Оккупация: два года под страхом смерти

Из воспоминаний моряка-подводника Виктора Фиалковского

Неожиданное и поистине уникальное продолжение получила акция «В» «Я помню. Помните и вы». Напомним: эту акцию «В» проводил к юбилею Победы в Великой Отечественной войне и в ее рамках публиковал воспоминания детей войны – людей, чье детство выпало на суровое военное время.В редакцию обратился капитан 1-го ранга в отставке помощник председателя совета ветеранов войны и труда, вооруженных сил и правоохранительных органов Первомайского района Владивостока Георгий Шеньшин. Много лет Георгий Иванович собирает и сохраняет воспоминания тех, кто воевал на фронтах Великой Отечественной, и тех, кому война изуродовала детство, юность…Он любезно предоставил «В» собранные им материалы – воспоминания детей войны, которые мы и публикуем.Я родился в 1932 году в селе Беликовка Ульяновского района Сумской области на Украине. Отец мой работал главным бухгалтером (он умер через пять лет после моего рождения), мама – на разных полевых работах. Жила с нами бабушка – мама моего отца, Фиалковская Матрена 1863 года рождения.А еще было у меня три старших брата: Иван (1918 год рождения), Николай (1920-й) и Максим (1925-й).Армия ушла без бояВ то страшное воскресенье – 22 июня 1941 года – я и мой друг Василий к обеду наловили много всякой рыбы (линьков и карасей) и радостные шли домой… Но дома ждала страшная весть: началась война. Сразу же началась мобилизация всех мужчин и парней призывного возраста. А ближе к вечеру проезжали на машинах и проходили пешим строем солдаты, и даже было слышно их пение. И это как-то сглаживало то напряжение, которое охватило все село. Уже в июле через нашу Беликовку начали прогонять колхозные табуны, в августе на полях появилось много брошенных лошадей, коров и особенно овец. Я в свой двор привел хорошую корову (назвал ее Зорькой) и трех овец.В середине августа через село стали отходить легкораненые, а машины везли тяжелораненых. Женщины безутешно плакали и причитали. А солдаты просили пить, пить… В конце августа недалеко от села были сбиты в бою три наших самолета. Они горели и, не долетев до села, сбросили в яру пять или семь бомб, а затем рухнули на большое поле, в небо поднялись три высоких столба дыма и пламени. Вскоре в Беликовку прибыло воинское подразделение – 200–300 солдат и офицеров. Из вооружения были у них пять пушек-сорокапяток, пять пулеметов, противотанковые ружья, винтовки и гранаты. Они сразу же начали рыть окопы вдоль села, устанавливали противотанковые ежи и сорокапятки, тщательно маскируя их ветками и маскировочными сетями. Я тоже выкопал окоп в огороде. Однако боя в нашем селе так и не было, а в ночь с 4 на 5 сентября 1941 года это воинское подразделение тихо снялось и ушло. Я, как всегда, утром погнал на ставок своих гусей и увидел брошенное оружие. Вытащил из воды три винтовки и саблю, надел себе на плечо за спину, взял в руки портупею и патронташи и пошел через дорогу на ничейный огород. И тут услышал рокот мотоциклов. Это была группа немцев. Они постояли минуту и уехали. Пробирался я домой задворками, выкопал на кукурузной поляне яму и схоронил свои трофеи. Через несколько часов через наше село поехали колонны немецких машин с пехотой, тягачи с орудиями и танки…Уже на второй день фашисты собрали жителей Беликовки, назначили своего управляющего и всячески стращали карами за невыполнение распоряжений. За связь с партизанами – расстрел. Никаких хождений по улицам вечером и ночью. Рассказал Максиму о своем тайнике. Он все выкопал, привел в порядок и кому-то отдал. В конце сентября при очередной облаве Максима схватили и увезли в Германию на работы. Он работал у фермера в городе Штральзунд трактористом вплоть до мая 1945 года. Был освобожден и призван в ряды Красной армии.Было очень страшноВ нашем селе стояли не только немцы, но и румыны, мадьяры. Они очень часто устраивали поборы продовольствия у населения. Брали все, что им попадалось: птицу, сало, мясо, яйца, масло, зерно, муку. Были и пособники – полицаи из своих же сельчан. Например Антон Лупий. Он знал все наши хованки и подсказывал мадьярам, где надо искать. А где-то в октябре 1941 года увели и нашу корову на мясо. Примерно в конце октября приходила учительница, записывала учеников. Сказала, что мы должны ходить в школу. Изучать будем немецкий язык, арифметику, а что еще – она и сама не знает. Все трудоспособное население работало на полях, а урожай немцы забирали и увозили. Весь урожай с нашего огорода мы закапывали в ямы, оставляя самую малость на зиму. Бедно и худо было в годы оккупации.Уже летом 1942 года мы испытывали острую нужду в самой обыкновенной соли. Соль приносили женщины из Белополья и меняли на пшено, которого у нас тоже не было. Осенью мы с Василием лазали по скирдам, что стояли далеко от села и от дороги, – обминали снопы на поле, чтобы добыть просо и пшено для еды и обмена на соль. В одной из них обнаружили лаз, его было не видно с дороги. Как-то вечером пошли работать, намяли почти по восемь килограммов проса, а потом, проходя мимо лаза, не смогли удержаться и влезли в скирду. И вдруг услышали стук лошадиных копыт – это к скирдам приближался объездчик или полицай. Быстро заложили изнутри лаз и стали ждать. Сердце ушло в пятки. Вот объездчик подъехал к скирде и, остановившись напротив лаза, сделал выстрел в нашу сторону. Пуля никого не задела. Но рубашки и штаны у нас были мокрые. Услышав, что всадник отъехал, подождали несколько минут и на коленях начали выползать из укрытия. Мама и бабушка меня уже ждали. Взвесив мою добычу, мама сказала: «Теперь у нас будет и пшено, и соль».Но самый страшный случай произошел со мной в августе 1943 года. Немцы уже отступали. С востока вдоль нашей улицы над полем летел советский самолет и сбрасывал листовки. Собравшиеся у соседнего двора старики попросили меня сбегать на поле и насобирать листовок для курева. И я побежал. Как только оказался на поле и стал собирать густо летевшие на землю листовки, увидел снова подлетающий самолет. Помахал ему рукой, а он, как мне показалось, крыльями. Вдруг заметил, что возле самолета образуются хлопки – это были видны разрывы снарядов от зениток, которые обстреливали самолет из соседнего села. Даже ощутил вжикание осколков и клубочки пыли, поднимающиеся от ударов железа о сухую землю. Замер, думая, что осколки могут поранить и меня. Но все обошлось, и с полными руками листовок я побежал в село. И тут на дороге показался обоз полицаев во главе с немецким офицером. Левая рука его была в черной перчатке и подвешена на черной ленте. Обоз остановился. Немец произнес: «Комм!» – и показал, чтобы я положил листовки на повозку. Я стал говорить, что они нужны для курева как бумага, но тут увидел: один из полицаев держит меня на прицеле. Похоже, что офицер все же что-то понял. Когда я положил на телегу все листовки, он отпустил меня домой. Я шел вдоль обоза и смотрел в хмурые и злые лица полицаев. Они ехали в никуда, ведь наша армия уже наступала и их время подходило к концу. В селе старики спросили про листовки. Сосед Илья Филиппович покачал головой: «Тебя за эти листовки могли и убить!». Мама и бабушка плакали и целовали меня, наказали больше не ходить ни за какими листовками. А затем была страшная ночь, когда на полях горел в скирдах хлеб, полыхали колхозные постройки, два ветряка – наши мельницы. Потом взлетели на воздух два моста. Случилось это 5 сентября 1943 года, то есть ровно через два года после начала оккупации. Все силы фронтуА утром мы уже встречали нашу Красную армию. Конечно, люди радовались, но со слезами на глазах. Никто не знал, когда закончится война.После оккупации жилось не намного легче, ведь мужчин в селе не было, а надо было восстанавливать хозяйство. Пахали поля на оставшихся коровах, плотницкие работы выполняли старики да возвратившиеся в село тяжелораненые и инвалиды – кто без руки, кто без ноги… В первую очередь построили мосты. Открыли школу. Учебники привозили из района, с тетрадями было плохо – писали на газетах. Одежды и обуви фактически не было. Я пошел учеником к безногому сапожнику Пантелею. В 1943 году получили мы и страшное письмо о том, что погиб наш Николай в одном из танковых сражений под Киевом, и от Ивана получили весточку из далекого Владивостока (он там еще до войны служил). И смешалось все – и скорбь, и радость. Жилось голодно и очень трудно. Действовал закон военного времени: «Все для фронта». Весь предстоящий заработок председатель сельсовета заранее записывал и заставлял подписывать документ о добровольной отдаче для нужд фронта. И люди подписывались. Ноябрь и декабрь 1943 года были самыми тяжелыми. С полей мы ничего не могли взять, так как хлеба все сгорели. Осталась только свекла, из которой люди гнали самогон и продавали, чем и выживали. Я подрастал и уже иногда подменял маму на полевых работах. Когда мне уже было 12 лет, бригадир назначил носить воду и поить работающих на полях женщин – они пропалывали свеклу или окучивали картофель. В 14 лет я и пахал, и ездил в лес на заготовку леса для строек в колхозе. В 1950 году окончил семь классов, учился на курсах трактористов. А затем был призван в армию. После учебы в Краснознаменном учебном отряде подводного плавания меня отправили в город Севастополь для службы на дизельной подводной лодке мотористом.Уважаемые читатели, воспоминания ваших родителей, дедушек и бабушек, ваши личные впечатления о детстве, на которое выпали военные испытания, вы можете присылать по адресу: 690014, Владивосток, Народный проспект, 13, газета «Владивосток», акция «Я помню. Помните и вы» или по электронной почте news@vladnews.ru.