидя длиннополые кафтаны.

Часто в этом страшном преступлении против личности ему помогали шуты. Это выглядело ужасающе для сознания русского патриархального человека, переводя надругательство на более высокий уровень абсурда и обречённости. Государь в течение двух месяцев просто спятил, поговаривали в народе. Буквально выскакивал из возка, едва заметив старомодное бородатое лицо и богатое русское платье.

Бояр выдергивали из саней, избивали при малейших признаках сопротивления, холопов, посмевших защитить хозяина, — рубили саблями. За безумием с хохотом и интересом наблюдали утянутые в куртуазные камзолы иностранцы: немцы, французы и голландцы. Потом с огромным сарказмом и ядовитым юмором устраивали на ассамблеях Немецкой Слободы гротескный представления. А прогрессивный государь покатывался со смеху, аплодируя сценам с демонстративными расправами над русской бородой и одеждой.

Зачем всё это нужно было? Взвешенный и равнодушный историк скажет: царь Пётр, замыслив глобальное переустройство державы, стремился устранить разницу между Россией и прочими мирами Запада даже внешние различия. Иноземцы, всё активнее прибывающие в наши широты, сильно комплексовали, разительно выделяясь из толпы.

Их без всякого стеснения разглядывали, словно диковину. Тыкали в спину пальцами, мальчишки кривлялись, приплясывая вкруг смешно разряженного «босого лицом» иностранца и распевая оскорбительные частушки… За всем этим народным лицедейством с одобрением и плохо скрываемым презрением наблюдали величественные бородачи в богатых платьях, старая аристократия Царства Русского. Пётр I Алексеевич перешёл в атаку…

Старина дорого стоит…

Полютовав на фронтах борьбы с обликом боярского сословия три месяца, государь издаёт в конце 1698 года указ о новой пошлине, учреждает специальный «бородовой знак». Налог имеет пять «разрядов». Высший подразумевает уплату в казну 60 рублей, относился к придворным на государевой службе, городским жителям и подьячим многочисленных Приказов. Хочешь щеголять бородой — плати!

Купцов и торговцев (второй разряд) обязали за сохранение собственной растительности отдать 100 рублей единовременно. Ямщикам почтовых служб, боярским слугам, мещанам — 60 рублей. Жители Москвы выводились в отдельный 30-тирублёвый «разряд». Крестьян оставили в покое, но если они имели желание проехать в города через государеву заставу бородатыми — обязаны бросить в специальный ящик 2 деньги.

Вводились и штрафы: непонятливый бородач уплачивал в казну штраф от 30 до 100 рублей. Портным запрещалось шить и продавать русское платье, мастеровых, кузнецов, купцов и лавочников, уличённых в сокрытии скоб и гвоздей для починки русских сапог, — отправляли на каторжные работы. Эта пошлина существовала до 1772 года, существенно пополнив государственную казну.

Сказать, что царская инициатива была молчаливо проглочена простым покорным народом, — грешить против истины. Петра возненавидели, поведение государя, преломив через многовековой канон и традицию, — нарекли Антихристом. Неизвестно, сколько пота и крови пролили «государевы людишки», чтобы кардинально изменить внешний вид горожан и аристократии, купеческого сословия.

Испокон века бородач в длиннополом кафтане видел в своём наряде и облике — «мерило праведное», чин некоего благочестия. Консерватизм в комплектации одежды и привычек её ношения со времён Рюриковичей был для православной знати и купечества — маркером, признаком собственного превосходства над «папскими отступниками, еретиками и лютерами». Пётр это прекрасно осознавал, стремился сломать стереотип.

Посчитав, что впихнув сопротивляющегося в новый костюм, — перевоспитает через насилие и унижение. А любителей старины, кто по «замерзелому своему стыду и упорству» не исполнит монаршую волю — разорит, пустит по миру, упрячет на каторгу, опутает непосильными налогами.

Русь бородатая…

Со времён первых Рюриковичей борода попадает в раздел неотъемлемой собственности свободного человека, является субъектом права. «Русская Правда» Ярослава Мудрого с XI по XVI век специальной статьей об оскорблениях регулирует вопрос сурово. В размере 12 гривен серебром назначался штраф «за вырывание бороды и усов», несущее в себе оскорбительный характер.

За телесные унижения (пощёчина, удар рукояткой меча, чашей, сапогом и пр.) — обычно брали меньше. Те же 12 гривен стоили... кража и убийство холопа, убийство без суда вора. За отрубленный в пьяной драке палец — штрафовали всего на 3 гривны…

Так с самых древних времён формировалось сознание русского человека. Обряд определял мировоззрение, православный культ — культуру, смешивая в государственном миксере новой законности славянские традиции и христианские нововведения. На Руси начинали строго регламентироваться быт и поведение. Но никто никогда не покушался на главное: обязательный атрибут взрослого мужчины — бороду.

Это было ещё с языческих времён сакральным символом, иноземцы и былины оставили множество описаний славянской знати и «руси»: купцов и добрых молодцев с искусно завитыми и заплетёнными в косы бородами, княжеских дружинников, которые украшали свою ухоженную растительность на лице яркими лентами и серебряными вставками. Это подметили Ибн-Хаукаль в X веке, Идризи в XI-ом.

Этнографы расшифровали многие обряды «завивания бороды», когда туда вплетались последние колосья с убранного хлебного поля (как подношение богу Волосу, а позже — святым Илье, Николаю и даже… Христу). Как только греческий христианский обряд христианства стал укореняться, из Византии пришёл нерушимый монастырский закон — держать бритвенный инструмент как можно дальше от мужского лица. Бритого человека могли обвинить в содомии.

Так и повелось: бородатый человек на Руси рассматривался как правильный христианин, хранитель верности восточной церкви и «отчему завету». Судя по документам той эпохи и многочисленным сказкам, былинам, суевериям — отказ от ношения бород расценивался клятвопреступлением, позже — самой мерзкой ересью. Стоглавый Собор 1550 года мировоззрение узаконил: всех бреющих мужской символ чести подвергали церковной анафеме.

Это решением стало «православным ответом» борьбе с бородами, которую начала Европа примерно в те же годы. Английский король Генрих VIII (кстати, прототип «Синей Бороды») в 1535 году задумал пополнить казну, введя пошлину на любую бороду в королевстве, которая выросла длиннее, чем ей положено за две недели. Практику продолжила его дочь Елизавета I.

Во Франции тоже велись жаркие споры по этому поводу, кардинал Карло Борромео в 1576 году попытался запретить духовенству отращивать длинную растительность на лице, издав специальное пасторское послание. Этот неистовый, но крайне образованный итальянец видел в бородах главную причину… эпидемий чумы, будучи абсолютно прав на счёт гнездящихся там вшей-переносчиков страшной болезни. Его реформаторские усилия постепенно победили, через монашеские ордена брадобритие стало завоевывать Запад.

В русских землях о том, что бороды… неплохо бы побрить порой, заговорили во времена Великого князя Василия Ивановича. Уже престарелый жуир очень хотел понравиться невесте, прекрасной и молодой Елене Глинской. Москву поверг своим поступком в мистический ужас, народ судачил о скором конце света и государства. Столь же яростной обструкции подвергли Бориса Годунова, который посмел сильно укоротить свою бороду на модный, западный манер.

А когда поляки проводили расследование по эпизоду убийства Лжедмитрия — москвичи пожимали плечами, крестились и говорили: самозванец со всем своим окружением брился! Содомит и Антихрист!

В 1705 году

Петром Алексеевичем издается указ «О бритье бород и усов всякого чина людям, кромя попов и дьяконов, о взятии пошлин с тех, которые его исполнять не захотят, и о выдаче заплатившим пошлину знаков». Посмотрев, что русский народ приноровился к нововведениям шести последних лет, исправно платит за древний обычай носить бороды, всячески хитрит… царь рассвирепел.

Хватать без разбору стали всех и повсеместно, даже уплативших пошлину (но принципиально не носивших унизительный «бородовой знак» поверх платья). Среди солдат появились специальные команды «умельцев»: двое хватали бородача за плечи, а старший караула несколькими ловкими движениями сначала отсекал бороду, затем — излишне длинные полы кафтана. Страна взвыла!

Последний патриарх Адриан под напором народного возмущения стал на сторону древних традиций. Начал рассылать филиппики (обличения), напоминая пастве о «прещениях Стоглавогу Собору» на счёт бород. Попутно обличая всё «латинское искушение» православной души. Казалось вот… Церковь готовится принять последний и решительный бой с демоническими силами царя-антихриста. В окружном послании архиепископ Москвы и патриарх пишет:

«Мужа и жену сотвори тыя Господи, положив разньство видное между ими яко знамение некое: мужу убо благолепие, яко начальнику, браду израсти».

Глубоко копнул архипастырь, напомнив смущённой стране: борода не дань какой-то моде, а Всевышним данная человеку отличительная черта в момент сотворения мира. Адриан называет безбородых:

«...человецы младоумнии, или, паче свойственне рещи, безумнии, изменивше образ мужа богосозданный, бывающе псообразни, усы постригающе, брады же отрезающее».

Рисковал, ох как рисковал патриарх. Но дальше этого обращения не пошёл, риторику свернул после визита главы жуткого Преображенского приказа князя Фёдора Ромодановского. Тот политику партии, по всей видимости, внятно прояснил. Но народ всё-таки поддержку почувствовал, заколыхался.

Москва судачила, рассказывая о небывалой смелости человека, обличившего «царственного еретика» перед Рождеством 1704 года. В тот день Красное Крыльцо посетил известный в столице красильщик Андрей Иванов, заорав на весь Кремль:

«Государево дело за мною: пришёл извещать государю, что он разрушает веру христианскую: велит бороды брить, платье носить немецкое и табак велит тянуть».

Столь дерзкие речи он говорил сыну всесильного Фёдора Ромодановского, Ивану Фёдоровичу. Аккуратно развернул тряпицу, показал несколько книг: тыча в бритое лицо заплечных дел мастера:

«Прочти мил человек, грамоты сам не разумею. Но о брадобритии писано в Уложении Соборном. И про платье: кто станет иноземное носить, тот будет проклят. Кто и табак пьет, тем людям в старые годы носы резывали».

Чем закончился визит бесстрашного церковного старосты и знаменитого московского красильщика — неизвестно. Скорее всего, сгинул в подвалах Преображенского приказа. Большинство историков уверены, что в одной лишь патриархальной Москве число репрессированных «ревнителей дедовой старины» исчислялось тысячами. Слишком уж много дел «искоренения крамолы» завёл Ромодановский после обращения патриарха.

Сибирская глубинка тоже опешила после первого «брадобрейного» указа 1698 года, но на царское желание служилый люд… ответил своим привычным «авось пронесёт», плотнее закутавшись в роскошные густые бороды. Но вот в 1705 году Соликамск озадаченно читал новое повеление, спущенное воеводе: бороды — брить, старомодные кафтаны — сменить на современные немецкие. «Лучшие люди» задумались: как столь чёрные вести растолковать скорому на расправу, крайне набожному населению.

Градоначальник решил рискнуть. Дождался первого же воскресенья, прибыл в главных храм города с солдатами. По окончании службы воевода с амвона громогласно огласил монаршую волю. Народ скорбно загудел: «вот они, пришли последние времена, как старец Амвросий предсказал». Тщательно выбритый воевода повторился, предупредив: ослушники — враги царю!

Православный люд устремился к выходу, где его перехватывали снабжённые ножницами солдаты. Сопротивления и бунта не случилось, слишком велик был ужас от происходящего святотатства. Бабы лишь всхлипывали, собирая остриженные космы своих благоверных, подбирая подолы кафтанов. Таким лихим воскресным наскоком было «укорочено» немало городов по всей России.

Смена гардероба

проходила не столь драматично. Платье «на польский манер» уже половину века свободно проникало в русское общество, особенно в западных и южных губерниях. Русские всячески упражнялись, тщательно перетасовывая в облачении французский или османский элемент, порой начиная выглядеть весьма потешно.

Эксперименты закончились после грозного окрика патриарха, а в 1675 году вышел царский указ: «стольникам, стряпчим да дворянам московским» переодеться в национальное облачение, любое западное — выбросить. Повеление строго контролировалось, нарушения в гардеробах жестоко карались.

29 августа 1699 года Пётр Алексеевич запрещает ношение старого русского платья, в январе 1700 года издаёт именной Указ «О ношении платья на манер Венгерского»:

«...боярам, и окольничим, и думным, и ближним людям, и стольникам, и стряпчим, и дворянам московским, и дьякам, и жильцам, и всех чинов служилым, и приказным, и торговым людям, и людям боярским, на Москве и в городах».

Повеление не очень взволновало служилый народ, не было встречено в штыки, как ограничения по ношению бород. Венгерский (как и польский) костюм был удобен, хорошо знаком многим аристократам, военным и купцам. Мало по функциональности отличаясь от русского — свободным кроем, возможностью декорировать мехом, вышивками, галунами и дорогими тканями (показывая собственный уровень достатка).

Но другой Указ государя насторожил. В декабре 1700 появился документ «О ношении всякого чина людям немецкого платья и обуви и об употреблении в верховой езде немецких сёдел». Это уже касалось большого числа москвичей и насельников других городов России. Каждый следующий год посыпались уточнения и разъяснения (всего было издано 17 постановлений), которые объясняли: правила ношения костюма европейского образца, типы тканей, отделку форменного и праздничного платья и т.д.

С каждой новой блажью царствующего «костюмера» русское общество уходило от традиционной русской мужской одежды: кафтана с длинными рукавами, длинного платья из бархата, наглухо застёгнутого множеством пуговиц. Стали исчезать роскошные шубы, меховые шапки с высокой тульей и бархатным верхом.

Через город менялась культура женского наряда. Тяжёлые сарафаны и закрытые рубахи с богатой драпировкой сменили «бесовские» французские платья. Начался слом домостроевской традиции прятать изгибы и формы женского тела, юные барышни стеснялись открытых плеч и глубоких декольте, а зрелые женщины выли, примеряя на ассамблеи крайне неудобные корсеты. Не счесть, сколько девиц потравилось и бросилось в омут, не желая быть «срамницами».

Внедрять новомодные образы Петру приходилось с огромным скрипом, скандалами, опалами и арестами. Патриархальная Москва сопротивлялась отчаянно, многие бояре и дворяне высылали своих жён и дочерей подальше из столицы, не желая участвовать в царском «богомерзком комедиантстве». Обычный народ тоже не спешил расставаться с привычным гардеробом, на царские указы поплёвывая.

На всех городских воротах вывешивались специальные чучела в новых одеждах, чтобы москвичи видели, как должен выглядеть угодный Петру I подданный. Но всё всуе, «образцы» постоянно закидывали отбросами, срывали, к ним приходилось ставить караулы.

Указы повторялись по несколько раз в год, пока «русский национальный бутик» не прихлопнули одним повелением царя: небогатым дворянам за два года — доносить старое платье, потом переодеться в немецкие чулки и камзолы. Чтобы избежать обмана, старую одежду специальным образом клеймили. В случае упрямства — не церемонились.

Усилили контроль в прочих городах, воеводы со скрипом начали «переодевать и брить» народ. Стимулом явилось повеление монарха всем иноземцам на русской службе докладывать в Преображенский приказ, если в городском обществе будет замечен бородатый русский в длиннополом кафтане. Вскоре москвичи стали с завистью поглядывать на старинные наряды и длинные бороды крестьян, прибывающих в город на рынки. Удовольствие было не из дешёвых: 40 копеек — с пешего, 2 рубля — с конного. Но провинция стойко терпела.

Выводы

делать нет особого смысла. Ситуация откровенно мерзкая вышла. Желая потрафить своему иноземному окружению, по большей части безалаберному и заносчивому, Пётр I лишил страну огромного пласта материальной культуры «городского быта», разрушил многие полезные «охранительные традиции» в саморегуляции русского общества, которые абсолютно не мешали государственному строительству.

«Форточка», которую он прорубил в куртуазные Европы, очень скоро стала работать только в одном направлении. Через неё утекали национальные богатства страны, аристократия оплачивала «западную» роскошь и насильно привитые дурные привычки закрепощением соотечественников. Потеряв (в большинстве своем) всякое уважение и стыд, разум и совесть, а порой — историческую память. Гиблое было дело, дурное…

-

Простыми словами: суть ислама, причины его упадка и современный реванш…

Можно почитать сотни статеек на эту тему с бойкими названиями «Пять отличий суннита и шиита», «Чем отличается …», «Почему мусульмане разделены на…» и так далее. Но даже глубоко верующие точно не скажут, почему и как мир ислама расколот на три течения. А чтобы получить внятный ответ от учёного имама или муллы — придётся выделить на вдумчивый разговор ночь, запастись парой ведёр крепкого чая. Чтобы поутру задать ещё больше вопросов.

Мир-система.

Чтобы понять глубинные смыслы, разделяющие (но не дающие развалиться) мир ислама, нужно знать предмет бывшего когда-то единым вероучения, поскольку религией в традиционном смысле слова — ислам не является. Это такой регулятор огромной мировой системы, испробовавшей все доступные механизмы организации человеческого социума.

Большая ошибка, когда говорят: системный характер человеческая цивилизация приобрела только за последние несколько веков Нового Времени. Нет, со времен Двуречья подобные попытки предпринимались, империи старались силой и угрозами, либо ползучей экспансией создать некую глобальную структуру. Насколько транспортная связность могла позволить. Но попытки регулярно проваливались, господствовавшие имперские религии не справлялись со своей объединительной задачей.

Неплохо цементировал пёстрые этнические миры Средиземноморья эллинизм, но его многобожие переродилось в чистой воды философию, погрязло в неубедительных для народа спекуляциях жрецов. Недурно выступило поначалу христианство, слишком быстро замаравшись в сделках со властью, сменив пастырскую проповедь на принуждение и террор, обман и стяжание богатства, предав забвению первоначальные заповеди единобожия. И вот появляется ислам…

Его создатели сидят в Аравийских песках, смотрят на общую картину мира. Им нравятся «традиции пророков» Ближнего Востока, очень. Это некая интеллектуальная цепь, связывающая огромное число исторических эпох. Свой мир VII века они рассматривают как единую Систему глобального человеческого общества, где борются два начала: союзное аллаху и противостоящее ему.

Что взять полезного, от чего отказаться? Само собой, основатели ислама оставляют в своём вероучении понятие «единого духа», которому противостоит система идолопоклонничества и многобожия. Вероучение берёт основополагающий принцип, за который пророки постоянно ратовали, — создание общин. Но делают в этом вопросе шаг вперёд, мусульманская «умма» должна стать… «армией аллаха».

То есть, добро нужно оснастить кулаками, чтобы эффективно противостоять окружающей Системе, стремиться её разрушить «до основанья, а затем...»? Всё верно, открыть дорогу Мессии — спасителю и освободителю истинно верующих.

Откровение пророка Мухаммада сразу ставит точку в вопросе «миссии пророков». Основатель ислама сообщает: я есть последний персонаж в пророческой цепи человеческой истории, других не будет. Только пособники дьявола начнут рядиться в овечьи шкуры. Глядя на корчи восточных провинций христианской Византии, погрязших в лицемерии священства и власти, — принимается другое, ещё не знакомое монотеизму решение.

Все предыдущие «пророчества» со времён Вавилона носили этический характер, таким нехитрым образом цементируя общины, уводя их с троп бесчеловечных, жестоких, несправедливых. Отвращая от жестокосердного образа жизни, запрещали угнетение, насилие, грабёж, пролитие крови и т.д. Но как показала история, Система сбоила, не могла себя защитить, постоянно проигрывала язычникам и многобожникам, не стеснённых нормами этики и морали.

Основатели ислама идут дальше. Полностью разделяя главные «моисеевы заповеди» — разрабатывают строжайший юридический кодекс (шариат, социально-поведенческая модель жизни мусульманина). По сравнению с иудейскими и христианскими этическими ориентирами за авторством пророков Ноя и Моисея — это прорыв. Поскольку одновременно Ислам представил своим последователям сразу два «откровения»: знание (как метод постижения реальности) и строгую модель мышления.

Все предшествующие допускали большую ошибку, скатываясь во враждебный единобожию консервативный, традиционалистский элемент. Это видно на примере Моисея, учение и пророчества которого самым безобразным образом переработали вавилонские мудрецы, породив узко-национальную иудейскую религию, втиснутую в Талмуд и Каббалу. Христианство вообще недолго сопротивлялось хитрым эллинам, из монотеистической религии превратившись в языческий клуб для поклонения сонму «святых идолов».

Основатели ислама эту проблему решили очень изящно, назвав собственное «откровение» явлением Творца созданному им человечеству… в образе священной Книги. Если использовать метафору, смысл таков:

«...бог стал книгой (несотворённым Кораном)», чтобы она явилась мостом между частицей Духа Божьего, живущего в человеческом сердце и бездной, из которой эта частица произошла».

Тем самым основоположники ислама решили огромную проблему, разваливающую любой монотеизм. Каждый может взять в руки «откровения бога», с первых же строк быть уверенным: Творец здесь присутствует полностью и нераздельно. Этим ислам закрывает дорогу для изменений и спекуляций над священными текстами, которые исказили христианство нелепицами и абсурдом Вселенских Соборов, поклонением мертвечине и материальным предметам.

Раскол или разделение?

Ещё при жизни пророка Мухаммад оформилась крепкая община его последователей, сразу же начав спорить. Среди сахабов (сподвижники, соратники) было очень много людей, следовавших за личной харизмой пророка, не понимая сверхзадачи нового вероучения, которая должна сделать то самое: «мы старый мир до основанья… а затем».

Свою жизненную цель эти яростные и воинственные арабы видели в победе над конкретными геополитическими игроками: Византийской империей и сасанидским Ираном. Считая достаточным заменить их господство новой, справедливой исламской системой.

Было среди сахабов более образованное меньшинство, которые задачи ставили более сложные, цели — далеко идущие. Глубже толковали «откровение аллаха», политически мыслили крайне амбициозно, совершенно точно схватив агрессивную и мессианскую суть Корана — через «откровение» начать великую борьбу с «бездной». Имея на руках ясный и неизменный священный текст, сделали его орудием «предвечной справедливости».

Говоря простым зыком: силой, проповедью, личным примером (неважно как) нужно упразднять все неисламские отношения между людьми. Уничтожать цивилизации, которые являются кормовой базой для искушений дьявола-иблиса, губящего человечество.

Исторически сложилось так: Омейяды (династия халифов, ведущая начало от Омайя, троюродного деда пророка Мухаммада) стали проводниками жёстокого арабского национализма. Прикладные практики, мастеровые и строители государства нового типа, отвергавшие достижения и мировоззрение немусульман.

Им противостояли Аббасиды (династия халифов дяди пророка Аббаса), считавшие ислам мистическим, «непостигаемым учением». Омейяды просуществовали всего 90 лет, были вырезаны (чудом спасся только но основатель Кордовского халифата Хишам) своими соперниками.

Так началось извечное соперничество суннитов и шиитов. Оба течения не растеряли импульс первоначального ислама, каждое на свой лад стало строить собственную систему справедливого общества. Но шли века…

Распад.

Такое противостояние едва не стоило жизни «мусульманскому проекту». Уязвимость раскола показала катастрофа монгольского нашествия Чингисхана. Почему? Ислам полностью растерял мессианский порыв, стал воспроизводить системы государственного устройства, которые столь яростно разрушали соратники пророка. Своеобразным обновлённым исламом стал «османский проект», этот халифат первые поколения своего исторического существования бросал серьёзный вызов мировому порядку.

Но как только ярость первых сельджукских султанов растворилась в роскоши захваченной Византии, начались процессы вырождения и деградации, которые к началу XIX века превратили Османскую империю в «больного человека Европы». Исламский проект трансформировался в «неовизантию», едва прикрытую «мусульманским обрядом», повторив печальную судьбу митраизма, выродившегося в христианство, разговаривающего с паствой библейским языком иудаизма.

«Дюжина пречистых имамов» (основатели шиизма, религиозно-политические преемники пророка) остались в качестве исторического примера, как ислам должен был завоевать весь мир, не погрязнув в традиционных схемах Системы, против которой они должны бороться, разрушая до основания. Но ничего не вышло, порыв разрушили деструктивные силы «феномена суфизма», который принёс в ислам эллинизм и гностическое мышление.

Многоумные суфии на протяжении нескольких столетий находились в среде мусульман, таясь волками под овечьей шкурой, отравив радикальное учение пророка своими заимствованиями и традициями эллинизма, иудаизма, даже христианства. Раскололи вероучение на несколько «центров силы», выбрав духовными авторитетами разных родственников и последователей пророка. А суннитский ислам проиграл мировое господство, начав обычное государственное строительство по неправильным чертежам своих соперников…

Жажда реванша.

Почему ислам выжил? А почему спаслось христианство? Одна и та же схема, «единство и борьба противоположностей» помогли. Расколовшись на несколько частей, эти вероучения сохранили механизмы воспроизводства собственных идеалов, бодрились войнами и непримиримостью противостояния.

Это как с Советским Союзом и мировым империализмом ситуация. Социалистический лагерь противостоял капиталистическому, делая дряхлого соперника более здоровым и гибким. Хотя в 1917 году старый мир должен был рухнуть под заключительные залпы мировой бойни, не выдержав груза классовых неразрешимых противоречий. Но… пойдя на уступки пролетариату, выжил, став более умным, осторожным и внимательным. Умерил жадность и цинизм.

Так спаслось и христианство, развалившись на католицизм, православие и протестантизм. Ислам — на суннизм и шиизм. Но чертёж обратной сборки, невозможный для других монотеистических религий, — сохранил только он. Под именем Исламская Республика Иран. Единственная страна, которая избавилась от «разлагающего» светского влияния, приводящего государства суннитов в «дружную семью мировых держав».

Смогут учёные «аятоллы» возродить в чистом виде учение пророка, дать исламу ещё один шанс на мировое господство? Очень сомнительно. Слишком со многими глобальными системами нужно бороться. Это США, Евросоюз, Россия, Китай… практически все остальные члены ООН. Шииты опоздали с реваншистскими порывами, став изгоями в более сильном окружении…

Рождение реванша.

Это не главная угроза, вырос новый жуткий парадокс — суннитские салафиты, призывающие вернуться к «истокам», умме-общине времён пророка Мухаммада и трёх первых праведных халифов (т.е., династии Омейядов). Едва теплясь с XVIII по ХХ века небольшими общинами стоиков, «мусульманских пуритан», неожиданно расцвели в преддверии Миллениума несколькими мощными организованными сетевыми структурами.

С одной стороны, салафиты считают себя преемниками тех сахабов, которые стремились сокрушить Византию, не быть столь радикальными в распространении ислама. Но сегодня (вот удивительное дело) реализуют противоположный импульс, более родной для первых шиитов. С претензиями «разрушить до основанья, а затем»...

Идеология салафитов притягательна для не очень сильного в богословии мусульманина. Они призывают очистить ислам от многовековых наносов, чуждых примесей суфизма и любых культурных, этнических или национальных «особенностей». Мусульмане должны стать единым народом-победителем, невзирая на цвет кожи, происхождение, социальный статус и место рождения.

Радикалы успешны, за последние два десятка лет избавили Магриб и Ближний Восток от «посредничества» традиционных институтов ислама в общении с верующими, напирая на утверждение: в Коране всё написано ясным языком, прямыми побудительными инструкциями, его не нужно толковать.

В Европе продемонстрировали, насколько успешно сожительство мусульман в единых общинах, ранее разделённых исламскими школами, течениями или приверженностью словам древних халифов, учёных-богословов. Проще, прямее, эффективнее! Не спрашивай совета, чувствуй сердцем «слова аллаха»! Правоверный должен стараться выбрать то мнение, которое подкреплено наиболее сильным доводом. Неважно, из какого оно лагеря — суннитского или шиитского.

Салафиты уже серьёзно подрывают бизнес многих мусульманских стран, на высоком богословском уровне обосновав запрет практики паломничества к могилам святых, шейхов и суфиев. Только Мекка! Всё остальное — христианская мерзкая практика поклонения мёртвым! Никакого праздника в день рождения пророка, он это запретил. Никаких взываний к Мухаммаду или другим пророкам и праведникам ислама, это «ширка» (многобожие). Только Аллах!

Привлекательны салафиты простой политической доктриной: никаких разделений в среде мусульманских стран, гражданские войны или межэтнические столкновения — страшный грех, нарушение исламского единства. Только Халифат, а возникающие разногласия и трения пусть будут хлебом немногочисленных учёных имамов, лидеров наиболее крупных общин.

Вот так Иран потерял очарование страны «чистого ислама». А сев за стол переговоров с «шайтанами», либеральной системой западного истеблишмента — стал презираем лидерами салафитов. Ожидавшегося после Исламской Революции «столкновения цивилизаций» не произошло, Тегеран встроился в мировой порядок. Хотя порой брыкается, конфликтует, угрожает «атомной программой» — но столь же стремительно теряет доверие мусульман, особенно на фоне безоговорочной победы талибов над главным демоном Ойкумены — США со всеми своими холуями.

Угроза.

Под всё сегодняшнее мироустройство подложена мина замедленного действия — неправительственное движение исламских радикалов-салафитов (ваххабитов). Их богословское положение крайне сложное, как и место в иерархии ислама. Декларируя собственное «омейядское наследие», ненавидят саудовцев, которые назначили себя продолжателями дела той династии праведных халифов. И не далёк тот час, когда аравийские монархии могут рухнуть, именно благодаря усилиям радикалов, занятых крайне системной подрывной работой.

Богословие всех течений ислама яростно сопротивляется «неверному» кораническому чтению салафитов, которые максимально упрощают Книгу, предпочитая понимать тексты буквально, без многовековых толкований и заумных «рюшечек». Не очень образованному народу это крайне нравится, тому свидетельство Афганистан, бурлящий Магриб и мятежная Палестина.

Буквальное прочтение Корана — страшный яд религиозного материализма, но он активно проник в организм не очень хорошо себя чувствующего ислама, струится по жилам. А безмозглый Запад наращивает физическое давление, порождая социальное мировое неравенство, озлобляя население мусульманских стран, толкая в ряды игиловцев, «братьев-мусульман», ХАМАСа и талибов.

Самый большой ужас современных мусульманских лидеров — появление под крылом салафитов первого государства Политического Ислама. Того самого. Первого Арабского халифата, стремительно построенного яростью ещё не разделившихся сахабов пророка Мухаммада. Со времён резни на Северном Кавказе о нём говорят, его страшатся, его ещё никто не видел в реальном воплощении… Как пока не отрытый элемент таблицы Менделеева, для которого оставлена пустая клетка…

Никто уже не спорит с прогнозом: стоит появиться на политической карте этому государству, система прежнего миропорядка развалится. Карточный домик посыплется переворотами в мусульманских странах, а потом… кто его знает. Чем активнее лидерство примеряют на себя Саудовская Аравия и ненавидящий эту монархию Иран… тем сильнее обе страны попадают под зависимость от мировой бюрократии Запада, себя дискредитируют. Тем вольготнее себя чувствуют радикалы, собирающие обильный урожай «угнетённых и разобщённых мусульман».

Иран ещё поборется за умы верующих, конечно. Его принципиальная жажда извести под корень Израиль находит пока горячий отклик на всём Ближнем Востоке. А сегодня, когда Китай и Россия вырвались попастись на травку и фактически скрутили кукиш Госдепартаменту и Брюсселю по многим политическим вопросам, — увеличивается плавучесть Исламской Республики. Прямой агрессии Запада уже не случится, это факт.

Но что делать с салафитами… не знает никто. Они уже выкрутили руки саудовцам, те вынуждены их кормить и поить, яростно ненавидя. Словно барыги на рынке, откупаются от бандитов, выгадывая для своего бизнеса ещё денёк существования. Но время конфронтации придёт, причём открытой и горячей, как только талибы успокоят мировое сообщество, поднакопят силёнок.

Салафиты полностью контролируют все мусульманские общины Европы, читая там Коран напрямую, без умиротворяющих толкований. Потерпев поражение на Северном Кавказе, в Египте и Сирии, начинают шантажировать впечатлительного султана Эрдогана, который тоже откупается от радикалов в Курдистане.

Грядёт большая война, мир возрождающегося ислама готов попробовать на зуб прочность цивилизации. Сделав главный вывод из своего прошлого поражения — нужно принципиально отказаться от статуса халифов, ненужных посредников между имамом-законоведом и мусульманской общиной. Их мышление «неовизантийцев» раскололо учение пророка Мухаммада, остановило мировую экспансию ислама, погрязло в роскоши, разврате и переговорах с «неверными».

Всё имеет начало, но может не иметь конца. Реванш созрел. Ненавидя фальшивку в лице аравийской монархии, подтачивая авторитет Ирана, имея на руках убедительные победы в Афганистане и огромное число новообращённых по всему миру… салафиты обязательно примерятся к строительству «настоящего халифата без халифа».

Как только решат парочку не очень принципиальных богословских проблем, крайне мешающих в диалоге с «мировым исламом» и светскими испуганными лидерами мусульманских стран. Лишь бы подальше от наших границ начали…