Миф о том, как большевики устроили разруху, и его опровержение

Недавно на подсайте kotohod был опубликован , автор которого как пылесосом сумел собрать все неверные представления о событиях в России от начала Первой мировой войны до начала Второй. Этот пост заинтересовал меня, так как именно с данным набором неверных взглядов я сталкивался многократно, и я решил написать развернутый комментарий. Как всегда, разумный и обоснованный ответ получился в десять раз обширнее первичных ошибочных тезисов. И все равно не влезли цифры и ссылки на источники. Вы спрашивайте, я отвечу в комментариях.Исходный текст:Начнем с того, что большевики страну в разрухе не приняли, а сначала ее туда ввергли. У царской России было полным–полно заводов, она выпускала паровозы, пушки, автомобили, линкоры, готовилась запустить первую электричку... Куда все это делось? Большевистская хунта, пришедшая к власти в результате путча, ввергла страну в гражданскую войну. Результатом которой и стала полная разруха. Начав с преступления, большевики потом с этой кровавой дорожки и не сходили. Но, может быть, все–таки, разрушив страну до основания, они ее потом восстановили — проведя ту самую индустриализацию? Конечно, нет. Ну, какую индустриализацию могут провести палачи, если для этого нужны специалисты, сами подумайте? Индустриализацию проводили не большевики. Они ее просто купили — на царское золото и в обмен на отнятый у крестьян хлеб. А поскольку бесплатно заставить вкалывать можно только рабов, крестьян в них и превратили, вернувшись к крепостному строю, который мы знаем как колхозный.Всё это до такой степени неверно, что заслуживает обсуждения.Комментарий к мифу, часть 1. Как упала экономика России, 1914–1917.Царская Россия была страной с чрезвычайно низким (по европейским меркам) душевым ВВП, умеренными (но приличными) темпами роста экономики в целом и быстрым темпом роста промышленного сектора. Рост промышленности происходил с низкой базы, и если относительный темп роста впечатлял, то в абсолютных цифрах он выглядел скромно. Основная проблема российской промышленности заключалась в том, что она не смогла развить международную конкурентоспособность и существовала лишь благодаря высокому таможенному барьеру. Протекционизм в классической форме — создать стимулы для создания и начального роста своей промышленности, а затем, когда она вырастет и укрепится, убрать уже ненужные барьеры — в России не состоялся, в отличие от Германии, которая и была изначально принята за образец.Апологеты царской России неизменно забывают указать, что приводимые ими высокие цифры роста — секторальные, страна же в целом продолжала находиться в экономическом сне, три четверти населения было занято в чрезвычайно отсталом (сравнивать с другими странами надо не урожайность, а производительность труда) сельском хозяйстве.Начало 20 века считается первой эпохой глобализации, это время свободного межстранового движения капитала, изобилия прямых зарубежных инвестиций в развивающиеся страны, трансферта технологий, интенсивной международной торговли. Всё это, вкупе с высокими ввозными пошлинами, создавало предпосылки к локализации тех или иных производств в низкоразвитых странах. Как результат, старая Россия много чего умела делать сама (но, разумеется, не электрички и не автомобили в большой серии) — но, повторим, все отечественные изделия были не слишком хороши и изрядно дороги.Россия 1913 года была развивающейся страной (спасибо свободному рынку и дешевому государству), но отнюдь не самой перспективной развивающейся страной в мире. На той дальности, на которой тогда можно было делать прогнозы — а это максимум 15 лет, тогда мировая экономика работала по схеме "бум–рецессия" — место России в мире измениться не могло, и в ряд развитых европейских государств она не вставала.Куда это делось? Первая мировая война, революция и Гражданская война не смогли существенно повредить инфраструктуру и промышленные активы России. Мировая война шла почти пролностью вне территории будущего СССР, скромные, преимущественно полевые сражения Гражданской войны не произвели больших разрушений. Никто не бомбил городов, не уничтожал заводы — никакого сравнения между СССР в 1921 году и Германией в 1945 году быть не может. Крах российской экономики (падение душевого ВВП в 1921 году против 1913 составило около 40%) был, несомненно, экономическим кризисом, а не результатом физического уничтожения активов.Людям, воспитанным на классической нарративной истории с типичной для нее нарезкой на "периоды", трудно бывает понять, что экономика функционирует непрерывно, а некоторые ее участники (растения, животные) и вовсе не замечают происходящих революций. Соответственно, эти люди склонны объяснять результаты долговременных экономических процессов революциями. Пришли большевики, и сделалась разруха. Но, хотя это и кажется на первый взгляд парадоксальным, на графике ВВП России революций не видно.Что же там видно? Видна классическая последовательность бум–крах–восстановление. Бум начинается сразу же после начала войны и продолжается до середины 1916 года. Государство, ранее контролировавшее не более 2 млн человек и 15% ВВП, начинает распоряжаться как минимум 20 млн человек и 60% ВВП. Заемные деньги льются через казну рекой — расходы бюджета в 1916 году равны практически всему ВВП России в 1913 году. Ответом становится инвестиционная горячка. Разумеется, все инвестиции в столь истерическом режиме приводят к неоптимальному распределению средств. Вся структура экономики разбалансируется, начинается непрерывно убыстряющаяся инфляция, потребление домохозяйств падает, и сложная система мотиваций, которой руководились участники экономики ранее, заменяется стремлением получить военный заказ, а там хоть трава не расти. С лета 1916 года все экономические показатели начинают идти вниз. Но правительство и предприниматели этого не замечают — деньги продолжают литься рекой, по всей стране строятся новые заводы, новые и новые люди приходят из деревень в стремительно растущие города и становятся рабочими — но делают они не товары, запрошенные рынком, а какие–нибудь снаряды, которыми никогда не выстрелят. А тем времен разбалансировка экономики доходит до инфраструктуры, без которой невозможны не только рост, но и просто нормальное функционирование — начинаются топливный кризис, продовольственный кризис и транспортный кризис. Если объяснить дело грубо, то в железнодорожных мастерских начинают делать снаряды, паровозы ломаются, а оставшиеся паровозы уже не успевают привезти уголь (который этим же паровозам и нужен) и хлеб (который должны есть железнодрожники), так как они заняты бессмысленной перевозкой солдат из точки А в точку Б и обратно, и в результате вся система останавливается.Политическая система не выдерживает повышения ставок, все грызутся между собою, и последние остатки политической стабильности (довольно сомнительной и прежде) исчезают. До народа тем временем доходит, что он стремительно беднеет. Политическая дестабилилизация и раздражение масс приводят к падению самодержавия. И вот тут происходит удивительное событие — Временное правительство, сформированное (во всех составах) из наиболее ярких, порядочных и прогрессивных представителей политического класса, оказывается тотально недееспособным. Министры, занятые составлением пышных деклараций и чтением торжественных речей, игнорируют реальные проблемы и пытаются одновременно прислуживать всем политическим, социальным и экономическим силам, имевшим волю заявит свои требования, даже если их интересы несовместимы и противоположны. Рабочих вознаграждают 8–часовым рабочим днем, фантастическим увеличением заработной платы и массой социальных льгот, возлагаемых на предпринимателей. Крестьянам разрешают разграбить помещичьи хозяйства. Солдатам разрешают не воевать, не слушаться офицеров и разбегаться с фронта. Предпринимателям, в утешение, раздают жирные казенные заказы на всякие ненужности; так как все уже догадались, что ничем хорошим дело не кончится, предпринимательство вырождается в получение авансов от казны. Как легко догадаться, единственным способом щедро наделить и тех, и этих является неограниченное печатание новых денег, курс которых постепенно приближается к цене бумаги. При этом огромные массы людей продолжают участвовать в абсурдных проектах — строят заведомо ненужные железные дороги из никуда в никуда, оборонные заводы, которые заведомо не будут окончены к завершению войны, и всем им нужно как–то платить.Как результат, осенью 1917 года начинается экономический коллапс. Предприниматели убеждаются, что их бизнес не стоит ничего — нет топлива, железная дорога остановилась, рабочие готовы работать три часа в день и непрерывно требуют прибавки, деньги обесцениваются на глазах — и просто уезжают, бросая предприятия. Банкиры, при развитых темпах инфляции, не понимают, зачем им их банки. Но, самое главное, оборонная экономика окончательно удушает производство потребительских товаров. А ведь крестьяне продают продовольствие горожанам лишь затем, чтобы купить эти товары. Как только они поймут, что денег дают много, но купить на них нечего, они просто перегонят свое зерно на самогон, а на следующий год сократят посевы. Всем понятно, что скоро раздувшиеся города начнут голодать и замерзать (лес–то рубят тоже для того, чтобы купить на выручку товары, которых более нет). А на фронте без всякого дела (военные действия практически остановились) сидят миллионы солдат, которые понимают, что осенью мужики в их деревне начнут делить землю, отнятую у частных собственников; и тех, кто зазевался и не явился к переделу, обманут.И в этих критических условиях происходит Октябрьский переворот, который не только не являлся революцией, но даже с трдом заслуживал названия переворота: Временное правительство под конец впало в такое уныние и бездействие, что оно, скорее, не было свергнуто, а само засохло и отвалилось. Перед большевиками разворачивался крах в его полном развитии, и им предстояло пройти нижнюю точку этого краха и приступить к восстановлению.Пришедшие к власти большевики понимали, как следует удерживать политическую власть, а вот экономической программы у них не было. Точнее была, программа–минимум РСДРП 1912 года. Это была умеренная и респектабельная социал–демократическая программа. Она предусматривала сохранение рыночной экономики и частной собственности, но с более широким вмешательством государства: принудительная синдикализация и регулируемые тарифы в ключевых отраслях, борьба с монополиями, более высокие налоги, прогрессивный подоходный налог, развитый социальный сектор, восьмичасовой рабочий день, смещение сил в рабочей борьбе на сторону рабочих. К тому, во что превратилась экономика России к ноябрю 1917 года, эта программа отношения более не имела. Новому правительству надо было импровизировать.Продолжение, о дальнейших действиях большевиков, следует.

Написал

на

/